Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

— Ну да, ну да… понятно… Слышь, Конрад, да ты расслабься. Брось всякие заморочки.

— Нет, Кенни, ты не прав, — возразил ему Конрад. — Я должен напрячься. И тебе советую. Ты хоть раз к себе прислушивался? А ко мне? А к кому другому из нашей морозилки? Все же кашляют, чихают, глотают таблетки. У всех течет из носа, и это в Калифорнии, где жара круглый год. А мы, все до единого… Да ты садись, Кенни, садись, послушай хоть раз.

— Да лано те, это ж так… ерунда… всего-навсего насморк. Пустяк.

— Всего-навсего? Ну нет, это гораздо серьезнее, чем ты думаешь.

— Слышь, — сказал Кенни, — платят здесь что надо, по четырнадцать долларов в час. Где еще столько отвалят? Где еще дадут работу? Работы, Конрад, нет. Нет, и все тут! Дерьмо! Так что забей и оторвись. Вруби на полную!

— Нет уж, Кенни. Да ты сам подумай. Вот что, скажи, будет с тобой через пять лет?

— Через пять лет… — Кенни помотал головой. — Говоришь, дом в Дэнвилле? Ну, удачи те, приятель. Надеюсь, так оно и выйдет. Да токо не с этих денег. Ну, может, родичи помогут — подкинут деньжат…

Конрад невесело засмеялся:

— Тоже мне шутник. Это я им подкидываю… А с чего ты взял, что мне не удастся скопить?

— А кому удавалось-то? Я таких не знаю. Хошь не хошь, а рано или поздно все равно напорешься на лысую суку в костюме.

— Какую суку? В каком костюме?

— Ты чё, не слыхал «Смерть в рассрочку»? И про «Кинул ласты» не знаешь?

— Нет, не слышал и не знаю.

— Ну ты, Конрад, даешь! Чё, в натуре не слыхал? Вот это:

Ты протираешь штаны с девяти до шести,Чтоб в положенный срок по кредиту платить,Ты идешь на ковер, ты глотаешь дерьмо,Ты горбатишься, не видя вокруг ничего,Ты готов жопу рвать для положенной суммы,Ты ползешь в колее, куда загнали тебяЭти лысые суки в костюмах.Ну, давай, покупай себе смерть в рассрочку,Сдохни ради платежа, доходи до точки,Получи суперприз — до последнего вздоха и суммы,Тебя будут иметь эти лысые суки в костюмах!

Конрад вздохнул и внимательно посмотрел на парня:

— Знаешь, Кенни, что с тобой не так? Ты веришь в эту чепуху. Ты принимаешь эту дребедень за чистую монету.

— Да лано те, Конрад!

— Кто, думаешь, сочиняет такое? Те, кто ходит в костюмчиках с галстуками, кто живет в больших домах вроде тех, что в Дэнвилле, вот кто. Они наживаются на таких, как ты, забивают вам мозги всякой дрянью. Они лишают воли, заставляют сказать «Нет!». Послушай моего совета, Кенни. Выкинь из головы «Запеканку с гноем», «Гонки на выживание» и… что там еще?.. «Инцест». Перестань слушать этот… мусор!

— А я говорю — само время те расслабиться.

— А я говорю — пора тебе, Кенни, поднапрячься. — Конрад постучал пальцем по лбу. — Подкрутить вот здесь, а то винтики разболтались.

Конрад развернулся и пошел к «хонде» — взять с переднего сиденья коробку с обедом. Кенни загоготал; его дикие подвывания напомнили Конраду о том, сколько раз их ночные смены начинались именно так. Кенни просвещает его насчет очередной тошнотворной песенки в стиле «кантри-метал» или похваляется очередной мерзопакостной выходкой, а он, Конрад, ужасается и с возмущением отворачивается, в то время как Кенни его реакция забавляет до чертиков. Конрад отлично понимал, что со своим серьезным отношением к жизни и любовью к порядку выглядит в глазах Кенни простаком. Здесь, на складе, Кенни был королем всех этих «гонщиков на выживание», а за «гонщиками» был явный перевес, их было гораздо больше, чем упрямо карабкавшихся вверх. Конрад вспомнил мистера Уайлдротски, преподававшего курс американской истории в колледже округа Маунт-Дьябло, — старомодного господина из шестидесятых, с бакенбардами, зауженными вверху и широкими внизу, в очках с тонкой оправой. Мистер Уайлдротски вечно толковал о «рабочем классе» да «буржуазии», все показывал иллюстрации с черными от грязи шахтерами… Привести бы старика Уайлдротски сюда, на склады, показать, как выглядит «рабочий класс» сегодня, в наше время… показать Кенни и всех этих «гонщиков»…

Морозилка была чем-то вроде склада в складе — огромная камера в конце складского помещения, отгороженная стеной, обитой оцинкованными листами с клепкой. Дверь в морозильную камеру была не меньше амбарной, все из тех же оцинкованных листов, только вся помятая, как старое жестяное ведро; сейчас ее распахнули, отведя по рельсу. В начале смены дверь открывали, и становился виден толстый полог из винила, весь в маслянистых пятнах и ледяных наплывах. Чтобы не выпускать холодный воздух, рабочие входили и выходили через щель посередине полога. Температура в камере поддерживалась ровно ноль градусов по Фаренгейту.

Окон внутри не было — круглые сутки в камере стояли промозглые серые сумерки. На металлических стойках трехэтажными штабелями лежали картонные упаковки с тоннами рыбы и мяса. Под самым потолком виднелись хитросплетения серых, обитых оцинкованным металлом вентиляционных труб, напоминавшие кишки. Между трубами пролегали полоски люминесцентных ламп, испускавшие слабый голубоватый свет. Казалось, что жуткий холод заглушает его — все выглядело каким-то блеклым, бесцветным.

Дожидаясь начала смены, Кенни, Конрад и еще около тридцати погрузчиков стояли прямо у входа в морозильную камеру. Парни облачились в серую униформу — мешковатые, на подкладке робы с меховыми воротниками и перчатки, — которую выдавали на складе. На спинах курток большими желтыми буквами было выведено: «КРОКЕР»; под люминесцентными лампами надпись светилась кислотно-желтым. Под робу каждый погрузчик надевал нижнее белье, рубашку, свитер, стеганый жилет, спортивный костюм и до того раздувался, что своим видом напоминал толстого увальня — эмблему шинной фирмы «Мишлен». Кени натянул на голову капюшон спортивного костюма; из-под капюшона остался торчать поднятый вверх козырек бейсболки с надписью «СУИЦИД». В тени козырька сверкали диковатые глаза парня. Среди погрузчиков было трое черных, еще трое китайцев, японец и мексиканец, но в основном на складе работали оки, парни вроде Кенни, — половина из них переняла его моду, обвесившись «суицидными» причиндалами. Парни называли себя «гонщиками на выживание», а морозилку — морозильной камерой самоубийц; название никак не шло у Конрада из головы.

Глядя на струйки пара из носов и ртов погрузчиков, легко было представить, до чего же холодно в морозильной камере. Если какой погрузчик пробовал по глупости работать без перчаток, он потом сильно жалел об этом. Погрузчики управляли подъемниками — маленькими, но мощными электрокарами, — на которые грузили заставленные картонными коробками паллеты и перевозили их в другую часть склада. Погрузчик стоял на уступке за металлическим корпусом, закрывавшим мотор. Управлять электрокаром было легко. Но стоило дотронуться до рычагов или рукояток голыми руками, как кожа прилипала к металлической поверхности намертво. Нечего было и думать освободиться от морозной хватки.

По одну сторону от входа стоял деревянный стол, за которым сидел бригадир ночной смены Том, уже немолодой — в морозильной камере сорок восемь считалось порядочным возрастом — и огромный в своей клетчатой куртке поверх остальных одежд. На голову Том нахлобучивал темно-синюю кепку спасателя, закрывавшую лоб и уши, — макушка большой круглой головы сразу до смешного уменьшалась. Выдыхая клубы пара, бригадир изучал лежавшие на столе распечатки нарядов. К воротнику куртки у бригадира был прикреплен маленький, цилиндрической формы микрофон.

Парней начал пробирать холод — все дружно зашмыгали, зачихали, закашляли, сплевывая. То один, то другой харкал прямо на пол — Конрада передергивало от отвращения.

Из развешанных по стенам громкоговорителей зазвучал глубокий голос Тома:

— Так, ребята… для начала — парочка сообщений. Есть новость хорошая и есть плохая. Начну с плохой. Поступила жалоба от «Болка Рэндеринг» — кто-то из наших оставляет свои машины на их парковке и устраивает пьяные сборища… Кенни!

— Э-э-э… — возмущенно протянул Кенни. — Я-то тут при чем?

— А при том! Две ночи назад, точнее, утром — солнце уже взошло — приходит их смена, а на парковке валяются парни, нажравшиеся всрачь. Да еще и стерео грохочет: «Жри-сри!» Еще на подъезде слышно было: «Жри-сри! Жри-сри! Жри-сри!» Отлично, ничего не скажешь! Красота, да и только!

— У-у-у… о-о-о… — с шумным одобрением отозвались «гонщики».

— «Жри-сри»? — переспросил Кенни, притворно ужасаясь. — Это, случаем, не из «Инцеста»?

— Как бы там ни было, а звучит отвратительно, — грохотал в акустической системе голос Тома. — В «Болка Рэндеринг» ведь и женщины работают. Поняли, к чему я?

— У-у-у… о-о-о… — уже в полную силу загудели парни. Забота Тома о женщинах из «Болка Рэндеринг» показалась им нелепостью, достойной всяческого осмеяния.