Не вся La vie - Маша Трауб

– Не будет крюк. Столько же по времени.

– А по километрам?

– Так что, через город?

– Да уже поехали хоть как-нибудь.

– Сколько ты будешь за этой «Волгой» трястись? – говорил дядя Коля. – Надо было на том повороте ее обойти. Тебе двадцать раз мигнули, что дорога свободна.

Насколько я успела понять, главная забота местных водителей – обогнать на серпантине впереди идущую машину.

– Вон, смотри, видно, неместный, себя боится, – кивал дядя Коля на автобус «Икарус».

– Ты что, спишь? – спокойно говорил дядя Коля, когда мы чуть не вмазались в бензовоз. Я инстинктивно жала ногой в пол. Дядя Гена вывернул руль в последний момент.

При этом наши дети все время что-нибудь забывали в гостинице – то воду, то ключи, то шлепки…

– Леш, я воду забыл, – сказал Ваня.

– Возвращаться – плохая примета, – сказал Леша.

– О приметах не говорим, – испугался не на шутку дядя Гена. – Коля, как теперь ехать?

Они ругались всю дорогу.

– Что так быстро едем? – ехидничал дядя Коля. Мы ехали шестьдесят километров в час.

– Там знак.

– Не было знака.

– Обгоняй.

– Потом обгоню.

– Потом не получится.

– Получится.

– Десять минут за ним тащились.

– Этого светофора не было. Новый поставили.

– Уже два года здесь стоит.

– Что, я два года по этой дороге не ездил?

– Значит, слепой.

Юмор у дяди Гены с дядей Колей тоже был особенный. Вера, когда вышли все дети, рассчитывалась за поездку. По заранее обговоренной таксе.

– Ой, да ты жидовка, – сказал дядя Гена, засовывая деньги в бардачок.

– Не, москалькой стала, – поддержал дядя Коля.

– Да, там, в Москве, все жиды.

– Вот я и говорю, москалька.

– Не, жидовка.

– Да я местная, с Ленинградской, – не выдержала Вера.

– А, с Ленинградской, тогда ладно…

В какой-то из последних дней мы с Верой на кухне расставляли тарелки. Леша ходил по комнатам и кричал: «Ужинать!» Все пришли.

– Слушай, чем пахнет? – спросила я Веру.

– Не знаю, чем-то странным. Я тоже принюхиваюсь.

– От еды?

– Нет, все свежее.

– С улицы?

– Да нет вроде.

– Надо окно открыть, проветрить.

– Продует. Потом откроем. Может, из мусорки?

– Непохоже.

Мы повернули головы и увидели Лешу, который стоял и вытирался влажными салфетками. Он побрызгался мужским одеколоном, впервые за все время. Хотел как лучше. А мы не узнали запах. Отвыкли.

Перед отъездом девочки обменивались тетрадками-анкетами. Нам с Верой тоже дали заполнить. У меня когда-то была такая анкета с вопросами: «Что для тебя значит дружба?», «Твой любимый цветок?», «Твоя любимая актриса?», «Сколько ты бы хотела иметь детей, когда вырастешь?», «Какие качества ты ценишь в человеке?».

Сейчас вопросы другие: «Твой любимый канал», «Любимый сериал», «Кого из класса ты ненавидишь?», «Какой стиль в одежде ты предпочитаешь?», «Задай мне самое сложное задание».

Катя отвечала Свете, а потом Света – Кате. Девочки смотрят «Отчаянных домохозяек», ненавидят Таню Б., Ризу К. и далее по списку, обе пожелали в Москве стукнуть по голове Капризулю. Никакой лирики и философских размышлений.

Приехали в Москву. Муж встречал на вокзале с цветами для Веры, бутылкой коньяка для Леши, игрушкой для Васи. Мне – ничего.

Разбирала и раскладывала вещи. В мужнином ящике для нижнего белья нашла новый парфюм. Запакованный. Мужской. Постояла, покрутила в руках и положила назад. Почему у него мужской парфюм в трусах, извините, лежит? Если бы женский, я бы поняла и скандал бы устроила. А мужской?

На кухне у меня стоит корзинка со всякой всячиной – визитки, записки, неизвестные номера телефонов на клочках бумаги, скрепки… Там же нашла пачку папирос «Казбек». Тоже неоткрытую. Муж не курит.

В холодильнике в запечатанной упаковке стоял подарочный набор горчицы – три красивые баночки. Мы горчицу не едим. В принципе.

Но добили меня тапочки. Аэрофлотовские. Из бизнес-класса. Они давно валялись где-то на дне шкафа на случай незваных гостей, а тут – аккуратно стоят в прихожей. Что я должна была думать?

– Скажи, а почему у тебя парфюм в ящике с бельем лежит? Так надо? – спросила я, решив начать издалека.

– А куда его девать?

– На полочку в ванную, где остальные духи.

– Я боялся, что полка рухнет. Ты бы ругалась.

– Нет, ну почему в трусах-то?

– Моя мама мыло в постельном белье хранила. И духи тоже. Может, это наследственное?

– Моя бабушка тоже мыло в белье клала. Чтобы пахло. Тогда ополаскивателей не было.

– Ну, поставь куда захочешь.

– А зачем ты папиросы «Казбек» купил?

– Это я в ресторане был. Мне показалось, что забавно. Я думал, такие уже не выпускают.

– И кто их будет курить?

– А зачем их курить? На них смотреть надо.

– Ну да. А горчица?

– Что горчица?

– Ты ешь горчицу?

– В принципе да. Даже люблю. Только ты ее не покупаешь. Поэтому не ем.

– А почему ты не сказал, что любишь горчицу?

– Забыл.

Мы живем вместе десять лет, и я даже не подозревала, что муж любит горчицу.

– А кто ходил в тапочках?

– Катя.

– Какая Катя?

– Которая у нас убирает. Она ходила босиком, я предложил ей тапочки. Не мог же я ей твои дать? Хорошо, что у нас новые были.

– Катя всегда ходит босиком. Она не любит тапочки.

– Да? Странно. Почему она мне не сказала?

– Постеснялась, наверное.

– Да, она их снимала, а я думал, что забыла, и приносил ей в комнату.

Катя мне потом рассказала, как мой муж бегал за ней по всей квартире с тапочками в руках.

Зе энд оф зе пенис, или Опять «отдохнули»

– Мне надо отдохнуть, – сказала я мужу после приезда.

– Отдыхай. Я с Васей погуляю, поиграю.

– Нет. Я хочу уехать.

– Опять? Куда?

– Хоть в Турцию.

– Ты же говорила, что больше не поедешь ни в какие Турции.

– Говорила. А что в Москве сидеть?

Мы долго препирались, когда ехать и в каком составе. Договорились, что я уеду с Васей, а муж приедет к нам через неделю.

– Надеюсь, с тобой там ничего не случится? – сказал муж.

– Что может со мной случиться в Турции? Буду есть, спать, загорать и ходить на детскую дискотеку.

– Ну-ну, – сказал с сомнением муж.

Приехали. Вася подружился на пляже с четырехлетним мальчиком Даней. У Дани было то, чего никогда не было у Васи, – надувной круг, нарукавники и даже надувной матрас. Вася очень хотел все это иметь. Но поскольку он у нас плавает самостоятельно, то ему вроде как незачем. Но Даня давал ему один нарукавник и свой круг.

– Вася, ты что – грудной? – кричала я. – Зачем тебе нарукавник?

Вася катал Даню на надувном круге. Даня хлебал воду и выпадал из круга.

Даня отдыхал с бабушкой и дедушкой. Бабушка Дани боялась, что он утонет, и поэтому купила внуку еще и спасательный жилет. Даня выходил плавать полностью экипированным – в жилете, с нарукавниками и в круге на поясе. Бабушка к тому же надевала на него резиновую шапочку – чтобы не намочил голову и не заболел – и затыкала ваткой уши по той же причине. Очки для плавания Даня выпросил у Васи – очень они ему нравились. У Васи же Даня брал ласты. Вася смотрел на него с восхищением. На Даню вообще все дети смотрели раскрыв рты. В шапочке, в очках, в спасжилете, нарукавниках, с кругом размером с автомобильную шину, в ластах, Даня производил впечатление.

Даня торжественно заходил в воду и начинал кричать. Дело в том, что он просто застревал. Хотел окунуться по шейку или хотя бы по грудь и не мог. Никто бы не смог. В шапочке ему было жарко. Жилет натирал под мышками, нарукавники давили, круг царапал по животу. К тому же Даня плохо слышал – из-за ваты в ушах. И кричал громко, думая, что его тоже не слышат. Данина бабушка – Дарья Петровна – всплескивала руками и говорила, что больше с внуком никуда не поедет, потому что он совершенно, ну совершенно неуправляемый. И эти дети… которые плавают. Дане она разрешала только ножки помочить на третий день пребывания. А вдруг простудится? Да еще акклиматизация. А все лезут в воду, и он лезет. Точно заболеет. Когда Даня после безуспешных попыток опуститься на глубину вылезал на берег, Дарья Петровна обматывала его полотенцем и заставляла сидеть. Сидеть в полотенце Даня не хотел. Хотел строить песочные замки вместе с остальными детьми. Но ему было нельзя – потому что попой на песке сидеть нельзя. Песок ведь не везде сухой. Около берега, там, где дети строили замки, он мокрый, и Даня простудится. Но малыш сдирал с себя бабушкины руки и полотенце и шел к замкам. Поскольку он был сердит на бабушку и на весь мир, замки он ломал. Наступал ногой и давил. Дети, кто постарше, его отталкивали. Кто помладше – начинали рыдать. Бабушка опять всплескивала руками, забирала Даню в полотенце и заставляла сидеть, раз он не может спокойно играть с детьми. Сидеть Даня должен был в носках и байковой рубашке с длинными рукавами.

– Ему не жарко? – спрашивала я.

– Нет, тут ветер, – отвечала Дарья Петровна.