Победитель. Лунная трилогия - Ежи Жулавский

От всего этого я устал невозможно. Несмотря на легкость наших тел на Луне, мне иногда кажется, что моя голова, руки и ноги налиты свинцом. Боюсь, как бы не расхвораться. Таким бесконечно долгим кажется мне наше путешествие, что, несмотря на признаки приближающегося конца пути, я начинаю сомневаться, что мы когда-нибудь достигнем цели… Впрочем — какой цели? Где она? Все грустно и утомительно.

Марта необычайно добра. Мне кажется, что если бы не она, я не пошевелил бы рукой, чтобы повернуть руль в сторону полюса, к которому мы стремимся с таким упорством… Но она видит мою страшную усталость и умеет каким-либо теплым, добрым словом прибавить мне надежды, поддержать мои убывающие силы. Чем я заслужил столько доброты с ее стороны? Неужели тем злом, которое хотел ей причинить? Сейчас я так устал, что мне все полностью безразлично за исключением счастья этой женщины. Я хотел бы остаться жить, чтобы пригодиться ей на что-нибудь… А кто знает, останусь ли я жить…

Перед нами горы, огромные, обрывистые горы. Нужно пройти через них. Через эти, потом через другие, и снова через другие, потому что до полюса еще далеко… Но у меня уже нет сил. Даже писать больше не могу. Фразы не клеятся, я все время забываю, о чем хотел написать. Мне хотелось бы вытянуться в гамаке и из-под полуопущенных век смотреть на Марту, улыбающуюся при мысли о своем ребенке.

Счастливая она!

На перевале между Голдшмидтом и Барроу,

161 час после полудня четвертых лунных суток.

Остатками сил я борюсь против обуревающей меня усталости. Чувствую, что я болен, и боюсь этого. Как они вдвоем справятся без меня? Дорога очень трудная, а ночь, долгая ночь приближается. Дождусь ли я ее конца? Может быть, после О’Тамора и Вудбелла наступила моя очередь? Ведь они же предсказывали…

Мне было бы жалко умирать. Я хотел бы еще увидеть ребенка, который родится, хотел бы, хоть раз, вздохнуть полной грудью.

Когда же наконец окончится эта дорога. Судя по карте, эти горы, которые мы сейчас преодолеваем, последнее серьезное препятствие на нашем пути к полюсу. Спустившись с перевала, на котором сейчас находимся, мы повернем по широкому ущелью к западу вдоль южных склонов Голдшмидта, потом, снова повернув на север, минуем горные кольца Халиис и Мейн, обойдем с востока кратер Джой, преодолеем его невысокое ответвление, простирающееся вдоль параллели, и попадем на равнину, отделяемую от полюса только одной узкой цепью гор.

Так выглядит наш путь согласно картам. Но карты этих окрестностей, плохо видимых с Земли, не слишком точны. Нужно добавить, что большую часть этого пути нам придется пройти ночью, которая даже не будет разъясняться светом Земли, заслоняемой от нас горами.

С этой высоты виден свет прямо перед нами, но это всего лишь вершины гор, зарумянившиеся от солнечного света. Внизу же простирается море темноты. Когда мы съедем туда, единственными нашими проводниками будут звезды.

В моей голове что-то испортилось или смешалось. Только благодаря огромному усилию воли я могу трезво размышлять. Каждую минуту передо мной мелькают какие-то призраки, какие-то полусонные видения и страхи. Неужели у меня горячка? Я кусаю себя за пальцы, чтобы прийти в себя. Но и это мне не помогает. Все картины мешаются перед глазами, я вижу темные моря с плывущими над ними кровавыми вершинами гор, наш автомобиль представляется мне кораблем, который в любую минуту может рухнуть в пучину… Как я устал. Куда мы плывем по этому черному океану? Может быть, к Земле?.. Ах, правда! Земля осталась далеко-далеко, в небесных просторах; мы уже никогда не вернемся туда. Никогда.

В голове у меня шумит, по-моему, у меня жар.

После захода Солнца, в ущелье между горами.

Еле-еле я поднялся с гамака. Марта велела мне лежать, но что она понимает! Я должен был еще что-то сделать или написать — не помню, но надо вспомнить. Я уверен, что мы утонем в темноте, если я этого не сделаю… Но что же я должен был сделать?

Почему здесь так темно? Видимо, какая-то бомба разорвалась у меня в голове, должна была взорваться, потому что голова у меня раздувается, пухнет, растет, она уже почти такая же огромная, как Луна…

Как забавно, что мы находимся на Луне! А может быть, мне это только снится? Потому что откуда здесь взялись собаки? Где Вудбелл?.. Что-то с ним произошло, но не помню… Его звали Томаш…

Кто-то стоит около меня и велит мне лечь, потому что у меня жар. Какое это имеет значение! Почему я не могу… разве мне нельзя…

Ручка становится страшно тяжелой… но и пальцы у меня отяжелели… Не знаю, что все это значит — слышу какие-то два голоса около себя, но уже не могу…

Вторая часть рукописи

На другой стороне

I

Никогда не забуду того ощущения, которое возникло у меня, когда я впервые открыл глаза после долгого беспамятства во время болезни, свалившей меня под конец нашего страшного путешествия через безводную и безвоздушную лунную пустыню. Сегодня, когда я собираюсь продолжить описание наших приключений на этой планете, эта минута так живо стоит у меня перед глазами, как будто с того времени прошло всего несколько часов. А между тем, подсчитав лунные дни, я вижу, что доходит уже одиннадцатый год с того времени, как мы упали на поверхность Луны, и десять лет с тех пор, как мы покинули наш автомобиль после почти полугодового заключения в нем. Теперь мы уже дышим полной грудью под небом, таким же голубым, как и на Земле, на берегу настоящего моря, и смотрим на заросли растительности, удивительной и ни на что не похожей, но зеленой и полной жизни. Сто тридцать четыре раза Солнца сделало обход вокруг этого мира на наших глазах, и мы к нему почти привыкли. Волосы у нас седеют, а рядом с нами подрастает новое поколение — поколение людей, которые будут считать мифом историю о прибытии своих предков с Земли, выглядывающей из-за небосклона и предстающей перед ними в облике огромного светящегося шара, когда мы иногда отправляемся к границе безвоздушной пустыни. Для них это интересное, редко наблюдаемое ими небесное светило, а для нас — это мать, которую мы покинули навсегда, но не можем порвать последней нити, связывающей ее с нами — нашей тоски.

Пройдет еще несколько десятков или даже больше лунных дней, и мы, рожденные на Земле, все умрем, а новое поколение, читая когда-нибудь мой дневник, будет, наверное, считать его некой священной книгой, прежде чем появится здесь «скептик» и убедительно докажет, что история о земном происхождении людей есть не что иное, как сказка, возникшая в незапамятные времена.