ЖЕРНОВА ИСТОРИИ - Андрей Колганов

После чаепития явственно ощущалась потребность хотя бы на время освободить голову от нервно теснящихся там беспорядочных мыслей, для чего неплохим средством было бы просто пройтись по улице. Кстати, а что у нас на улице? На улице было хмурое серое небо, но в облаках попадались разрывы, из которых время от времени падали на московские улицы лучи еще довольно теплого (сентябрьского?) солнца. Распахнув окно, я постарался уловить, насколько сегодня тепло. Да, вроде не холодно, и все же в одной рубашке зябковато будет.

Распахнув дверцы шифоньера, я стал изучать свой гардероб. Смотри-ка, довольно прилично. Ни тебе гимнастерок с галифе, ни тебе френча какого-нибудь - а ведь так сегодня, в 1923 году, ходит немалое число ответственных работников (уж фотографий-то соответствующих я в свое время повидал немало). Висят костюмы - аж целых две штуки. "Английские" - услужливо подсказала память, причем это слово каким-то образом дало мне понять, что они не только в Англии сшиты, но и привезены мною (во, сказанул, - мною!) из Англии. Висит вполне узнаваемый твидовый пиджак, а рядом - пиджачок попроще. И рубашек несколько штук висит.

А на полочках у нас что? А тут у нас нижние рубашки, трусы, напоминающие семейные, только подлиннее, носки и какая-то сбруя. Переплетение широких резинок, блестящие зажимы… Подтяжки, что ли? Кротковато, вообще-то, для подтяжек. И тут я не сразу, не мгновенно, но все же сообразил: эта ерунда как раз для носков и предназначена. Подтяжки, да - застегиваются под коленом и к ним цепляют носки, которые в это время еще не имеют вшитых эластичных резиновых нитей, и потому держатся на подтяжках. Да, и тут я - точнее, мой реципиент, - вываливаюсь из общего ряда. Большинство (за исключением всяких "бывших", буржуазных спецов, богемы и т.п.) в сапогах ходит и им хватает портянок. Но для ответработника Наркомвнешторга это как раз нормально - нам по заграницам ездить приходится, потому и одежка соответствующая.

С грехом пополам натянул все, что положено - подтяжки для носок, сами носки, рубашку, костюм… Галстук повязывать не стал - моя собственная память подсказывала, что против галстуков нынче сильное предубеждение, как против буржуазного элемента одежды. Ботинки надел - вполне еще крепкие, не сильно поношенные ботинки - тоже "оттуда", видать, приехали, хотя - подсказывает реципиент - и здесь теперь можно купить вполне приличные, контрабандные, из Польши (правда, из-под полы и очень дорого). НЭП, понимаешь.

Вот, кстати, о НЭПе. А с дензнаками у меня как? Пройдясь по карманам, обнаруживаю кошелек и портмоне. В кошельке у меня лежала довольно толстая пачка денег. В глаза бросились, прежде всего, купюры 1923 года выпуска - от рубля до двухсот пятидесяти рублей (сотенных и двухсот пятидесяти рублевок было больше всего). Я аккуратно разложил содержимое кошелька на столе.

Оформление красивое, даже вычурное, но краски немного мрачноваты. А что это тут за текст с обратной стороны в рамке, пышно оформленной всякими виньетками и завитушками? "Один рубль 1923 года равен одному миллиону рублей дензнаками, изъятыми из обращения, или ста рублям дензнаками 1922 года. Прием по сему расчету обязателен для всех". Так, выходит, я - миллионер? Или даже миллиардер! Если считать в дензнаках, изъятых из обращения…

А это у нас что? Тоже 1923 года денежки, но уже по тысяче и по пятьсот рубликов, и даже одна пятитысячная есть! Оформлены так же, как и их более мелкие собратья, только расцветка немного поярче и на обороте текст более лаконичный. Меленько так напечатано: "Денежные знаки 1923 года обязательны к приему для всех согласно расчету, установленному в отношении денежных знаков прежних образцов декретом от 24 октября 1922 года".

Теперь в портмоне заглянем, может, и там что найдется? А в портмоне у нас лежат две скучные черно-белые бумажки (и только розетка с надписью "РСФСР" раскрашена чуток повеселее) с надписью "один червонец", одна - "три червонца", и одна - "пять червонцев". Обратная сторона - чистая. Год выпуска - 1922. Так-так-так. Это я, значит, попал в разгар денежной реформы. Параллельно ходят совзнак и червонец, и курс обмена одного на другой прыгает, равно, как прыгают (точнее, растут) и цены. Жизнь мне предстоит веселая, однако. Тем более, вспомнилось мне (или то опять подсказала память реципиента?), что зарплату нам исчисляют в "золотом рубле", примерно соответствующем одной десятой червонца, а выдают - быстро обесценивающимися совзнаками. В конце августа за червонец где-то две тысячи с гаком совзнаками давали, то есть "червонный рублик" стоил рублей двести с хвостиком. А ведь еще в начале августа червонец шел за тысячу четыреста рублей! Вот и крутись.

А на что крутиться? В смысле, какая у нас нынче с реципиентом зарплата? Зарплата у нас, как тут же всплыло в памяти, неплохая - партмасксимум. Сиречь 175 рублей в месяц (в золотом исчислении конечно, не в совзнаках - в совзнаках это офигенные тыщи получаются, а если в старых считать, так и вообще миллиарды!). Все заработки свыше этой суммы член партии должен сдавать в партийную кассу, в фонд взаимопомощи для малоимущих партийцев. На партмаксимум особо не разгуляешься, но жить можно, и неплохо жить. Для сравнения: рядовой работник уездного комитета партии получает сейчас 15 рублей, что, разумеется, весьма скудный доход, но ноги с голоду не протянешь: в провинции мясная вырезка стоит 14 копеек за фунт, телятина (не вырезка) - 9-11 копеек, буханка хлеба - копейки (или несколько рублей совзнаками 1923 года). Конфеты шоколадные, правда, на такую зарплату не укупишь - 3 рубля 75 копеек за килограмм! Но вот если еще и семью кормить надо, то на троих-четырех-пятерых такую зарплату не растянешь. Это уже с хлеба на квас, и то едва-едва.

В Москве цены заметно повыше, раза в полтора-два (конфеты, правда, стоят практически столько же). При этом цены, что не радует, растут каждую неделю, если не каждый день. Однако лишь в совзнаках, в червонцах цены практически стабильны.

Поэтому червонцы в моем портмоне совсем не лишние. Их курс Наркомфин держит жестко. Эмиссия ограничена 30% обеспечением золотыми, валютными и высоколиквидными товарными резервами. Нарком финансов Сокольников аккурат в августе не погнушался даже на черный рынок инвалюту и золотишко через верных людей выкинуть, продавая их только за червонцы. Так что червонец с таким реальным обеспечением твердо стоит…

Ага! Только сейчас сообразил! Раз мне положен партмаксимум, значит я, что, - член партии?

Так и есть. Кроме червонцев в портмоне обнаружилась скромная картонная карточка, озаглавленная "Российская коммунистическая партия (большевиков)". И ниже: "Партийный билет N…". Ого! Тут у нас и год рождения указан. Мне теперь, оказывается, тридцать семь лет, ибо я 1886 года рождения. А в партии состою с 1903 года. Неплохо так. Дооктябрьский стаж, это вам в Советском государстве не хухры-мухры. Это Красин постарался, ибо пребывание в меньшевиках могли и не зачесть, и был бы партстаж только с начала 1918, когда я из эмиграции возвратился в Питер… А выдан этот билет в 1922 году. Хотя реально я (реципиент, конечно!) его получил буквально на днях, как из Англии вернулся после завершения работы в "ARCOS" (All-Russian Co-operative Society), - сам ходил за ним в учраспредотдел ЦК, благо от моей работы до них всего два шага.

Впрочем, это был только завершающий этап. Выписал мне этот партбилет еще в прошлом году Городской райком, где я состоял на учете, а после его упразднения в том же 1922 году меня перевели на учет в Бауманский райком (ибо, как мне сообщили в нашей партячейке в НКВТ, теперь мы относимся к Бауманскому району). И, естественно, Осецкий, по возвращении из Англии, отправился поменять свой старый партбилет образца 1920 года именно туда. Но оказалось, что из-за моего длительного отсутствия, когда кампания по обмену партбилетов уже давно прошла, мой билет из райкома сдали сначала в горком, а оттуда - в ЦК, в учраспредотдел. В общем, на беготню по инстанциям ушло в общей сложности два дня…

Хорошо, конечно, что память реципиента кое-что подсказывает. Но все же бог с ними, с этими партучетными деталями - все это дела прошедшие. А сейчас - на улицу, прогуляться, и проветрить мозги, чтобы они из ушей не полезли.

Выйдя из подъезда, с немалым любопытством поглядываю по сторонам. Места вроде какие-то знакомые. А, вот и номер дома с названием улицы. Ну, точно, знакомые места - Малый Левшинский переулок! Вот, значит, где я квартирую. Тут у меня когда-то родственники совсем неподалеку жили, но сейчас, в 1923 году, их тут еще нет. И где-то до года, кажись, 1927 или до 1928 - не будет. Так что встреча с ними мне пока не грозит.

Из переулка выхожу на Пречистенку и иду к центру. По пути то и дело сворачиваю в переулочки, с интересом убеждаясь, что особняки, которым вскоре предстояло превратиться в резиденции посольств различных держав, стоят себе на месте, и еще, видимо, не подозревают об уготованной им участи.

А вот и площадь Пречистенских ворот (которой вскоре суждено стать Кропоткинской). Вместо станции метро в конце бульвара (тоже еще не Гоголевского, а Пречистенского) торчит какой-то небольшой храм с округлым куполом, полузакрытый от обозрения небольшой хибаркой, притулившейся к самому его боку, а с другой стороны площади высится памятник казенного патриотизма и столь же казенного православия - Храм Христа Спасителя. Если вспомнить, сколько времени его строили, и сколько при этом разворовали собранных народных денег, воздвигнув, в конце концов, это монументально-тяжеловесное чудо…