Все вы, зомби - Роберт Хайнлайн

«Нет так нет, дело ваше. Вы мать… то есть, родитель. Но пока не думайте об этом — сперва вас на ноги поставим…»

Назавтра выносят мне девочку, показывают, и каждый день так: я к ней хотела привыкнуть. До того я детей никогда не видел…ла и не представляла, как они жутко выглядят. Моя дочка походила на оранжевую мартышку. Но я твёрдо решила… решил, что не брошу её, а воспитаю и всё такое. Только четыре недели спустя это уже ничего не значило.

— То есть?

— Её украли.

— Украли?

Мать-Одиночка чуть не сбил со стойки бутылку, на которую мы поспорили.

— Похитили! Украли прямо из больничных ясель! — Он тяжело дышал. — Как это называется — отнять у человека последнее, ради чего он живёт?!

— Скверное дело, — согласился я. — На, выпей ещё. Так что, и никаких следов?

— Ничего, что могло бы помочь полиции. Пришёл человек, назвался её дядей, нянька отвернулась на минутку, а он схватил ребёнка и был таков.

— Она его лицо запомнила?

— Человек как человек, лицо как лицо — запросто спутаешь с тобой или со мной. — Он нахмурился. — Я-то думаю, это был сам папаша, который меня бросил. Нянька, правда, клянётся, что он гораздо старше, но он, наверно, загримировался. Кто ещё стал бы красть моего ребёнка? Бездетные матери, бывает, устраивают такие штуки. Но чтобы мужчина?..

— А с тобой что было?

— Со мной… Ничего. Ещё одиннадцать месяцев в этой больничной дыре, три операции. Через четыре месяца у меня начала расти борода; перед выпиской я уже брился ежедневно и больше не сомневался, что я — мужчина. — Он криво ухмыльнулся. — Я даже начал пялиться на груди медсестёр…

— Ну, — заметил я, — по-моему, всё обошлось. Ты нормальный мужик, хорошо зарабатываешь, особых проблем вроде у тебя нет. А у женщин, знаешь, жизнь непростая.

Он сердито уставился на меня.

— Ты-то много об этом знаешь!

— А что?

— Слыхал такое выражение — «погибшая женщина»?

— М-мм… да, но уже много лет назад. Сейчас это ничего не значит.

— Так вот, этот мерзавец меня действительно погубил. Я был самой погибшей из всех женщин: ведь я и женщиной-то быть перестал… а мужчиной быть не умел.

— Наверно, действительно нужна привычка.

— Ты и представить не можешь. Я не говорю о привычке к новой одежде или о том, чтобы отвыкнуть заходить в женский туалет; всему этому я научился ещё в больнице. А вот как жить! Чем зарабатывать? Какую работу я мог найти? Чёрт, я ведь даже машину водить не умел! У меня не было профессии, а к неквалифицированному физическому труду я был негоден — слишком много шрамов и соединительной ткани, я бы не выдержал.

Я ненавидел его и за то, что из-за него я не попал в Корпус… но как я его ненавидел, я понял только когда попробовал записаться в Военно-Космические силы. Один взгляд на мой живот — и всё: «к военной службе негоден». Медик из комиссии потратил на меня полчаса из чистого любопытства — он где-то читал отчёт о моём случае.

Так вот, я изменил имя и переехал в Нью-Йорк. Сначала работал младшим поваром — жарил картошку; потом купил пишущую машинку и попробовал зарабатывать машинописью и стенографией — один смех! За четыре месяца я перепечатал четыре письма и одну рукопись. Рукопись предназначалась для «Жизни, как она есть». Чистой воды перевод бумаги — но ведь напечатали же её! Это и навело меня на мысль; я купил целую пачку журналов, где публикуются все эти «исповеди», и проштудировал её. — Он скривился. — Ну вот, теперь тебе ясно, откуда у меня подлинно женский взгляд на жизнь матери-одиночки… хотя единственный вариант истории, который я не написал, — это подлинный. Так как, бутылка моя?

Я подвинул бутылку к нему. Его рассказ выбил из колеи и меня, но работа есть работа.

— Сынок, — промолвил я, — ты всё ещё хочешь встретить того типа?

Его глаза загорелись хищным огнём.

— Тихо-тихо, — придержал я его. — Ты ведь его не убьёшь, а?

Он нехорошо усмехнулся:

— Проверь.

— Главное — спокойно. Видишь ли, я знаю об этой истории больше, чем ты думаешь. Я могу тебе помочь. Я знаю, где его искать.

Он дёрнулся через стойку.

— Где он?!

— Сначала отпусти мою рубашку, — мягко сказал я, — не то ненароком вылетишь на улицу, а полицейским скажем, что это просто обморок. — Я показал ему дубинку.

Он отпустил меня.

— Извини. Но всё-таки где он? — Он пристально взглянул на меня. — И откуда тебе столько известно?

— Всему своё время. Существуют записи — в архивах больницы, приюта, и всё такое. Матрону в вашем приюте звали миссис Феверидж — так? Когда ты был девочкой, тебя звали Джейн — так? И ты мне ничего этого не говорил — так?

Это его озадачило и слегка напугало.

— Что всё это значит? Ты хочешь сделать мне какую-нибудь гадость?

— Ни в коем случае. Я искренне хочу тебе добра. И этого типа могу выдать тебе прямо на руки. Поступай с ним как знаешь — и я гарантирую, что тебе всё сойдёт с рук. Не думаю, правда, что ты его убьёшь. Тебе надо быть психом, чтобы убить его, а ты не псих. Не совсем псих, во всяком случае.

Он отмахнулся.

— Ближе к делу. Где он?

Я плеснул ему немного виски; он уже изрядно набрался, но злость его поддерживала в бодром состоянии.

— Не спеши так. Давай договоримся: я — тебе, ты — мне.

— Э-э… что?

— Ты не любишь свою работу. Ну а что ты скажешь, если я предложу постоянную высокооплачиваемую работу с неограниченными накладными и представительскими расходами, причём ты будешь, в общем, сам себе хозяин и не станешь чувствовать недостатка в разнообразии и приключениях?

Он вытаращился на меня.

— Скажу: «Убери своего чёртова оленя с моей крыши, дед, Рождество ещё далеко!» Брось, Папаша, — не бывает такой работы.

— Ладно, договоримся так: я тебе его нахожу, ты с ним разбираешься, а затем пробуешь мою работу. Если я соврал и она не такая, как я описал, — что ж, держать не стану.

У него уже немного начал заплетаться язык — подействовала последняя порция.

— Когда тʼ его дʼставишь? — спросил он.

— Если ты согласен на моё предложение — прямо сейчас!

Он протянул руку.

— Согласен!

Я кивнул помощнику, чтобы тот пока присматривал за баром, отметил время (23:00) и уже нагнулся, чтобы пролезть под стойкой, но тут музыкальный ящик грянул: «Я сам себе был дедом!..» Я сам заказал зарядить проигрыватель только старой американской музыкой, поскольку не в состоянии был переваривать то, что считалось «музыкой» в 1970 году. Но я понятия не имел, что там есть и эта пластинка.

— Выключи это! И верни клиенту деньги! — рявкнул я и добавил: — Я на склад, на минуту.