Из старых записных книжек (1924-1947) - Алексей Пантелеев

Теперь они в Сербии. Леонид - королевский судья.

Бабушка украдкой от мужа переписывается с Лелей.

* * *

Аркапур - член Русского собрания. Монархист. Шовинист. Патриот из тех, кого называют квасными.

Хорошо помню отпечатанные в типографии плакатики, висевшие на каждой площадке парадной лестницы пурышевского дома на Фонтанке, 54:

"По-немецки говорить запрещается".

Я и тогда, маленький, удивлялся: кому придет в голову говорить по-немецки на лестнице!

Для Леонида Аркапур сделал исключение. Очень уж приглянулся, понравился ему этот молодой, белозубый, статный и веселый немчик в русской земгусарской форме. И при этом какой ум, какая деловая хватка! Тот еще не стал женихом, еще обручения не было, а Аркапур уже дня не мог провести без него.

Старший сын Аркапура Сергей, помогавший отцу в делах, испытывал ревность совершенно женскую.

Возникли у него подозрения. Уговорил сводную сестру Тэну, и они вместе поехали на Васильевский остров в университет. За синенькую бумажку канцелярист разыскал бумаги братьев Гельфенбейнов и подтвердил:

- Да, крещеные евреи.

В тот же день, за обедом, как бы между прочим Сергей сказал:

- А вы знаете, папаша, ведь Леонид - жид?

Тут вот и затряслась седая патриаршая борода Аркадия Константиновича. Тут он и побагровел, и поднялся над столом, и протянул задрожавшую руку в сторону Лели:

- Проклинаю!..

* * *

Аркапур - внутренний эмигрант. Он живет в своем медвежьем углу и слышать не хочет о возвращении в Ленинград до тех пор, пока тот снова не станет Петроградом.

Борода его бела. Ноги плохо слушают его. Память изменяет ему. Но он мечтает прожить сто лет и твердо уверен, что проживет.

* * *

Судьба Аркапура, его жизненная и деловая карьера типичны для целого круга моих родственников. Две линии Спехиных, семья Кацеповых, семья Сидоровых, Носановы... Капиталисты первого поколения. Дедушка Василий мальчиком приехал из своей холмогорской глуши буквально с пятачком в кармане. Перед революцией был владельцем пятиэтажного универсального магазина на Садовой.

Мальчиком из родной Устюжны приехал в Петербург и Аркаша Пурышев. "Мальчиком" работал он в чайных магазинах - на Васильевском острове, у Владимирской церкви, на Невском. Потом поступил на счетоводные курсы Езерского, где познакомился и подружился с другим учеником - Петром Сойкиным. Впоследствии строил для Сойкина дом на Стремянной, 12 - адрес, известный многим любителям книги.

Окончив курсы, работал какое-то время у Езерского помощником. Потом получил приглашение в Ташкент, в только что завоеванные области.

* * *

В Петрограде, в Полюстрове, у него был куплен еще в 1915 году большой пустырь. И вот у всякого приезжающего из Ленинграда он спрашивает:

- Не знаете, там не построили ничего?

Потому что по законам Российской империи здания и предприятия, самочинно возведенные на чужой земле, переходят в собственность владельца участка.

* * *

Газет не выписывает. "Не хочу обогащать Советское государство", говорит он. Но это неправда, на самом деле газету не выписывают из экономии. Берут ее у хозяев, а на сэкономленные за год 12 рублей покупают ведро меда.

* * *

Пьет чай с медом, отсчитывает и глотает каждые два часа гомеопатические шарики, утром и вечером подолгу молится, гуляет в саду и ждет... ждет, что его позовут.

А сын Сергей уже восьмой год не пишет ему.

А в Белграде, в Сербии, у него растет внучка Таня, и он не знает об этом. Не знает о ее существовании.

* * *

В поезде "Калуга - Москва".

Народу еще не много. Почти все спят. Типично для времени: из каждых трех пассажиров два - строители. С топорами, пилами, фуганками, желтыми "футиками" за голенищем...

* * *

Молочницы садятся тем больше, чем ближе к Москве.

* * *

Парень ходит по вагонам, торгует яблоками. Продал корзину, сходил в свой вагон, принес еще.

- Угощаю коричневыми! А вот замечательные коричневые!

* * *

Прибыли в Москву ранним дождливым утром.

Вокзал уже понемногу оживал. Ждали прибытия одесского поезда.

В киоске продавали свежие, сегодняшние "Известия".

На улице лил дождь.

* * *

Москва 5.IХ.30.

На четвертом номере добрался до Николаевского вокзала, отдал на хранение вещи, в буфете выпил чаю с бабушкиными пирожками.

На той же четверке проехал на Центральную городскую станцию. Билетов на сегодня нет. Пошел на станцию международных вагонов. Простоял в очереди два часа, билет получил.

Весь день в Москве. В Третьяковке, на Сухаревке, в часовне Владимирской Божьей Матери, в ЦПКиО. Там поужинал.

Сейчас на вокзале.

Поезд должен был уйти в 21. 30, но опаздывает на пять часов, уйдет, дай бог, в четыре.

Сижу, пью чай, любуюсь молодой американкой.

Был на почтамте в смутной надежде поймать Катю, но, как и следовало ожидать, Катю не поймал.

Москва по-прежнему неуютная.

"В муках рождается новый мир".

Спать хочется.

Предыдущую ночь спал два с половиной часа. А перед тем несколько ночей тоже недосыпал. Сознательно.

Без десяти два.

В буфете со столов убрали скатерти, и люди спят, положив головы на грязные доски.

Пьют чай в стаканах без блюдечек. Напоминает девятнадцатый год. Ярославль, Рыбинск, ст. Лютово...

Болел зуб. Сейчас, слава богу, утих.

Американка познакомилась с молодым американцем, этаким киногероем, вроде... не скажу вроде кого, не вспомнить.

Их много таких.

В белом клеенчатом пальто, в широкополой шляпе.

* * *

Может быть, она и не американка. Нет, американка. Кричит на весь вокзал.

Привела отца, седого, морганистого, пирпонтистого, но еще здорово крепкого господина из Сан-Франциско. Только, пожалуй, этот чуть-чуть повыше, чем тот господин.

Познакомила отца с фрайером. Отец долго тряс фрайеру руку.

Молодые ушли.

Старик поблескивает золотым пенсне. Лицо красное. Волосы серебряно-белые.

Боюсь, как бы не хватил и этого господина удар.

Чего они лезут в Эсэсэсэр?

Сегодня из-за них чуть не остался без билета.

* * *

Впрочем, кто его знает, может быть, старик тоже не американец. Может быть, он Макдональд{275}. Похож на Макдональда.

Курит, конечно, трубку.

Слева сидит Мейерхольд{275}. Похож на Мейерхольда.

У меня все люди похожи на кого-нибудь. Только Зощенко ни на кого не похож. И на него нет похожих.

* * *

Видел на Рождественке негра. Этакий солидный негр.

Купил книгу немецкого психиатра Молле "Пророчества и ясновидения". Этакая "разоблачающая" книжица.

К американцу пришел шофер. Присел, стал что-то говорить. Старик засуетился, вынул бумажник, стал совать ему деньги. Тот не взял: "Но, Но". Говорит: пора ехать. Ждать не могу. Морган в восторге: "Русский отказывается от денег!" Угощает его папиросами "Люкс". Шофер снял свою кожаную перчатку, взял деликатно папироску, закурил, затянулся, встал и протянул миллионеру руку.

Тот руку пожал. Потом вскочил, похлопал парня по плечу.

Небось будет писать или рассказывать о "прекраснодушии и бескорыстии" русских.

Ну, и правильно.

Откуда я взял, что он миллионер? Может быть, он Вандервельде. Или профлидер какой-нибудь.

Черт их знает, этих иностранцев!

Пришел 28-й поезд.

Молодые не возвращаются.

Зал опустел.

Миллионер сидел, сидел и захотел пить.

Подошел к буфету, знаками попросил чаю. Буфетчица налила.

- Ложку, - попросил он, помешав в воздухе пальцем.

- Возьмите, - буркнула она и показала на груду мокрых, почему-то лоснящихся, неаппетитных ложек. Морган взял ложечку, подцепил двумя пальцами стаканчик и пошел к своему месту.

Смешно очень.

* * *

Какое-то революционное настроение: попили нашей кровушки. Не мальчики вам стаканы носить. Сами поносите.

* * *

Жалким выглядел господин из Сан-Франциско в своих кремовых ботинках, в мятом костюме.

* * *

Следующий день (6.IX.30).

В четыре часа утра в буфет пришел носильщик и объявил:

- Международный вагон двадцать второго поезда подан. Занимайте места.

Я побежал, думая, что уже отправляется поезд.

Миллионер, не поняв русской речи, продолжал сидеть, сжимая в руке зеленоватый граненый стакан с чаем.

Вагон я с трудом нашел. Он был прицеплен почему-то к 28-му поезду.

В пять часов утра поезд ушел. Но так как до пяти часов утра не явилось четверо пассажиров, наш вагон отцепили и 28-й поезд ушел без нас.

В нашем купе - трое. Кроме меня два молодых "спеца". Кажется, ленинградские инженеры. Один - коротышка - очень горячий и смешной.

* * *

Американца в шестом часу утра привел какой-то сердобольный человек. Оказывается, Вандервельде все сидел и сидел в буфете за стаканом холодного чая, помешивая его грязной ложкой.

Уморительная сцена произошла у него с проводником.

- Где ваши вещи? - спрашивает проводник. - Багаж! Багаж! - поясняет он.

Тот сует ему "чеки", квитанции на хранение багажа.