Сталинская гвардия. Наследники Вождя - Арсений Замостьянов

Самая знаменитая крылатая фраза Брежнева, произнесенная за полтора года до смерти генсека, но растиражированная повсюду – «Экономика должна быть экономной». Авторство этой формулы, скорее всего, принадлежит А. Бовину. Нашлись интеллигентные остряки, готовые высмеять «тавтологичность» лозунга: экономная экономика – да это же «масло масленое»! Увы, у этих языковедов были превратные представления о русской речи. Тавтологический вариант звучал бы так: «Экономика должна быть экономической». Действительно, неэкономической экономики не бывает. А вот неэкономная, расточительная известна каждому из нас. Если живешь «от зарплаты до зарплаты» и приходится каждый месяц занимать «десятку до получки» – это и есть расточительная экономика. Поезжайте на Рублевку – и увидите, что такое апофеоз расточительной экономики. Когда заурядный хоккеист сороковой российской команды зарабатывает сотни тысяч долларов – это тоже расточительная экономика как она есть. Экономика Ельцина, Черномырдина и Чубайса, основанная на долгах, которые, по всем расчетам, невозможно было отдать, – это тоже расточительная экономика. А бывает экономика бережливая, экономная. К ней и призывал Брежнев в 1981-м, когда избалованная элита стала позволять себе «излишества». Социалистическая экономика, как известно, требует особого учета и контроля, ведь руководителям приходится тратить не собственные, а государственные средства. Одного сознательного патриотизма мало, необходим и страх. Поэтому «экономность» экономики можно было насадить только железной рукой. И Брежнев в последние месяцы жизни дал возможность «ястребам» вроде Андропова укоротить неэкономных.

Брежнев дорожил репутацией борца за мир. «Чемпионом мира по борьбе за мир» называли его с иронией. Войну он ненавидел как солдат, как фронтовик. Пожалуй, никто из глав государств, из крупных политиков мира не может похвастать такой фронтовой биографией. Брежнев прошел всю войну, с легким ранением валялся в госпиталях. Был участником Парада Победы, фотографии сохранили молодое сияющее лицо генерал-майора Брежнева на Красной площади.

Брежнев оживал, сбрасывал официозную маску, когда речь заходила о войне. Сохранилась кинохроника: престарелый, кажется, уже подкошенный инсультом Брежнев встречается с фронтовиками. Как он слушает их, как сам уходит во фронтовые воспоминания – без «бумажки», экспромтом. И, не чураясь слабости, признается, что не может вспоминать о фронтовых эпизодах без слез. Почаще бы показывали Брежнева в таком неформальном контексте.

Молодой Брежнев любил во время застолий прочувствованно читать стихи. Знал наизусть Есенина и… Мережковского. Так случилось, что в юности попалась ему книжка этого высоколобого символиста. А уж что смолоду в душу запало – на всю жизнь остается. Однажды огорошил сановитых гостей декламацией стихотворения Апухтина «Сумасшедший», очень популярного у чтецов старой закалки: «Садитесь, я вам рад… Я королем был избран всенародно…». Ему нравилось быть добрым королем.

Эпоха Брежнева стала передышкой для советского народа, уставшего от сверхнагрузок, от военного напряжения, от разрухи. Брежнев осознавал это. В первый день своего правления он заявил: «При Сталине люди боялись репрессий, при Хрущеве – реорганизаций и перестановок. Народ был неуверен в завтрашнем дне… Поэтому советский народ должен получить в дальнейшем спокойную жизнь для плодотворной работы», – это кредо брежневизма запомнил заместитель 9-го управления КГБ М. Докучаев, мемуарист добросовестный. «Разве русский народ хуже тех же чехов или немцев? Он тоже должен сытно есть, удобно спать, чтобы хорошо работать», – сомневаюсь в достоверности этой фразы, известной по воспоминаниям племянницы генсека, но зерно исторической правды здесь есть, Брежнев вполне мог и так рассуждать. Период передышки, «застолья» был неминуем по исторической логике, он был своевременным. При этом Брежнев не сдал завоеваний сталинского века и отстоял свою вахту на капитанском мостике сверхдержавы без поражений. После революционных, чрезвычайных десятилетий государство стало «бережнее» к народу. Закономерно, что политическим лидером этой поры стал рабоче-крестьянский царь, простак на троне, свой человек, ясный и понятный миллионам – как кружка квасу. Демократизм, доступность стали стилем эпохи. Простые дешевые новостройки, простые домики на садовых шести сотках… Простые люди заседали в Верховном Совете – рабочие, колхозники, чабаны. Элита страны! Приглядишься – а у депутата отсутствует передний зуб. Так же, как у твоего соседа-слесаря. Миллионы женщин уходили на пенсию в 55 лет: им хватало пенсии и накоплений в сберкассе. Пенсию стали получать и колхозники. Уже не нужно было вкалывать «через не могу». В квартирах появлялись стиральные машины и магнитофоны, а без телевизоров и холодильников жизнь уже была непредставима. Самую качественную технику приходилось покупать по записи, но, в отличие от дефицитного продовольствия, бытовая техника постепенно становилась все более частой гостьей на магазинных прилавках.

Прав советолог Джузеппе Боффа: «Эта тенденция означает, что наконец достигнуто нормальное положение, и она соткана из многих элементов: гордости за достигнутые после мучительного напряжения результаты прошедших десятилетий; законного желания воспользоваться их плодами, какими бы скромными они ни казались; понятной усталостью от трагических страданий прошлого и судорожных хрущевских нововведений; наконец, страхом, что новые потрясения могут вызвать конфликты, за которые придется дорого заплатить, как уже случалось в прошлом». Боффа описывает консервативное общественное согласие, властвовавшее в Советском Союзе в семидесятые годы. Казалось бы, обстановка благоприятствовала к повышению авторитета государства. Брежнев в Кремле, Григорович «на балете», Рюмин в космосе, Образцов – в Кукольном театре, Трешников – в океанологии, Виктор Тихонов – во главе хоккейной «Красной машины», Бондарчук – на киноэкранах, Злобин – «с колес» строит многоэтажки, Лакомов прокладывает усть-илимские и тайшетские трассы, Александров – во главе науки… Самый сильный человек на земле – Василий Алексеев. На Самотлоре соревнуются в рекордах по бурению бригадиры-нефтяники Геннадий Левин и Григорий Петров. Спокойно, неотвратимо атомный ледокол «Арктика» первым в мире достигает Северного полюса в надводном плавании. Бедуля создает почти коммунистические условия в своем колхозе «Советская Белоруссия»… Идиллии помешал непредсказуемый фактор: тяжелая болезнь вождя. Мы упустили шанс, проиграли с полным набором козырей на руках! Уже в середине семидесятых Леонид Ильич преждевременно стареет, а народ отнесся к речевым и двигательным бедам генсека без пиетета. И – парадокс: мудрые и содержательные речи, актуально звучащие и в XXI веке, речи, которым место в классике политической риторики, были восприняты народом исключительно в анекдотическом ключе. Настоящая трагедия для нескольких поколений советских людей: многолетний труд квалифицированных экономистов, юристов, идеологов пропал втуне из-за болезней несменяемого генсека.