Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смешная – обхохочешься, – продолжал телохранитель, невидяще глядя в стену. – Воображает себя дурнушкой. Все порывается в клинику – лицо моделировать. Дескать, нос не такой и подбородок неправильный. Я за ноги хватаю, чтоб удержать. Твержу ей, что краше никого на свете нет. Не верит. – Телохранитель перевел взгляд на Дэсса; туман легкого безумия рассеялся. – Что можно сделать?
– Не знаю.
– Ты СерИв. Княжеский сын. Придумай.
– Я могу спеть. Разом убить обеих – и Светлану, и СерИвку в ее теле. Ты этого хочешь?
Мстислав отрицательно качнул головой. Глуховато спросил:
– Кто она?
– Девушка из нашего замка. Прислуга с кухни. – Ложь далась с немалым трудом, хотя Дэсс заранее готовился.
Телохранитель покусал уже искусанную до крови губу.
– Ты вроде говорил, что СерИвы не лгут.
Не поверил. Как Дэсс умудрился себя выдать?
Мстислав подался к нему через столик.
– Светлана заболела полтора месяца назад. Значит, СерИвка переселилась раньше. Не прыгнула бы она в больное тело, верно? Но до твоего с братом переселения было еще далеко. С какой стати прислуге позволили опередить князей, а? Я бы скорей поверил, что она – из княжон.
Сона не была княжеской крови. Дэсс так и сказал, не унижаясь ложью. И добавил сущую правду:
– Ей позволили переселиться, потому что она умирала от лунной лихорадки. Надеялись спасти.
– Но ваши болезни не передаются нам.
– Нет.
– Тогда почему?…
Дэсс пару раз глубоко вздохнул, боясь, что выдержка ему изменит.
– Она воображает, будто по-прежнему больна лихорадкой. Якобы Ханимун ее покарал… – княжич запнулся, но успешно солгал: – за это переселение. Тебе говорили врачи: «Светлана не хочет жить». СерИвка в ее теле сама себя убивает, оттого что ждет смерти. Вот и все.
– Что можно сделать? – повторил Мстислав недавний вопрос.
– Не знаю, – снова ответил Дэсс.
– Придумай! – рявкнул человек, сорвавшись.
Девчонки в углу вскинулись, уставились во все глаза.
Телохранитель опустил голову.
– Светлана еще жива. Она все помнит… Я вижу: это она, моя Светка. Она подчинена чужачке, но ведь это Светка. Ее тело, ее память. Как ее удержать?
Дэсс не ответил. Чтобы спасти Светлану, надо как-то убить Сону. Чтобы спасти Сону, надо убить Светлану и новую женщину. Быть может, есть иной путь? Княжич глотнул воды, осторожно поставил стакан. Рука дрожала.
– Слав, послушай. Всем известно, что лунная лихорадка неизлечима. Тем более, когда ее наслал Ханимун, как убеждена эта девушка. Если кто и способен ее разубедить, так это мой отец. Он мог бы наложить какое-нибудь заклятье. Я его попрошу…
– К отцу не пущу, – отозвался Мстислав глухо, не подымая головы. – Тебя убьют. А в городе полно женщин, которые пока что не заселены СерИвками. Их еще можно спасти.
Княжич сжался от боли, прикрыл глаза. Это приговор обеим – и Светлане, и Соне. За что? Обеих-то – за что?! Сона – убийца, готовая убивать снова, лишь бы выжить. Светлана ни в чем не повинна, и ее любит Мстислав… Но какое дело Дэссу до чужой жены? Ему надо, чтобы Сона осталась жить. Она так просила, надеялась на помощь! Это же совсем просто – всего лишь найти ей новое тело. Подозвать любую из дурех, что таращатся на «Домино», заморочить голову, привезти в клинику, втолкнуть в палату к Соне…
О Ханимун, прости дурные мысли. Дэсс отдышался, поглядел вокруг. Мстислав сидел сгорбившись, прижав к губам ладонь. На столике блестели две мелкие капли. Вот упала еще одна. Девчонки в углу тянули шеи, изнемогая от любопытства. У светловолосой худышки свалились с плеч бретельки, розовая грудь наружу; она не замечает, а подружки не подскажут, им не до того.
В соседнем зале затянули Рисаунтикаа-де – грянули во всю мощь пьяных глоток. Дэсс поднялся из-за стола.
– Слав, пойдем отсюда.
– Сейчас. – Телохранитель не шелохнулся.
– Слав, – княжич положил руку ему на плечо.
– Угм. – Никакого движения.
Дэсс подвинул Мстиславу стакан с водой и отошел; у двери оглянулся. Девчонок разрывало между «Домино» и его плачущим телохранителем. Они привстали, но не знали, куда кидаться – то ли за княжичем, то ли к Мстиславу, утешать и расспрашивать.
Шепотом помянув самых грязных болотных кэтов, Дэсс вышел из зала.
Далеко не отправился, потому что куда же без Мстислава? Пересек холл с двумя грустными поскакушками в клетке – кому только в голову взбрело держать их в неволе?! – и заглянул в соседний зал.
Здесь был в разгаре шумный праздник. Музыка, уставленные снедью и бутылками столы, снующие официантки в красных платьицах в облип, гости в несусветных нарядах. Каждая женщина – словно облако или раскидистое дерево, наряд, прическа и украшения занимают столько места, что мужчинам не подойти, не шепнуть на ушко комплимент или пошлость. У кого на голове чаша с фонтаном, у кого волосы навиты на жесткий каркас и торчат во все стороны рогами, у кого платье, будто водопад над озером – блестящая ткань растекается по полу, плещется под ногами неосторожного кавалера. Танцевать парами здесь, разумеется, не могут и оттого просто клубятся в конце зала – неуклюже топчутся, кружатся. Всем смешно. Хохочут, визжат. В воздухе сладкий запашок – «веселинка».
Две стены зала были затянуты шелком с искусственными цветами, в третьей окна выходили в ночной сад: гирлянды фонарей, цветущие кусты, фонтаны с синей, зеленой и лиловой подсветкой. Четвертая стена была занята огромным видеоэкраном. Там тоже пели и плясали – но совсем не так, как на здешнем празднике.
В мягкой, бархатной черноте пылал полукруг огня. Высокое пламя то распадалось на танцующие языки, то вновь смыкалось в сплошную подвижную стену. Перед этим могучим, но нестрашным огнем метался человек в золотом костюме, с золотыми крыльями за спиной и в черной с золотом маске, до половины закрывающей лицо. Приглядевшись, Дэсс понял, что крылья – не крылья вовсе, а широкий плащ, летящий за стремительным хозяином. Он неплохо танцевал, этот человек – то легко и изящно, то неистово, буйно и жестко. Опоры под ногами не было видно, все тонуло в бархатной тьме, а сгусток живого золота вихрем кружился, вился, летал на фоне прозрачного пламени, за которым появились женские фигурки – смутные силуэты чуть темнее огня. Вскинув руки, они вдруг ринулись в пламя, пробежали насквозь – и окружили танцора, сами охваченные огнем. Горели их платья, накидки на головах, горели перчатки и туфли – плавились и стекали горящими каплями, растекались у ног. Огненные женщины
