Круги Данте - Хавьер Аррибас

― Или же в действительности он ничего не знает, ― произнес Франческо.

― Возможно, ― сказал Данте, неожиданно останавливаясь, ― но есть кое-что, что нам следует проверить.

И поэт повернул на север, к улочкам, которые окружали францисканский монастырь. Франческо, удивленный и встревоженный, мягко взял его за руку.

― Куда вы идете?

― Я хочу поговорить с этими бегинами, конечно, ― ответил Данте, поворачиваясь к Франческо. ― Я думаю, что так мы сможем попасть туда, где они обитают.

― Вы сошли с ума? ― сказал Франческо, готовый потерять терпение. ― Флоренция ― город, выходя в который, рискуешь получить нож в спину, а вы хотите идти прямо в пасть волка. Вы знаете, что эти ребята сзади нас могли решить не откладывать нападение, несмотря ни на что?

― После твоих приветливых и любезных предупреждений? ― пошутил Данте. ― Не думаю, что это так. Кроме того, как я справлюсь с моей миссией, если не стану расследовать? Меня угнетает ощущение того, что каждый раз я стою перед плохо закрытой дверью, из-под которой пробивается свет, но что-то может закрыть ее и оставить меня в темноте. Франческо, ― сказал он примирительным тоном, ― я знаю, что рискую, но, поверь мне, я предпочитаю встретить опасность лицом к лицу, а не доживать свои дни как несчастный отверженный. И я уверен, что ты понимаешь, о чем я говорю.

Франческо отпустил руку поэта, убежденный его словами.

― Но тебе, Франческо, ― продолжал наивно Данте, ― вовсе не обязательно сопровождать меня.

Потом Данте повернулся и продолжил свой путь. Через три шага его спутник поравнялся с ним, снова становясь его тенью.

― Да, вы сошли с ума, ― только и произнес Франческо.

― А ты превосходный охранник, ― ответил Данте с живостью. ― Я чувствую себя очень уверенно, когда ты рядом.

Глава 34

Все время шагая на север, они вышли на улицу, которая всем была известна под названием Мальконтенти. Название, несомненно, достойное, потому что она была последней, по которой проходили приговоренные к смерти, когда их вели на эшафот. Место казни находилось около городской стены, слева от башни де ла Цекка и ворот Правосудия. Там стояла виселица и хранились инструменты палача, рядом ― маленькая церковь, предназначенная для пения псалмов, обращенных к казнимым. Проходя по этим грязным и неровным улочкам, Данте и его спутник старались быть предельно осторожными, готовыми к любой неожиданности. Эти узкие и кривые улицы вились между маленькими и плохо сохранившимися домами. Тут каждый дом старался выиграть пространство, привешивая балконы и птичники ― пустая надежда увеличить комнаты. Эти надстройки и пристройки придавали улице вид небезопасного туннеля ― места, в котором велика опасность получить удар чем-нибудь тяжелым по голове. Для еще большего сужения прохода все лестницы тоже располагались с внешней стороны домов, что создавало хорошее прикрытие для преступников; это было место, подходящее для неожиданностей, грабежа и убийства.

Франческо шел, оглядываясь по сторонам. Он вертел головой, пытаясь контролировать ситуацию. Временами он бессознательно протягивал руку к шпаге, когда ему казалось, что блеснул вражеский клинок. Они прошли мимо нескольких работников, у которых было и так много дел и забот, чтобы обращать внимание на двух странных типов. Но они сознавали, что опасность может таиться где-то здесь, среди этих больших деревянных бараков и грязи, которую только эти несчастные могли называть жизнью.

Они шли вперед, и улицы становились все грязнее, строения ― все более ветхими, под ногами бежали потоки зараженной воды, и воздух был зачумленным и становился все хуже с каждым шагом. Нищета и гниение места составляли невидимый, но твердый барьер, который отделял его обитателей от остального города и обещал им устойчивость к болезням. Но никакой защиты от морального падения во Флоренции не было. На порогах, через которые заходили и выходили тысячи плохо одетых и голодных детей, грязные женщины без стыда выставляли напоказ свои тела и предлагали себя открыто, без притворства, без страха или оглядки на действующие законы. Они говорили бесстыдные слова, которые вызвали немое смущение в Данте и видимую бесстрастность на каменном лице Франческо.

― Идите сюда, хорошо проведем время! ― кричала одна маленькая веснушчатая рыжая девица. ― У меня достаточно отверстий, чтобы разом угодить обоим, ― добавил она, хихикая, как маленькая девочка.

Данте грустно отметил, что ей вряд ли исполнилось пятнадцать лет.

― Вы не найдете лучших шлюх во всей Флоренции! ― голосила другая, толстая и сальная, которая на вид была не вдвое, а втрое старше предыдущей.

Не говоря ни слова, оба продолжали свой путь.

― В этих местах нет большего богатства, чем ваши бегины, ― прокомментировал Франческо, неожиданно прервав молчание.

― Нищета, Франческо, ― глухо ответил Данте. ― Возмутительная нищета, которая уподобляет людей животным. Признаки болезней, которые точат тело этой республики. Политическое гниение ее вождей соединяется с этой хронической бедностью населения. Правители и не представляют, как страшны могут быть последствия такого социального разделения.

― Вы все сводите к социальным вопросам, ― странно саркастически произнес Франческо.

― Ты не найдешь человека, больше мечтающего о порядке, чем Данте Алигьери, ― ответил поэт. ― При этом я не спрашиваю, почему Бог пожелал, чтобы существовало расслоение, чтобы бедные служили богатым, а богатые помыкали бедными, но я не могу принять то, что говорят некоторые монахи, чтобы найти какое-то объяснение тяжелым грехам… Разве мы не хотим жить как можно лучше?

― Конечно, ― ответил Франческо, ― но нужно ли призывать к восстанию?

― Я об этом не говорю, ― улыбнулся Данте. ― Это заключения инквизитора, Франческо. Я не желаю этого, потому что боюсь этого.

― Вы пессимист, ― произнес Кафферелли.

― Послушай, Франческо, ― начал объяснять Данте, ― с тех пор, как я себя помню, с момента, когда цех Лапа превзошел Калимала, Флоренция был городом, который живет, более всего, изготовлением и продажей этих тканей, ― он потряс собственным плащом. ― Производят более ста тысяч вещей, в этом занята почти треть населения, несмотря на это, настоящая выгода, очень большая, конечно, ― я в этом убежден ― попадает в руки очень немногих. Меньшинство избранных богачей-собственников контролирует весь процесс железной рукой и получает всю прибыль. Они имеют большое влияние на политические решения в республике.

Данте давал пояснения, не сбавляя хода.

― Для них, ― продолжал он, ― для их выгоды работает множество людей, от того, кто стрижет овец, до тех, кто подготавливает ткани к продаже. И это сложный процесс. Тебе нужно представить людей, которые объединяются на берегах Арно, делая общее дело, начиная с момента, когда ткани первый раз стирают, и до часа, когда корабль увозит их из Флоренции. Ты видел всех этих людей, которые очищали и красили ткани на площади, намыливая их, выбивая их собственными руками. Перед этим и после этого многие другие занимаются их очисткой, расчесыванием, окрашиванием, перевозкой к мельницам, где сукно валяют… ― Поэт набрал побольше воздуха в легкие, чтобы продолжать свои рассуждения. ― Большую часть этой работы выполняют те ремесленники, кого называют чьомпи, труд которых очень плохо оплачивается. Еле-еле могут существовать они и их семьи на это жалование, и они переходят из квартала в квартал в поисках более низкой платы за жилье и более высокой оплаты труда. Нет ничего странного, что многие связываются с преступниками, как этот презренный Филиппоне, или начинают заниматься проституцией, как эти несчастные, которых мы видели. И нет ничего странного, что, когда они встретят того, кто извратит их сердца, начнет ими манипулировать, они возьмутся за оружие, и Флоренция потонет в реках крови.

Теперь Франческо смотрел на Данте с растущим скептицизмом. В конце концов, этот гордый юноша, несмотря на семейные злоключения, не перестал быть сыном флорентийской знати, которая смотрела с презрением на отверженных. Бедняки, когда безнадежность бросала их в мир преступности, грабили и убивали в основном других бедняков, потому что те, кто отваживался сделать это с богатыми, подвергались строгому наказанию. Отсечение рук, удары плетью, палками и повешение настигали их быстро. Уставы городов и общин выступали против всякого рода объединений работников, которые старались улучшить свои условия жизни. Иногда эти запреты подкреплялись очень странными аргументами: например, устав цеха шелкоткачей утверждал, что апостол Павел запретил всем христианам собираться в какие-либо союзы, кроме церкви, потому что они противоречат религиозному духу. Данте был искренне убежден в опасности такой ситуации и с горечью видел, что немногие готовы услышать его предупреждения.