Битва президентов - Сергей Донской

– Этот телефон не прослушивается, – сказал он и весь обратился в слух.

– Знаю, Яри, – произнес Шахашвили с ноткой превосходства в голосе. – Об этом заботятся парни из Лэнгли. Все мои резиденции напичканы их аппаратурой.

«И церэушники слушают тебя, когда хотят», – мысленно закончил Корчиньский. – Черт подери, а стоит ли рваться в президенты? Может, махнуть на все рукой и уйти из большой политики? Возиться с кошками, заботиться о маме, проводить свободное время с порядочными, симпатичными мужчинами, которые не предадут, не обманут…»

– Так что же ты мне собирался сообщить, Майкл? – поторопил он Шахашвили.

Тот не был бы грузином, если бы обошелся без пышных вступительных фраз.

– Я ценю нашу дружбу, Яри, – заговорил Шахашвили с таким чувством, словно читал поэму про витязя в тигровой шкуре. – Я помню, как во время войны с Россией твой брат прибыл в Тбилиси, чтобы поддержать мою демократию…

Словосочетание «моя демократия» до такой степени озадачило Корчиньского, что на некоторое время он впал в прострацию, а когда вновь стал внимать голосу в телефонной трубке, то услышал:

– Я был молодым политиком, когда впервые встретился с твоим братом, и после того мы стали близкими друзьями. Я никогда не называл его президентом, я его звал Стасом. – Шахашвили сделал паузу, после которой речь его зазвучала еще более напыщенно: – Если бы мне предложили назвать, кто из мировых лидеров сыграл самую важную роль в борьбе за свободу Грузии, в этом списке на самом первом месте я поставил бы Стаса. Мы видели его смелость, мы видели его личную преданность…

Заявление про личную преданность польского президента Михаилу Шахашвили покоробило Мирослава Корчиньского. Это было уже чересчур. Решив, что Шахашвили попросту перебрал вина или коньяка, Корчиньский попытался завершить затянувшийся разговор. Однако, сославшись на неотложные дела, он был заинтригован фразой, произнесенной в ответ:

– Ты знаешь, Мирек, что я не стал бы беспокоить тебя по пустякам. У меня для тебя потрясающие новости. Настолько потрясающие, что если ты стоишь, то лучше сядь, прежде чем их услышишь.

– Я сижу, – сказал Корчиньский, перекладывая телефонную трубку из правой руки в левую. – Что за новости?

– Они касаются твоего брата, – загадочно произнес Шахашвили.

Таким тоном он мог бы сообщить о том, что покойный президент Польши чудесным образом воскрес и приступил к исполнению своих обязанностей.

– Говори, Майкл, говори же! – заволновался Мирослав Корчиньский.

– Стас погиб не случайно, – нагнетал обстановку Шахашвили. – Тут имеет место злой умысел. Я даже намекнул об этом на недавней пресс-конференции.

Собрав кожу на лбу в скорбную гармошку, Корчиньский попытался вспомнить, что именно заявил президент Грузии на встрече с прессой. Кажется, его спросили, что он подразумевает под злым умыслом. Ответ, данный Шахашвили, ничего не прояснял, а, наоборот, запутывал. «Я имею в виду ту форму, в какой погиб руководитель Польши. Естественно, в этом есть определенный символизм. Не стану делать комментариев в связи с этим».

«Если Шахашвили позвонил лишь для того, чтобы снова нести эту ахинею, – подумал Корчиньский, – то не стоило отвечать на звонок. Хорошо ему там, в Грузии. Пьет, ест, развлекается с красотками в свое удовольствие. Вот пусть и развлекался бы, а не морочил голову занятым людям…»

И все же он не удержался от вопроса, вертевшегося на кончике языка:

– Какой злой умысел?

– Ты действительно хочешь знать это? – тянул время Шахашвили.

– Да! – рявкнул Корчиньский, не в силах более сдерживать возбуждение. – Говори скорее, Майкл! Мы не в театре, так что вполне можно обойтись без этих драматических пауз.

– Хорошо, Яри. Сейчас ты услышишь правду. Но обещай не перебивать и не задавать лишних вопросов.

– Обещаю, – нетерпеливо воскликнул Корчиньский.

– Начну с того, – заговорил Шахашвили, – что в моем самолете установлена новая система катапультирования стоимостью семь миллионов долларов. Видел фильм «Блок номер один»? Там показана аналогичная капсула. Теперь, если что-то произойдет с моим «Челленджером», я нажму на кнопку и… хоп! – Шахашвили торжествующе хохотнул. – Только меня и видели.

«Сейчас я скажу ему, что он пьян, – пообещал себе Корчиньский. – Пусть идет и проспится. Хам. Трус и хвастун, проваливший все возложенные на него надежды».

Воспитание и привычка контролировать каждое свое слово не позволили Корчиньскому произнести это вслух. Посопев в две дырочки своего покрасневшего от негодования носа, он спросил:

– Это и есть твоя сногсшибательная новость, Майкл?

– Только одна из них, – небрежно бросил Шахашвили. – Вторая заключается в том, что твоего брата убили. Катастрофа под Смоленском была подстроена, Яри. Вот почему я приказал установить на своем самолете эту чертову катапульту. Советую тебе поступить точно так же. Подсказать тебе, где можно приобрести эти штуковины?

«Ну вот, – пронеслось в мозгу Корчиньского. – Похоже, я следующий президент. Если этот болтливый кавказец не лжет, то, похоже, мне больше не придется ломать голову над предвыборной программой».

– Ты сказал, катастрофу подстроили? – осторожно переспросил он, не слишком доверяя своим ушам.

– Вот именно, – произнес Шахашвили. – Русские убили Стаса. В этом нет ни малейшего сомнения.

– Я с самого начала думал так, – признался Корчиньский, отыскивая похолодевшей рукой сердце. – Но доказательства! Где взять доказательства?

– Взять? Это говорит человек, живущий в двадцать первом веке?

– Э-э… Я не совсем понимаю…

– Все ты понимаешь, хитрец, – весело произнес Шахашвили. – Сейчас ничего ниоткуда не берется, сейчас все покупается. Если тебе нужны доказательства, заплати деньги и получишь их с доставкой на дом. – Тон Михаила изменился, словно он внезапно опечалился. – Я бы сам приобрел этот видеоролик и подарил тебе, Яри, но двадцать миллионов!.. Ты не представляешь, во что обходятся мне ежедневные подавления беспорядков. У меня, президента великой Грузии, даже лишней тысячи лари нет, не говоря уже о долларах. Все идет на защиту демократии, каждый цент, каждый тетри.

– Погоди, погоди, – замотал головой Корчиньский, сделавшийся похожим на человека, отгоняющего назойливых мух. – Двадцать миллионов? Ты сказал, двадцать миллионов?

– Да, – безмятежно подтвердил Шахашвили. – Сущие пустяки при нынешней инфляции. Три катапульты или ремонт летней резиденции в Поти.

– Я не могу позволить себе и одной катапульты! – высказавшись таким образом, Корчиньский подобрал до того убедительную интонацию, что моментально поверил самому себе. – Да и резиденции у меня нет.

– Появится, и не одна, как только станешь президентом.

Шахашвили знал, о чем говорил. Корчиньский тоже прекрасно понимал это. Однако цена показалась ему чрезмерной.

– Двадцать миллионов долларов за какой-то паршивый видеоролик? – возмутился он.

– Видеоролик вовсе не паршивый, – вкрадчиво возразил Шахашвили. – Я видел его собственными глазами и могу сказать одно: это бомба, которая способна взорвать всю Европу! Ты даже не представляешь, какой скандал разразится, когда этот материал будет обнародован. России крышка. – В голосе Шахашвили послышались истерические нотки. – Она больше никогда не сможет претендовать на роль цивилизованного государства. Весь мир объявит ей бойкот, и она окончательно протухнет и разложится в блокаде.

– Правда? – Глаза Корчиньского заблестели, как у ребенка, которому пообещали подарить на день рождения духовое ружье для стрельбы по воробьям.

– Клянусь всем самым дорогим, что есть у меня в мире.

Клятва была слишком расплывчата, чтобы принять ее всерьез. К тому же Корчиньский знал цену обещаниям и словам грузинского лидера.

– Пока я не увижу фильм, – заявил он, – я даже торговаться с тобой не стану, Майкл. У русских есть поговорка про то, что не стоит покупать кота в мешке. Так вот, этого кота в мешке ты мне сейчас и предлагаешь.

– Другая русская поговорка звучит так: куй железо, пока горячо.

– Что это значит?

– Это значит, что нельзя мешкать, когда выпадает такая редкая удача, – сказал Шахашвили. – Стоит российским разведчикам пронюхать про фильм, и они сами выкупят его. Уже не за двадцать миллионов. За тридцать. А то и за пятьдесят.

Корчиньский почувствовал, что от подскочившего давления у него закладывает уши.

– Да что такого особенного в этом твоем фильме, дьявол тебя побери? – пронзительно воскликнул он. – В нем показаны русские истребители? Ракеты, нацеленные в «Ту-154»? Или, может быть, там заснята установка взрывного механизма.

– Все гораздо проще, – молвил Шахашвили. – Проще и страшнее.