Литературная Газета 6449 ( № 6 2014) - Литературка Литературная Газета

В романе «Мы» создавался литературно-футурологический «конспект» отдалённого человеческого общежития, где вся жизнь воткнута в треугольник: нумера, Единое Государство, Благодетель, где существуют не люди, а их знаки, действуют лица без человеческих имён, где представление о счастье связано с представлениями о равенстве в несвободе. Ориентированный не только на «планетного» читателя, но и на новую советскую жизненную реальность, на нового читателя, роман получился фантастическим, с элементами детектива, занимательности.

Создан, по определению самого Замятина, «социально-утопический роман – по-моему, лучшее из того, что я написал до сих пор», при прочтении трансформирующийся в экспериментальное философско-ироническое исследование, роман идей. В нём – иллюзия пространственности, массовости героев, энергии и глубины чувств, эпопейности событий. На деле же в произведении нет ни масс, ни личностей, ни пространства. Всё статично. Единично. Поверхностно. В масштабе замятинской иллюзии – размах и иллюзия самой революции, идеи которой как антиэнтропийного явления для Замятина «бесконечны», революции, поставившей ребром вопрос не только о статусе государства, но и о статусе гуманизма. Страдающая, сопротивляющаяся душа прозаика творила роман-эмблему, антиутопию машиноравного счастья, создавала взамен иную – художественную – утопию универсальной несвободы, где гротеск доведён до крайних выражений, где торжествует лишь одна форма разрешения трагизма – ирония. «Смешной», как определил его Замятин, роман – это смех над самым сильным противником – жизнью.

Разумеется, социально-философское звучание романа «Мы» шире и значительнее, чем антитехнократическая сатира. Неслучайно среди предшественников автора «Мы» справедливо называются не только деятели Пролеткульта, футуристы, но и Достоевский с его обращённостью к проблеме свободы человека в его макро- и микромирах. И всё же именно наступление «нового варварства», выражающегося не только в усилении власти государства, но и в подавлении души и сознания человека ультрасовременными технологиями (Сол Беллоу), – главное в пророчествах, в предостережениях и отрицании Замятина.

Глава замятинского романа «Мы» «Запись 39-я», предпоследняя, – одна из наиболее концептуальных в произведении. Она называется «Конец». Здесь психологическая проза Замятина с её бесконечным потоком сознания, энергичной сменой цветов и ритма, с движением, в которое приведено всё вокруг: птицы, аэро, два седалищных полушара какой-то женщины, нумеры, губы, небо, карандаш и т.д., – представлена в эффектном художественном выражении: «Вот – головы, раскрытые рты, руки машут ветками. Должно быть, всё это орёт, каркает, жужжит...» Именно здесь, на «пустой, как выметенной какой-то чумой», улице Д-503, споткнулся «обо что-то нестерпимо мягкое, податливое и всё-таки неподвижное», о труп. Именно здесь решает герой свои неразрешимые задачи. В этот, как пишет автор, «апокалиптический час» он узнаёт, что «вселенная – конечна», «всё – конечно, всё просто, всё – вычислимо». Как раз эта глава завершается излюбленными замятинскими двумя тире (– –) без точки, без паузы в состоянии героя. Двойное тире в конце главы мы встречаем только ещё однажды, в «Записи 10-й», после чтения Д-503 любовно-трагического письма О. Здесь, в главе «Конец», ещё живут мыслящие, колеблющиеся, сомневающиеся и чувствительные люди. Как только в последней записи, 40-й, они подвергнутся Великой Операции по удалению души, наступит действие Газовой Камеры и стены из высоковольтных волн. Этими картинами человеческого злодеяния и завершается роман.

Отвергая теории производственно-технического бытия, Замятин написал свой антиромантический литературно-художественный конспект, в котором с точностью им самим созданной Скрижали распределил роли, персонажей, главы записей. Дозированы художественные средства. Ориентация автора на полемику с пролеткультовскими утопиями «механизированного коллективизма», хотя Замятин и не замыкается только ими, всё же обеднила содержательный смысл художественного произведения, превратила литературных героев в рупоры идей, какими и полагается быть нумерам. И всё-таки автор, мастерски владея орудием иронии, доведя человеческую опрометчивость в создании железного Государства, сотворении столь же железного Благодетеля до абсурда, сокрушает этот мир нумеров, способных жить только «по прямой», «великой, божественной, точной, мудрой прямой – мудрейшей из линий». И этим по-замятински ироническим пафосом отрицания, несогласия роман возвышался в творчестве писателя и в целом в литературе.

Теги: русская литература , Евгений Замятин

В Москву, в Москву!

Ашот Джазоян[?] Много лет назад, в благословенной Ялте в компании с Ирой Петровской, Виталием Третьяковым и прочими известными журналистами, родился тост, который скандировали хором: "Если с нами друг Ашот - это очень хорошо!" С Ашотом Егишевичем Джазояном, которому стукнуло 60 лет, как правило, хорошо всегда. Он улыбчив, приветлив и обязателен, деликатен, но настойчив, наш журналистский начальник – президент Медиаконгресса журналистов Европы и Азии, которого ценят на постсоветском пространстве. Он верен друзьям и товарищам – тем, с кем учился на экономфаке Ереванского университета, с кем работал в секторе искусств отдела ЦК Компартии Армении и «Арменпрессе», с кем снимал кино и создавал Международную конфедерацию журналистских союзов и побывал в десятках поездок… Юбиляр написал книжку «В Москву из Москвы», которая выйдет с иллюстрациями народного художника  Николая Никогосяна. 

«ЛГ» представляет небольшой отрывок из неё – чтобы наши читатели оценили его умение писать талантливо. А прекрасному мужу-отцу и заботливому деду – наши поздравления.

Едва ли тосковавшая в губернском городе чеховская героиня могла бы себе представить, что её слова когда-нибудь станут девизом миллионов. Она просто хотела домой. Однако поколения советских людей – от Камчатки до Карпат и от Таймыра до Кавказа – срывались с родных земель и устремлялись в этот такой далёкий, но такой манящий город, может, чтобы прожить там всю оставшуюся жизнь, а может, так просто: раз увидеть… и умереть?

Париж… мечты о Лондонах и Нью-Йорках появились позже, как бы заместив в сознании многих образ Москвы. Но ни для кого из жителей «одной шестой» – даже из тех, что отъехали в эти чужие города – ни один из них никогда не был «столицей нашей Родины». А вот Москва была. Причём и для якута, и для таджика, и для украинца, и для армянина. Такое иностранцу даже представить себе трудно.

Я родился и вырос на земле, где цивилизация зародилась на три тысячи лет раньше, чем в России. Плохо говорил по-русски, владея армянским языком, известным ещё с библейских времён. Гордился родным Ереваном… однако образ столицы с детства ассоциировался с далёким русским городом… лишь на карте и видать.

Вспоминаю случай. Как-то вечером к зимнему спортивному лагерю в Цахкадзоре (Ущелье цветов) подъехал автобус, увидев из окна стоящую на площади и переливающуюся яркими огнями новогоднюю ёлку, маленькая девочка восторженно закричала:

– Подружки, смотрите – Москва!

Я улыбнулся и снисходительно промолчал. Конечно же, Москва. Ведь Москва – это самое яркое, самое прекрасное, что только можно себе представить. В нашем детском сознании даже Юрий Гагарин в космос из Москвы полетел, из самого Кремля…

Мне посчастливилось – увидел её ещё мальчишкой, когда бабушка впервые привезла меня в гости к своему сыну – прочно осевшему в самом центре Белокаменной. Медленное вкатывание вагонов на Курский вокзал… Из динамиков: «Москва… Москва – столица наша». Носильщики с жетонами на груди:

– Гражданочка из Армении, до такси в лучшем виде.

И вот мы уже сворачиваем с Садового на Покровку. С тех пор самое сильное ощущение счастья неизменно ассоциируется с одной и той же картиной: май… шесть утра… Бульварное кольцо… аромат сирени, пение птиц и первый троллейбус, проносящийся мимо.

Вернувшись домой, я ежедневно настраивал радио на станцию «Маяк» и с нетерпением ожидал новостей, неизменно начинавшихся с сообщения: «Говорит Москва, в столице сейчас 15.00, в Горьком и Воркуте – 16.00, в Свердловске – 17.00, в Кемерове – 18.00, Красноярске – 19.00…» и так далее, вплоть до заветных слов: «в Петропавловске-Камчатском – полночь». И каждый раз я остро ощущал, в какой огромной и прекрасной стране живу. Это была даже не страна, а целая отдельная вселенная. И в центре этой вселенной – Москва, где я побывал, которая сейчас говорит с нами… Она – для всех для нас самый родной и главный город, который никогда нас не оставит, что бы ни случилось. И нам же, армянам, расскажет о нас, сообщит, что где-то в селе Зангезура перевернулся грузовик, и, лишь услышав, мы поверим в произошедшее, даже если и видели всё своими глазами.