Том 1. Атланты. Золотые кони. Вильгельм Завоеватель - Жорж Бордонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Гальдар пересказал тот разговор своему другу, Ош перепугался не на шутку и стал умолять его бежать немедленно.
— Дора ведь опомнится и напишет императору. Теперь она знает о тебе все, не говоря уже о том, что он поручил ей разузнать хорошенько о тебе, почуяв, верно, какая опасность от тебя исходит.
Но Гальдар не соглашался. Это было не просто упрямство. После этой памятной прогулки Дора запретила надсмотрщикам пользоваться плетьми и приказала улучшить кормежку слуг. И что, пожалуй, самое удивительное, на следующий день она разрешила Гальдару отправиться в Верхние Земли, чтобы обнять мать:
— Но только не бери туда своего друга. Вас невозможно разлучить; пусть он останется здесь до твоего возвращения. И приезжай быстрее!
Она дала ему пропуск, уставленный печатями, и набитый монетами пояс.
— Я бы поостерегся на твоем месте. Мне кажется, это ловушка, — говорил Ош. — За тобой будут шпионить, тебя наверняка выследят, схватят и отправят в цепях в Посейдонис. И я не смогу даже разделить твою участь!
— До чего же ты мрачно на все смотришь!
— Я не могу поверить в ее искренность.
Когда он прощался с Доримасом, медленно обретавшим прежние силы, принц не мог скрыть огорчения:
— Я так надеялся убедить тебя в моей дружбе!..
— Но, господин…
— Моя сестра совершенно тобой завладела. Теперь она отпускает тебя. Может, это и к лучшему… Но ты еще недостаточно ее изучил. Она любит тебя, как собачку, но иногда ей становится стыдно, вот и все.
— Как собачку? Ты преувеличиваешь, господин мой.
— С самого нашего приезда сюда она не подпускает тебя ко мне. Твое внимание к моей персоне раздражает ее.
— Теперь мое присутствие возле тебя почти не имеет смысла: ты совсем здоров.
— За жизнь цепляется мое тело, душа же моя изранена слишком сильно. Все тяготит ее. Слишком много зла и яда разлито в мире. Мне надо бы жить в уединении. Мой отец это знает. Он презирает меня, иначе бы не отправил сюда. Даже хуже: ему все равно! Хочешь, я скажу тебе, о чем я думаю? Я чувствую уже, что императорскую корону унаследует Дора. Ах, видел бы ты, как она высматривала знаки смерти на моем лице, как искала она их появления!.. Но я как назло поправляюсь… «Бедняжка Доримас», «глупенький принц» — все эти эпитеты моего отца доходили до моих ушей; а потом еще появился «несчастный Доримас»! Но теперь меня все это не интересует. Меня преследует какое-то новое чувство. Оно занимает все мои мысли.
— Успокойся, господин. Это просто последние всплески твоей болезни. Демоны всегда отступают перед величием и добротой.
— Нет, Гальдар, я гибну. И Дора поняла это однажды… Именно поэтому ей пришло в голову побороть собственную страсть. Понимаешь? Дора должна властвовать над своими чувствами. Женская слабость не годится для будущей императрицы; вот почему она отпустила тебя. Это просто проба, она хочет испытать свои силы. Если за то время, пока тебя не будет (согласись, ловко устроено), она сможет забыть о тебе, то выиграет партию. Ничто больше не омрачит ее возвышенного чела. Я не советую тебе возвращаться…
Однако накануне отъезда она попросила Гальдара рассказать, какими дорогами он будет ехать и какие города и деревни минует. Дора даже собственноручно записывала их названия. Он не знал, кому из них верить.
3
Гальдар не был уверен, доберется ли до цели своего путешествия.
«Не ловушка ли это?» — думал он, садясь на белую горячую лошадку с длинной челкой и изящными ногами, подаренную ему Дорой. Он ни разу не обернулся на виллу и едва кивнул часовым, охранявшим тройной ров, окружающий поместье. Дора поразилась бы, узнав, что чувствовал он в эти мгновения. В его душе не было ни нетерпения поскорее увидеть своих, если только кто-нибудь еще остался в живых, ни облегчения от того, что он оставляет наконец эту сладкую тюрьму и жизнь, переполненную — видят боги, не по его воле! — ложью, ни даже радости путника, не знакомого еще с усталостью, а одно лишь удовольствие человека, открывающего для себя после стольких лет, что навыки езды им еще не вполне забыты. Ему было приятно чувствовать под собой теплые бока лошадки, постоянная игра разгоряченных мышц и сухожилий будто бы подгоняла его собственные мысли.
Не прошло и часа, как они сделались уже друзьями. Долина, расчерченная каналами на квадраты, усеянные угловатыми виллами и зеленеющими деревьями — вид, напоминающий ему Посейдонис, — поднималась уступами к отдаленному взгорью. Пологие холмы, где добывали мел, были исполосованы красными и черными слоями, словно искусным узором из цветных лент, они словно олицетворяли собой опрятную стройность, казалось, их сотворила щедрая человеческая рука. Деревенские домики теснились на их изумрудных гребнях: одни — просто побеленные известью, другие — выкрашенные в излюбленную атлантами клетку. Террасы и балкончики, украшенные статуями из металла, казалось, просто висели в пустоте. Рабы таскали на спине камни для строящегося дома. Несколько человек толкали изо всех сил телегу, на которую водружена была огромная плита; свистели бичи, переругивались надсмотрщики, в тени зонтика важно восседал архитектор, опорожняя один за другим стаканы ледяной воды. Эта картина дала толчок его размышлениям. «Раньше, когда люди еще не были превращены во вьючных животных, камни передвигались сами. Так говорили старики. Работники только удерживали их на необходимой высоте звуковыми вибрациями, откуда бы иначе взяться безразмерным храмам и пирамидам Посейдониса и Большого Материка?.. Да, если бы можно было снова открыть утраченные секреты! Но кто хранит их? Какая-нибудь горстка людей, ревниво оберегающая эти сокровища, боясь, как бы кто не употребил их во вред? В каких-то катакомбах, известных лишь посвященным? В древних манускриптах? А разве кто-нибудь сможет их прочесть? Жрецы слишком заняты своими почестями и барышами, подобно старому Эноху. Может, там, в горах, есть еще люди, которые что-то помнят… Гальдар, бедняга, положим, ты и разыскал бы ключи к старым тайнам, но
