Рози и тамариск - Алиса Дорн

— Возможно. Ваш план обладал определенной оригинальностью и был довольно логичен для…

— Для женщины?

"Для того, кто безумен", — хотел сказать Эйзенхарт, но промолчал.

— Пусть будет так.

Он не стал указывать на то, что в деле было множество несоответствий, родившихся из душевной болезни его составительницы. Зачем было идти таким сложным путем? Почему каждый раз нужно было инсценировать самоубийства, если все равно обвинять в них Грея? Возможно, для леди Хоторн это все имело какой-то смысл, но от Эйзенхарта, пусть он и сумел понять действия преступников, этот смысл ускользал.

— После этого я снова получил букет, значение которого так и оставалось для меня загадкой. Боюсь, вы слишком хорошо думали о полиции, продумывая эту часть. Дальше должна была наступить очередь леди Тенеррей, которая не только была невестой мистера Грея, но и пыталась занять это место еще при жизни Роуз. Ее вы специально оставили напоследок, но прогадали. Леди Тенеррей что-то поняла и успела покинуть Гетценбург, прежде чем вы до нее добрались. Впрочем, вы быстро нашли ей замену. Леди Амарантин Мерц. Если бы Мэйбл знала, сколько вреда принесет ее писанина! Вы прочли статью, в которой намекалось на тайный роман леди Амарантин с Греем, и отправились к ней с вопросом, правда ли это.

— Она во всем призналась, — глухо сказала леди Милфорд. — Все это время она спала с ним. Когда была жива Роуз, сейчас…

Эйзенхарт опасался, что на самом деле леди Милфорд было все равно, была у Амарантин связь с Греем, ей было достаточно только подозрений. Призналась бы Поппи или нет, ее участь уже была решена, иначе у леди Хоторн с собой не оказался бы пузырек с опиумом.

— К тому времени вы уже вернулись в Гетценбург и инкогнито поселились в "Манифике". Вы объяснили, что не хотите пока привлекать внимания, и вам, разумеется, пошли в отеле навстречу, — а как иначе, когда просит сама леди Хоторн. Вы написали Амарантин и попросили ее встретиться с вами. В десять вы поднялись из своего номера к ней. К тому времени Амарантин, изображая гостеприимную хозяйку, уже заказала чай, в который вы потом незаметно подлили опиумную настойку; тот же метод вы потом использовали, подлив в чай леди Эвелин настойку цикуты. Оставалось только дождаться, пока она подействует. Когда леди Мерц лишилась сознания, вы набрали воду в ванну и позвали вашего сообщника, чтобы он помог перенести тело и убить ее. И опять прислали мне цветы. Только тогда я их неправильно понял: я думал, вы намекаете на то, что леди Амарантин изменяла Грею. На самом деле речь шла о другой измене. В вашем представлении она предала вашу сестру. Теперь я это вижу. Но леди Эвелин! За что ее-то вы обрекли на смерть? Неужели из-за одного невинного танца?

— Невинного? Вы там были, чтобы так утверждать? Помяните мое слово, она его теперь не упустит. Эвелин всегда хорошо видела выгоду, — Эйзенхарт мог с этим поспорить, но время поджимало. — Но она должна была умереть не поэтому. Когда я увидела вас с ней в ботаническом саду, я поняла, что она все вам расскажет. А вы меня найдете — и, что важнее, найдете его.

Эйзенхарт покачал головой:

— Вы слишком плохо о ней думали, леди Эвелин ничего мне не говорила. А вас я даже не искал, пока вы сами себя не выдали. Знаете, я до последнего не подозревал вас. Как я мог? Вас ведь не было в городе, — усмехнулся он. — И я верил в это, потому что у меня не было причин сомневаться. Я даже не заметил вас тогда в саду. А ведь мне следовало проверить. Билет на пароход, гостевую книгу в отеле. Мне следовало вспомнить, что все свидетели врут.

В его голосе звучала досада. Когда у тебя нет улик, когда все, что у тебя есть, — это свидетельские показания, так хочется посчитать их правдой. И нельзя. Это было первым — и главным — уроком, который он получил, став полицейским. Никому не верь. Подозревай всех. Всегда. За каждую мелочь, за невинный взгляд, за случайно оброненное слово…

Потому что доверие — это слабость. А слабость — это смерть. Иногда чужая, но от этого не легче.

— Вы все сказали, детектив?

— Нет. Я же еще не назвал имя вашего сообщника, верно? Гарри Купер. Он был слугой в вашем доме — но более того, вы, Роуз и он выросли вместе. Именно он пришел вам на помощь, когда вы убили Дженни, и ему же вы отправляли указания потом. Но почему он согласился? Он был влюблен в леди Роуз?

— Нет, — резко ответила леди Хоторн. — Но он понимал то, чего никогда не поймете вы. Что такое верность.

С этим Эйзенхарт тоже мог поспорить: помощь в многочисленных убийствах в его понимании никак не вязалась с верностью. Но какой смысл возражать сумасшедшей? Вместо этого он только спросил:

— Для вас верность очень важна, верно? Тогда почему вы так спокойно об этом говорите? Он ведь отправится на гильотину.

Улыбка тронула обескровленные губы леди Милфорд:

— Сначала найдите его, детектив. Для меня, — она тяжело вдохнула, — все кончено, но для него — нет. Я ценю верность. Поэтому приказала Гарри уехать.

— С деньгами с вашего счета, который вы сегодня обналичили? — уточнил Эйзенхарт.

— Вы и про это знаете?

— Когда я искал вас, у вас дома мне сказали, что он повез вас в банк.

— Тогда вы понимаете, что не найдете его.

— Найду, — пообещал Эйзенхарт. — У меня есть его описание, я разошлю ориентировки по всему острову. Велю проверять пассажиров всех кораблей. Я найду его.

— Теперь вы все сказали, детектив? — повторила свой вопрос леди Хоторн.

— Да.

И все услышал.

— Могу я тогда вас попросить? Мне осталось немного времени. Позвольте мне провести последние минуты наедине с ней.

Конечно, он согласился. Как он мог отказать? Он встал и медленно побрел к выходу с кладбища. Разумеется, кареты к тому времени там уже не было. А письменное признание леди Хоторн, которое он прочитал по дороге, то, где она брала всю вину на себя, не давало ни одного официального повода преследовать слугу дальше. Леди Хоторн была права: его не найдут.

Когда он вернулся, леди Милфорд лежала ничком на земле. Рука покоилась на надгробной плите, а на губах застыла улыбка. Эйзенхарт понадеялся, что в смерти она все-таки обрела покой.

Глава 10

Бывший дом встретил ее жалобами. Скрипнула замочная скважина, затрещали старые половицы, отзываясь на ее шаги. Виктору следовало бы лучше ухаживать за своим жилищем, но разве его это когда-либо заботило? В глубине души Лидия вообще удивлялась, что Эйзенхарт не избавился от дома.

Хотя нет, это неправда. В глубине души Лидия прекрасно понимала, почему он так и не съехал.

Она нашла Эйзенхарта в полумраке гостиной, сидевшим в кресле у давно потухшего камина. Погруженный в своим мысли, он даже не заметил, как она вошла.