Когда исчезают слова - Лекса Ткачук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да, конечно».
«Мне заехать за тобой?», – два месяца прошло с момента, как он купил машину. Очень гордился этим. Я тогда подумала, что для любого мужчины покупка машины – это статусность. Так он говорит миру: я могу быть ответственным за что-то или кого-то, я контролирую себя и тачку, лавируя в потоке, а значит могу контролировать и всю дальнейшую жизнь.
«Нет, я возьму такси», – сесть в машину к незнакомцу, в которого я влюблена, глупая ошибка. Может, он и не маньяк, но так я ограничиваю себе пути отхода.
«Хорошо. Я буду ждать тебя у кафе».
«Как я тебя узнаю?», – мне смешно от этого вопроса, но пальцы сами собой печатают его.
«Я буду в черном смокинге и с огромным букетом красных роз)», – он знает, что я ненавижу розы.
«Тогда я буду с длинными красными ногтями)».
«Ты неизменна) Увидишь парня, который нервно расхаживает у входа, будто сейчас решается его судьба, знай – это я)», – он пытается сгладить мою нервозность. После двух лет, он понял, кажется, каждую клеточку моего сознания.
«Хорошо. Я буду в синем платье», – или в красном, а может выберу всё-таки чёрный. Мои глаза мечутся среди зарева цветов, не зная за что уцепиться.
«Синий не очень подходит к твоим глазам) Выбери цвет закатного неба)», – по телу бегут мурашки. На секунду я не могу понять, что это. То ли страх, от осознания того, насколько тонко он чувствует меня, даже ни разу не увидев. То ли удовлетворение от того, что наши души стали близки, благодаря словам.
«Мне нравится синий…», – я уже знаю, что надену. Хватаю платье и сумочку, расплачиваюсь на кассе и вызываю такси.
«И мне)», – я сажусь в машину, бросаю взгляд на пакет. Легкая ткань цвета сицилийского апельсина дразнит меня, будто шепча: ты же знала, что возьмешь именно меня.
Водитель высаживает меня у дома. Я поднимаюсь в квартиру, обдумывая прическу. У меня осталось лишь минут 40. Сделать что-то сложное вряд ли получится, да и не особо хочется. Я и так прошерстила целый этаж бутиков в поисках идеального платья. Голова начинает гудеть от напряжения. Может стоит перенести встречу? Нет. Знаю, что если сейчас откажусь, то уже никогда не увижусь с ним. Не потому, что он устал носиться с моими внутренними барьерами, а потому, что с ними устала носиться я.
Наливаю стакан воды и бросаю в рот таблетку от головной боли. Лучше сейчас, чем делать это посреди вечера. Волосы волной спускаются по плечам, окутывая нежностью. Решено. Пусть так и будет. Они станут моей защитой от ударов в спину.
На телефоне звенит таймер. Пора. Надеваю платье и туфли, хватаю сумочку. Бросаю последний взгляд в зеркало. Я похожа на текилу санрайз. Тот самый коктейль, который потягивают девушки в клубах в ожидании, когда выбранный ими парень уже осмелится подойти. Или на тот, что пьют в знойную жару парни в пляжных рубашках на берегу океана, пялясь то на проплывающих мимо девушек в бикини, то на мелькающие цифры в своих ноутбуках.
Водитель галантно открывает мне двери, хотя тариф моего такси всегда «эконом». Ему где-то за 50. Он в милой рубашке с платочком в кармане, что делает его похожим на идеального дедушку из комедий про сложных подростков.
– Вы прекрасно выглядите! Сегодня особенный день? – он пристегивается и бросает взгляд в зеркало заднего вида.
– Каждый день особенный, если знаете, зачем живете, – его старческий смех разливает по салону и почему-то меня успокаивает.
– Хорошие слова!
Больше он не произносит ни слова. Машина останавливается на светофоре недалеко от кафе. Из окна я вижу вход. Пальцами перебираю ремешок сумочки, уговаривая себя не забывать дышать.
«Я у входа)», – его сообщение только добавляет мне дрожи. Но я никого не вижу.
Машина заворачивает и останавливается.
– Будьте собой, – водитель улыбается. В его глазах мелькают образы тех дней, когда он сам нервничал перед встречей с будущей женой.
– Спасибо… Хорошего вам дня!
– Взаимно, милая леди!
Я открываю дверь и замечаю его. Он стоит ко мне спиной, разглядывая что-то на двери кафе.
«Я здесь».
Он оборачивается в тот момент, когда между нами остаётся несколько метров.
– Привет, – он улыбается. Глаза у него цвета счастья.
– Привет, Ролс, – я краснею, потому что тембр его голоса пробежался мурашками по всему телу.
– Ты выбрала не синее платье, – мы делаем шаг навстречу друг другу и смеемся своей же неловкости. Он по-джентельменски целует руку, как и обещал когда-то. Я же укоротила ногти и изменила форму. Мне хочется ему понравиться.
– Тогда что это за цвет? – игриво делаю несколько оборотов вокруг своей оси, отчего низ платья идёт волнами. Несколько прохожих оборачиваются и замирают, наблюдая за переливами цвета.
– Такой, будто желток упал в свежевыдавленный виноград.
Я замираю, пытаясь представить это. Он смеется и протягивает руку.
– Прошу.
Его пальцы с нежностью обхватывают мою ладонь, и я чувствую, как по телу проносится разряд. Мы замираем, вопросительно глядя друг на друга. Понимаем, что оба почувствовали это и смеёмся.
Я открываю глаза. Передо мной потолок. В руках коврик. Воспоминания проникли под кожу и отказываются уходить. Они испытывают меня на прочность, но я не сдамся. Путь, что начат, не может быть брошен посередине.
Скидываю с ног защитные «сандалии», собираю оставшиеся пакеты в мусорный мешок, туда же бросаю голову. Включаю воду в раковине, чтобы смыть остатки крови и пятновыводителя. Выжимаю вещи. Возвращаюсь за новым мешком. По пути на кухню меня останавливает мелькание моего отражение в рамке с нашей фотографией.
Мы стоим на фоне канатной дороги. Щеки красные от мороза, в глаза искрится радость от удавшегося заезда. Он обнимает меня за плечи, я его за талию. Эта поездка была нашей мечтой. Тогда же мы впервые крупно поругались. Я вспылила из-за его мнимой боли в ноге, когда он отказался сделать ещё несколько заездов. Он накричал на меня, толкнул в снег, надеясь сгладить ссору ощущением легкости после падения в сугроб. Но это лишь больше меня разозлило. Так и мы и разошлись. Он – в номер, я – на новый заезд.
Когда вернулась, его нога напоминала пухлого младенца. Он и правда её повредил при спуске. Я молча наложила повязку, смазала мазью. Он молча наблюдал за мной.
Наверное, тогда слова уперлись в барьер и больше не смогли выйти наружу. Конечно, по возвращении домой мы много говорили, извинялись, целовали друг
