Страстная неделя - Луи Арагон

Ну и март! После бурных ливней окончательно раскисли поля и дороги, и, хотя солнце временами проглядывало сквозь черные заплаты, затягивавшие все небо, эти передышки были слишком коротки, чтобы успел просохнуть Гренельский плац. Кавалеристы совсем загоняли на маневрах коней, увязавших чуть ли не по бабки в цепкой грязи. Да и самим королевским гвардейцам явно не хватало закалки: многие из них, если не большинство, находились в армии всею два-три месяца; правда, в штабе были и бывшие соратники принцев-эмигрантов и даже офицеры Бонапарта, как Ло де Лористон, маркиз де Лагранж, командовавший черными мушкетерами. и Бертье, князь Ваграмский, командир королевского конвоя, а в роте герцога Граммона имелся даже генерал де Рейзе, который восемнадцати лет от роду убежал из родительского дома, дабы сражаться под знаменами Клебера. Создавалось довольнотаки странное положение: людям, в конце концов уже немолодым, вроде маркиза де Ганэ, давали чин подпоручика, военных, вернувшихся во Францию в период Консульства и присоединившихся к Бонапарту после 18 брюмера, при Реставрации мариновали без толку... в королевской гвардии можно было встретить не только полковников, но и генералов, имевших один или в лучшем случае два галуна... Но вообще-то гренадеры, мушкетеры, кирасиры и другие гвардейцы, купившие себе офицерский чин, были по большей части младшие в семье, и главная их заслуга заключалась в том, что по возрасту они не могли служить и не служили Узурпатору. Тем, у кого не было лошадей, в случае если разыграется бой, выдадут на худой конец ружья: славная пехота получится из таких вот молодцов, никогда не проходивших военного обучения.

Приходилось топтаться на месте, пережидать, пока не схлынет поток кавалеристов, которых собралось тут не меньше грех тысяч.

Послезавтра-весна. Теодор погладил круп своего Трика, своего верного серого коня. Ему ужасно нравилось, что мушкетеры рознятся друг от друга не по той или иной детали военной формы-у всех были красные доломаны, - а по масти лошадей, серых или черных. Пусть даже ему пришлось немало побегать зимой, чтобы раздобыть себе лошадь непременно серой масти, как то полагалось, и притом отвечавшую всем тем требованиям, какие предъявляют к истинно кавалерийским коням. Само собой разумеется, он мечтал раздобыть себе чистокровного английского скакуна, но оказалось, что достать такового немыслимо даже с помощью дяди, проживающего в Версале. Пришлось отправиться в Кальвадос, где покупателю подсовывали жутких одров, непригодных к бранным трудам. А Теодору хотелось приобрести настоящего кавалерийского коня, который не тяготился бы своим седоком, был бы вынослив, способен мужественно нести службу-и сегодня, и завтра, и послезавтра. Теодору повезло: ему достался этот конь, сильный и изящный; происходил он от арабского скакуна Годольфена-одного из лучших производителей вороной масти нормандских заводов, в него Трик пошел способностью не жиреть, мощностью костяка и на редкость строгим аллюром-весь он был словно вырезан из дерева рукою мастера. Вообще-то говорят, что черноголовые рысаки не крепки на ногу, но Трик блистательно опровергал это распространенное мнение. Его Трик! Теодор был просто без ума от своего Трика, и вся рота завидовала Теодору. Сейчас шерсть Трика, в мелких каплях дождя,вся лоснилась от пота.

- А ну, живее, дружок, вот уже квартал Лоретт; для такого скакуна, как ты, это пустяковое дело, а дома ты отдохнешь, Батист приберег для тебя гарнец овса, он тебя хорошенько почистит, ты ведь любишь, шалун, когда тебя чистят скребницей, а?

Трик вместо ответа вытянул шею. Теодор глядел на расстилавшийся перед ним Париж, Париж шиферных кровель. Вон СенЖерменское предместье и слева купол Дома Инвалидов, ослепительный в новой позолоте. Теодор чувствовал приятную разбитость во всем теле. Весеннее утро сняло усталость еще одной ночи, которую он проспал, не раздеваясь, на тюфяке в Гренельской казарме, ему по душе была верховая езда, лошади, учение.

Но в общем-то состояние его можно было сравнить с этим небом:

даже солнечный свет не разгонял туч: вот уже двенадцать дней, как над всей их жизнью нависло что-то, придавило. Хоть бы они знали толком, что происходит в действительности... Сначала казалось, что всё это выдумки, что все эти слухи ползут только по казарме, но потом они имели не один случай убедиться, что во всем Париже говорят то же самое. В кофейнях мушкетеры и другие гвардейцы все чаще и чаще слышали дерзкие речи, и все чаще и чаще происходили поединки: на то ты и солдат, чтобы драться.

До лета 1814 года, когда в столице стояли союзные войска, вызывали на дуэль чаще всего иностранцев. Особенно отличались бывшие бонапартовскис офицеры-за здорово живешь рубились на саблях с молоденькими немцами или русскими. Но, когда французы остались одни, тут уж начала рваться в бой молодежь.

Вечерами пили вместе с победителями в "Кафе Ройяль" на улице Роган. До чего же нелепы все эти истории! Ну, допустим даже, корсиканец высадился в Антибах, у него тысяча молодцов, а дальше что? Очередная авантюра!.. А у самих в глазах мелькал насмешливый огонек. Что ж, разумеется, наш Париж остался роялистским Парижем. Но Теодор не мог не видеть, как, заметив его в мушкетерской форме верхом на коне, прохожие подмигивали друг другу, подталкивали соседа локтем и переговаривались вполголоса, глядя ему вслед. До сих пор он не забыл, что сказала ему одна девица в тот вечер, когда он напился как сапожник:

"Какая жалость, что ты мушкетер!" Вокруг Тюильри в тревоге сновали люди. А потом вдруг волонтеров сменили вызванными из отпуска кадровыми военными. И вот с девятого числа объявили тревогу. А как радовался еще в январе Теодор, с каким ребяческим восторгом ходил он заказывать себе форму-красный мундир, две пары рейтуз-белые и серые, кашемировые брюки, плаш с алой оторочкой... Он часами мог забавляться, примеряя серебряную с золотом каску, увенчанную позолоченным гребнем и кисточкой из конского волоса, любовно проводил пальцем по черному бархату, которым был подбит подбородник. Нежно поглаживал ладонью белый плюмаж, выходивший из венчика черных, мелко курчавившихся перьев. Особенно же гордились мушкетеры черными развевающимися .хвостами, шедшими назад от кисточки... Такое обмундирование стоило бешеных денег, и, хотя Теодору от покойной матери достались не только миндалевидные глаза, но и десять тысяч ливров ренты, отец сам оплатил все расходы по шитью формы, даже купил сыну уйму необходимых в военной жизни мелочей, французское седло и пурпуровый чепрак для Трика. Больше всего Тео, как называл его папочка, радовался сбруе, лядунке, сабле, ружью. "Quo ruit et lethum..."

Куда скачет-сеет смерть. Великолепная надпись, начертанная на знамени серых мушкетеров, была выгравирована также на касках.

на золотой гранате, украшавшей передок нашлемника... и Теодор любил повторять про себя этот девиз-"Quo ruit et iethum..." - так, словно слова эти стали и его собственным девизом, девизом его жизни, судьбы, и, пьянея от конского галопа, он испытывал такое чувство, будто устремлялся навстречу смерти... Но не только это безудержное легкомыслие, отвлекавшее Теодора от его раздумий, было причиной безумного решения сделаться королевским мушкетером.

Без сомнения, это-то и создавало известную дистанцию между ним и его друзьями, числившимися либералами. Или еще хуже того. Как, например, Робер. Или Орас. Не без горечи думал он об Орасе, о друге своей юности. Перед отъездом он с ним не повидается. И не объяснится с ним. И не придется Луизе выступать посредницей между своим мужем и нашим мушкетером. Кроткая Луиза, тезка матери Теодора, скончавшейся, когда ему было десять лет... И офицеры других частей тоже недолюбливали королевскую гвардию, достаточно было вспомнить, какой прием оказали на той неделе герцогу Беррийскому, посетившему Вавилонскую казарму, - более чем холодный прием. Когда его высочество-низенький толстячок, грубоватый в обращении и несдержанный на язык, - проходил по казарме с эскортом мушкетеров, в числе каковых был и Теодор, позади слышался ропот.

Что ж, в конце концов этих малых можно понять: ведь под предлогом экономии многих спешили, и они еще должны опасаться, что не сегодня завтра их могут заменить любым молокососом, приобретшим офицерское свидетельство, мальчишками, только соскочившими со школьной скамьи, кисейными барышнями, как тот же Альфред, младенцами, не нюхавшими ни Аустерлица, ни Березины, и заменить только потому, что родители последних на хорошем счету, известны своей преданностью королевской династии... И вдобавок папаше с мамашей приходится раскошеливаться: король не особенно-то тратится на содержание своей гвардии-офицерам полагалось приобретать обмундирование за свой собственный счет. Кавалеристы получали восемьсот франков, но родные должны были приплачивать им на содержание еще франков шестьсот.

Казармы сейчас опустели, войска отправили в Мелэн. Стало быть, приходит их черед? Ба, в Мелэн так в Мелэн или еще куда-нибудь, не все ли равно... Quo ruit... Ему-то, Теодору, что за дело? Главное-забыть, отвязаться от назойливых мыслей. А для этой цели нет ничего лучше, чем физические упражнения.