Форма жизни - Андрей Ливадный

Дилемма состояла не в личных амбициях Диброва как пилота и офицера, а в том, что после пятнадцати лет, проведённых в космическом пространстве, он не мог помыслить дальнейшей жизни без космоса.

Соберись в кучу, мысленно приказал себе Дибров, ухватившись руками за борта своей ячейки. Ещё не случилось ничего страшного.

Этот мысленный окрик действительно помог ему прийти в себя.

Пробуждение на полчаса раньше срока и странный сон ещё не означают, что наступил конец света, просто не надо нагнетать обстановку необдуманными поступками.

Выбравшись из камеры, он опустил её колпак, ввёл терминал в режим резерва и потянулся за одеждой.

В гибернационном отсеке стоял тот уровень деловых шумов, который для опытного астронавта отождествляется с термином «рабочая тишина» и обычно действует успокаивающе, словно шёпот бесконечного доклада множества автоматических систем: у нас всё в порядке…

Дибров вдруг понял, что неосознанно боится посмотреть на своё нагое тело.

Чёрт, это уже слишком, раздражаясь, подумал он.

Скосив глаза, он взглянул сначала на правую ключицу, потом на левую. Кожа на обеих была чистой, гладкой, без каких-либо дефектов. Никакого намёка на раны и ртутный блеск.

Бред, самый натуральный бред. Он начал натягивать свежий комплект униформы и понял, что тело зудит. Ему хотелось залезть под душ и выскоблиться с ног до головы, смывая с кожи несуществующую дрянь.

Это можно было сделать в каюте — маленьком личном отсеке размерами два с половиной на полтора метра, расположенном на этой же палубе «Януса».

На консоли управления камеры Майкрофта вспыхнули первые сигналы, предупреждающие о процессе пробуждения.

Андрей менее всего хотел сейчас, чтобы Хью увидел его таким — злым, растерянным и нервным, застывшим посреди отсека со скомканной униформой в руках, поэтому он быстро натянул одежду и вышел, даже не взглянув на контрольные панели остальных камер.

Войдя в каюту, он подошёл к умывальнику и открыл воду.

В душ уже не хотелось, фантомный зуд прошёл, а вот замешательство только усилилось.

Тонкая, упругая струя ударила точно в сливное отверстие небольшой раковины. На борту космического корабля всё было продумано, даже такая мелочь. Одновременно включился вытяжной насос, отбирающий избыток влажного воздуха, и таймер. Ровно через десять секунд автомат перекрыл воду, а он всё стоял, опираясь руками о края раковины и глядя на своё отражение в зеркале.

Как все цельные личности, Дибров был уязвим. Ахиллесова пята таких людей, как он, кроется в базовых ценностях, составляющих основу психики. Другой, менее логичный человек махнул бы рукой на странное, пугающее сновидение, списав всё на какую-нибудь притянутую за уши мелочь вроде прочитанной в детстве книги, виденного, но позабытого фильма или просто на усталость наконец, но Андрей оказался в ловушке, потому что не верил в чудеса и беспочвенные явления.

Он не мог не обратить внимания на чрезмерную, скрупулёзную детализацию своих грёз. Сон, сотканный из обрывочных, расплывчатых образов, можно проигнорировать, да его и не вспомнить в полном объёме после пробуждения, а тут прослеживалась совершенно иная картина: сон слишком очевидно походил на явь. Такой яркий отпечаток могли оставить реальные воспоминания о происходивших в действительности событиях, но ничего подобного не было и не могло быть в жизни Андрея Диброва!

Он отошёл от раковины, закурил, изменяя своей привычке воздерживаться от сигарет сразу после пробуждения, и сел в кресло перед отключённым терминалом персонального компьютера, стараясь припомнить всё, что было ему известно по теории сна, пытаясь найти в своей памяти ту зацепку, которая поможет объяснить случившуюся с ним странность и тем самым восстановить душевное равновесие…

Сон — это сложный процесс, — размышлял он, — основную роль в котором играет подсознание человека. Днём, в период активности, наша долгосрочная память молчит, она заблокирована множеством мгновенно возникающих и тут же распадающихся связей, кора головного мозга возбуждена, занята решением сию секундных задач. Другое дело — ночь. Организм отдыхает, в нём начинают протекать иные фазы жизненного цикла, мозг разгружается, и лишь наиболее возбуждённые участки продолжают работу. Именно между ними в первую очередь возникают спонтанные связи, и тогда человек может видеть сны, напрямую связанные с переживаниями последних прожитых суток.

Сны, связанные с событиями далёкого прошлого, например детства, возникают, как правило, аналогичным образом: какое-то недавнее происшествие застревает в «оперативной» памяти, остаётся лежать возбуждённым участком сознания в разуме уснувшего человека. Тогда и происходит обращение к долгосрочной памяти — подсознанию, куда на длительное хранение складывается вся информация о прожитом. Возникает глубинная, вертикальная связь, и человек видит сон, в котором с нынешними проблемами ассоциируются образы, давно, казалось бы, позабытые.

Сидя в кресле у погашенного терминала, Андрей попытался проанализировать своё видение с точки зрения данной теории, но не смог отыскать никаких аналогий. Его детство и юность прошли на Земле, а всю свою зрелую жизнь Дибров отдал открытому космосу. Болезненно вороша свою память, он пытался понять, картины из какого мира нарисовало его подсознание, но на ум не шло ничего, кроме узких панорам корабельных отсеков, заточенного между переборками пространства грузовых палуб, тесноты постов управления и как альтернативы — картин бездонной черноты космоса да тех пейзажей урбанизированной Земли, среди которых проходили его отпуска или вынужденные паузы между полётами.

Андрей был пилотом-внеземельником, его стихией всегда оставался открытый космос, как для моряка привычным окружением является безбрежный океан. В свои тридцать семь лет он ни разу не побывал ни на одной планете, кроме Земли и Марса, даже Луну приходилось наблюдать исключительно с орбиты.

Хотелось спросить самого себя — так какого же чёрта тебе снится чуждый, детализированный до последнего камушка мир, упоминания о котором не найти ни в памяти, ни в разумной реальности дня сегодняшнего?

Мысль о «зелёных человечках», потустороннем мире и прочих мистических или же фантастических силах даже не пришла на ум Диброву, для этого командир «Януса» был слишком логичен и рационален.

В его реальности существовало лишь то, что можно потрогать руками или описать законами физики, остальное не принималось к рассмотрению.

Взглянув на табло бортового хронометра, он понял, что настала пора принять какое-то решение. Либо он идёт в рубку, либо…