Голова жеребца - Дибаш Каинчин

Смотрит Байюрек — идет кто-то в темноте прямо на него. В селе нет ни улиц, ни оград, каждый может ходить под чужими окнами и дверьми. Байюрек легонько кашлянул, чтобы прохожий не испугался от неожиданности. Спросил:

— Кто здесь?

Все-таки испугался тот.

— А… уй… уй… уй…

— Это я сижу, — успокоил Байюрек человека, узнавая Кепеша. — Откуда вы так поздно?

— Оттуда… со свадьбы.

— А-а, — протянул Байюрек.

И Кепеш ушел. По походке видно было, что очень испугался.

Ушел, оставив за собой запах араки и свежесваренной конины.

«Неужели со свадьбы идет? — подумал Байюрек. — Нет, только не со свадьбы. Не было там араки днем, нет и сейчас, на гулянке. Там зарезали барана, а от него кониной несет. С Йугушем, что ли, пил?.. Едва ли. Йугуш его и близко к себе не подпустит… Но если пил, значит, идет от Йугуша или Сарбана… Зачем им угощать его? Зачем им Кепеш? Что они затеяли? Грязное что-нибудь?.. Что ни говори, сложная она штука — жизнь. Пойди разберись… Вот Кепеш… Какой он человек? Что держит в мыслях? Кажется, уж до последней косточки знаешь своих односельчан… А ведь нет… До конца и не узнать их… Кепеш, кажется, простой мужик, все балагурит, говорит со мной запросто… А потом возьмет и… Эх, хочешь с волками схватиться, а такую овцу, как Кепеш, и то раскусить не можешь…»

В прошлую весну из аймака пришло письмо: «В селе Як-Ялан — от тебя один перевал — потерялась белая лошадь. Есть подозрение, что дело рук парней из твоего колхоза…» Байюрек заподозрил Кепеша. Не откладывая дела, направился к нему. Похоже, не ошибся: с улицы было видно, как ярко пылает в юрте очаг, пахнет вареной кониной. Вошел: на очаге клокочет большой черный казан, а вокруг вся семья Кепеша — девятеро.

— Откуда у вас мясо? — спросил Байюрек, сглотнув слюну.

— Да… вот оттуда… пахарям отдали старую лошадь… Паек…

— И так много мяса?

— Если б мало было, я и не взял бы, есть — так всем.

— А ну дайте кусочек попробовать.

— Совесть имей, гость ночной, — заворчала жена Кепеша. — Заявляется ночью, да еще в казан нос сует.

Байюрек ничего ей не ответил, схватил поварешку, помешал в казане, смотрит — одни мослы, а мяса крохи. Вытащил ломтик, откусил — твердый, от старой лошади. Пахари же закололи стригунка. Байюреку сообщили — закололи, освежевали, досталось каждому по килограмму мяса. Ребра взял себе Йугуш, сложил в мешок и приторочил к седлу, а мослы и потроха пахари сварили и съели там же, на месте.

— Ну, Кепеш, признавайтесь — это мясо от белой лошади, что вы украли за перевалом.

— Что? Что ты говоришь?

— Где остальное мясо? Куда девали?

— Да вот там спрятал, — вдруг признался Кепеш. — Вот там, — и направился к выходу.

Шли через поле, глубоко увязая в земле. Вышли на противоположный край поля. Постояли.

— Что за напасть. Забыл… Не здесь… Вот там все-таки…

Опять пошли молча, с трудом передвигая от налипших комьев ноги. Вдруг Кепеш сел на корточки, захныкал:

— Э-э, председатель, зачем ты ночью гоняешь меня по полю? Что я тебе такого сделал? Подумай о детях моих.

— Кто вас гоняет? Вы сами решили показать мне место, где спрятали мясо.

— Какое мясо?

— Мясо белой лошади.

— Какой лошади?

— Вы бросьте со мной шутки шутить!

— Нет, это ты, парень, брось меня разыгрывать! — Какое тебе нужно мясо от меня? Какая еще белая лошадь? Зачем честного человека гоняешь ночью по полю?

— Ну, ну, поосторожнее! Сам же варил мясо дома.

— Где-где? Да там целый год не было мяса… ни мяса, ни молока. Как бы ты, парень, не того… Ведь на твоей работе запросто можно свихнуться! Может, тебе приснилась белая лошадь?

— Ах, так! Возвращайтесь в юрту. Я покажу вам это мясо.

— Ну что же, пойдем. Откуда там быть мясу? Я бы не прочь, конечно… эх, попробовать бы кусочек… Но где взять мясо-то? Слушай, парень, твой дядя, Экпин, кажется, выкидывал всякие штучки. Как бы и ты не начал этим заниматься…

Вернулись… В юрте огня нет, зола холодная, а мясом, и не пахнет. Семь ребятишек крепко спят, только храп стоит. Казан валяется у двери, выглядит он так, будто в нем не только сегодня ничего не варили, но и вообще год на очаге не стоял.

— Где это ты шатается до рассвета? — зевнула Кепешова жена. — Где тебя черти носят?

— Да вот этот начальник все гонял…

— Что ему надо?

— Откуда мне знать. Говорит, лошадь заколол. Интересуется, куда я мясо девал.

— Мясо? Где оно?! Так что же ты его ребятишкам не принес?!.

— Да что я им принесу-то?! Разве я резал лошадь?

— Что ему надо тогда? Зачем он тебя гоняет?..

Так и ушел Байюрек ни с чем. Днем еще раз осмотрел юрту Кепеша, сухой кости не нашел. Но все же послал Кепеша в аймак к прокурору. Вскоре вернулся Кепеш. Пришел в сельсовет, вынул из-за пазухи бумагу, сунул прямо под нос Байюреку:

— Вот что здесь написано; не черни честного человека… Понял?

И ушел.

На этом история белой лошади не кончается. Болтун Кепеш стал хвастаться перед односельчанами, что на самом деле зарезал белую лошадь, что Байюрек произвел у него обыск, а он водил Байюрека всю ночь вокруг пня и так закрутил ему мозги, что тот имени своей жены не мог вспомнить. Молва эта быстро нашла себе простор и, конечно же, дошла до хозяина белой лошади. Тот прискакал из-за перевала к юрте Кепеша и угнал, стегая что есть силы, его единственную мышастую корову — кормилицу девяти ртов, да еще пригрозил — пусть благодарит бога, что не завел дело в суде. Старая Мондур, которую встретил хозяин белой лошади, передала те угрозы Кепешу. Тот пришел к Байюреку и повинился, что хотя белую лошадь он не крал, но получил мослы ее от Йугуша и Сарбана, получил за то, что привез им дрова. Байюреку и теперь становится жалко Кепеша, как вспомнит его виноватый вид. Не зря на Алтае говорят: длинный язык по своей голове бьет…

Да и Байюрек уже совсем не тот, каким был прежде. Жизнь его закалила. И недаром он носит имя, которое означает «богатое сердце». Не один он, к тому же есть помощники, чего стоит хотя бы Чынчы — его правая рука, секретарь комсомольской организации, парень смелый, отчаянный…

Байюрек встает и потягивается. Хрустнули суставы, напружинились мышцы — ладно скроено его тело, веками, во многих поколениях сформированное природой для добрых земных дел. Среднего роста Байюрек, но очень широк в плечах, ноги крепко стоят на земле. Половину торса занимает грудь, могучая, как колокол. Такие мужчины, наверное, всегда рождались и вырастали у кочевников. С детских лет они не покидали седла, потому и ноги у них были такими — изогнутыми по форме боков лошади. Природа, войны, лишения закалили натуру кочевников — выносливы и живучи они, как дикие животные. Если нет пищи, могут впроголодь жить месяцами, а если выдадутся сытые праздничные дни, то животы их могут вместить по полбарану. И голову на своих могучих плечах Байюрек тоже носил красивую, под стать торсу, шея короткая, незаметно, где голова переходит в плечи, — круглая, как шар, крупная голова.

Байюрек возвратился в юрту. Не стал разводить огонь, прилег на телячью шкуру. Летом все живут в аилах, а Байюрек нарочно решил переселиться с семьей в избу — дать наглядный пример колхозникам. Жена пробовала возражать, но Байюрек провел с ней агитационно-массовую работу, в результате которой она быстро согласилась и больше не возражала. Сейчас в избу не хотелось идти — там думать трудно, да и ребенка боялся разбудить. А думать есть о чем. Надо решить, что предпринять против тех двоих… Йугуш, Сарбан, далеко вы зашли. Написать в обком об их проделках? С чего начать? Написать сначала об Эрикчеле… Эрикчел — мальчишка, возил исправно сено на колхозный двор. Захромала лошадь, и вот по приказу Йугуша мальчика держали в амбаре до выздоровления лошади… Об этом случае знают все… Но разве только об этом знают?.. Старый Кадыр работал на заготовке мха для строительства скотных дворов. Вовремя не получил свой паек ячменя и пошел напомнить о нем не в контору, а прямо в аил Йугуша. Тот, не вникая в суть дела, только рявкнул: «Зачем дома меня тревожишь?», да еще ударил старика так, что тот вылетел из юрты. У старика открылось кровохарканье, вскоре он умер. За старика мог мстить только один человек — его внук Самай (больше никого не осталось в роду), перепуганные Йугуш и Сарбая состряпали на того донос, мол, Самай родственник раскулаченного Кезера, и пришлось парню покинуть село и пойти, считая столбы, в направлении Ойрот-Туры.

Йугуш на все замечания Байюрека твердит одно; «Наш колхоз выращивает лошадей для Красной Армии. Я — заведующий конефермой, значит, — тот же командир. Для тех, кто не подчиняется, рука моя тверда, а слово — закон». Расхаживает Йугуш частенько с саблей на боку, с наганом в кобуре, а то и с трехлинейкой за спиной. Грозит встречному и поперечному указательным пальцем, и не дай бог, если передернется шрам на его левой щеке…