Танец на тлеющих углях - Инна Бачинская

– Не знаю, не присматривался. Фотографии в портфеле.

Алик покопался в шибаевском портфеле, нашел снимки. Долго рассматривал. Потом сказал:

– Интересная. Нервная, тонко чувствующая личность.

– Тонко чувствующая личность не пошла бы замуж за Григорьева.

– Деньги, Ши-Бон, большое искушение, – Алик печально покачал головой. – Не суди и не судим будешь! Жизнь соткана из компромиссов. Деньги – это комфорт, это, если хочешь, свобода. Не говоря уже о шмотках. Так что, кто без греха, давайте бросьте камнем. А ты, Сашок, понимаешь, прямо как… Марат или Робеспьер, честное слово! Будь проще!

– Да никого я не сужу! – резко сказал вдруг Шибаев, видимо, что-то из словес Алика все-таки до него доходило. – Я просто не хочу этим заниматься, понимаешь? Я виноват, дал слабину, получил по заслугам. Но сколько можно? Всю оставшуюся жизнь?

Понятно, что ж тут непонятного… Алик Дрючин замолчал и стал думать о том, что сейчас Шибаев злится и, наверное, сравнивает себя с Григорьевым, у которого есть работа, деньги и женщина, а у него нет ни первого, ни второго, ни третьего. И классово чуждый ему Григорьев отдает приказы, швыряет, не глядя, эти самые деньги и считает себя выше его во всех отношениях. В жизни много несправедливости, думал философски Алик. Иногда плата за ошибки бывает слишком высокой. Не за все, правда, тут же одернул он себя, а за те, которые не удалось скрыть. И в этом главная несправедливость – расплачиваются не за ошибки вообще, в принципе, а лишь за те, которые вылезли на поверхность по дурости или досадной случайности. Ему было жаль Ши-Бона – но что поделаешь? Из-за нелепого стечения обстоятельств, минуты слабости Ши-Бон взял эти проклятые деньги! А кто из нас не подвержен минутам слабости? И все. Крест на карьере. Спасибо, замяли. Грешат все, но не все попадаются. Шибаеву не повезло. А жаль, потому что он, по мнению Алика, профессионал-сыскарь, и сыск – его призвание. Собакой-ищейкой он был, которую никто и ничто не собьет со взятого следа. Волкодавом. А для работы частного детектива нужна гибкость, которой у Шибаева не наблюдается. Гибкость и четкое понимание своего калибра. Знает Алик парочку частников, вполне довольных жизнью. А у Шибаева калибр другой, и понимание этого заставляет его презирать и работу, и клиентов. Ему бы сейчас красивое убийство, серийного маньяка, хищения в особо крупных размерах – хорошо бы из музея! Щелкнул бы, как орех. Алик вздыхает. Шибаев напоминает ему волка, который хочет мяса, а приходится жрать траву, потому что ничего другого нет. И жена бросила, Вера, которую Алик побаивается, но тем не менее восхищается, хотя сам бы рванул от такой как черт от ладана. Сильная личность, верховный главнокомандующий, генералиссимус. А женщина должна быть слабой и нежной, считает идеалист Алик. А если не слабая и не нежная, то пусть хотя бы притворяется таковой – трудно, что ли? И всем приятно. Вера, удрученная хилыми заработками и ненормированным рабочим днем мужа, пыталась устроить его на доходное место, в охрану, кажется, убеждала, требовала, спорила, а он ни в какую.

И тут еще эта история с подругой детства… Подумаешь, несчастная любовь! А кто сказал, что любовь непременно должна быть счастливой? По теории вероятности пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят счастливых на пятьдесят несчастных. Вот у него, Алика, почти все любови несчастные, ну и что? Вешаться теперь из-за этого? Беда Сашки в сильном характере, думает Алик. Кремень, однолюб, как вобьет себе в голову…

– А Плюто? – осторожно спросил он. Плюто, по прозвищу Гений Дзюдо, был в свое время тренером Шибаева по самбо и в силу обширных знакомств во всех сферах жизни и экономики помогал иногда ему с серьезными клиентами.

– В курсе, – ответил Шибаев. – Пока ничего.

– Если тебе нужны деньги… – ни с того ни с сего ляпнул Алик неожиданно для себя.

– Не нужны. Спасибо. Что там еще пишут?

– Где?

– Ну, в этой твоей, как ее… или его? «АРЮКСе»?

– Тебе действительно интересно?

– Интересно, – вздохнул Шибаев. – Еще как. Читай!

– «Средний возраст домашней мухи примерно один месяц», – прочитал Алик и замолчал. Читать дальше у него не хватило сил. Пишут всякую фигню, бумаги не жалко. Он снова взял в руки фотографии жены банкира Григорьева, у которой, как муж подозревал, имелся роман на стороне. Снимков было четыре – три цветных, каких-то школярских – на даче, в лесу, около газетного киоска. Ни ракурса, ни четкости, снято одноразовой «мыльницей», не иначе. Раньше фотография была искусством, теперь стала доступной попсой. Хотя, тут же подумал Алик, справедливости ради нужно отметить, мастера еще есть. Есть! Немного, не так, как раньше, но имеются. Он сам в свое время, в бытность еще студентом… Алик задумался ностальгически. На антресолях в коробках из-под обуви полно старых фотографий – одна из «бывших» засунула их с глаз долой, ревновала, видите ли. А может, и вовсе выбросила. Надо бы проверить. Говорила, одни голые бабы на фото, разврат, караул! «Голые бабы»! Фи, как грубо! Не голые, а полураздетые. Акт. Господи, и ведь любил же ее! Даже гордился, что она так ревнует, дурак! И не заметил, что петля все туже и туже стягивает горло. Да, с ними глаз нужно держать востро. Не давать власти. Вот Ши-Бон, например, хоть и несчастлив в любви, а власти им не дает и на голову себе сесть не позволяет. Держит дистанцию и до разборок не унижается. Однажды, когда Вера уж очень сильно его достала, молча взял (не схватил, а спокойно взял!) туристический топорик и шарахнул через всю кухню в дверной косяк. Попал! До сих пор метка видна. Вера сказала: «Псих», – но на время отстала. Вот у кого надо поучиться. Алик покосился на друга. Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Не то уснул, не то переживает.

Четвертая фотография была черно-белой и самой удачной, с точки зрения Алика. Красивой эту Григорьеву… Кстати, как ее зовут? Он потянул к себе шибаевский портфель. Достал записную книжку, снова покосился на спящего. Тот мирно сопел, даже всхрапнул вдруг. Алик раскрыл книжку на букве «г». Григорьева… Григорьева… Есть! Ирина Сергеевна. Адрес, телефон, номер машины.

Да, красивой эту Ирину Сергеевну, пожалуй, не назовешь, но что-то в ней есть. Темные длинные волосы, выразительные темные глаза. Голова повернута чуть вбок, видно правое ухо и длинная серьга, чуть не до плеча. Выражение лица…

Алик затруднился в выборе слова, что с ним случалось редко, почти никогда. Не печальная, нет… Серьезная? Тоже нет. Задумавшаяся. Ушедшая в себя. Пожалуй. Ни намека на улыбку. Крупный рот сжат. Темное платье, черное, скорее всего. Единственное украшение – длинная, как подвеска, серьга. Не поймешь, золотая или серебряная и что за камешки. Для драгоценных крупноваты, пожалуй. Янтарь?