Неволя - Виктор Кудинов

Михаил в нерешительности закусил губу и поглядел в светлые детские очи, напоминающие цвет русских озер при облачном дне, подумал: "Золотая ты моя Русь!" - и прибавил ещё два динара. Малый сдался. Ознобишин и торговец при толпе удивленных зевак ударили по рукам, и девочка и старуха стали собственностью Нагатай-бека.

Выйдя с рынка на просторную улочку, Михаил сказал старухе:

- Ты свободна. Можешь идти куда хочешь.

Старуха взяла Михаилову руку и, плача, прижала к своему морщинистому лицу. Маленькая, худенькая, ещё не сгорбленная, как иные в её возрасте, она, видимо, была крепка и вынослива.

- Доброта твоя сверх всяких мер, господин! Да пусть Аллах вознаградит тебя за это! Но, мой дорогой господин, куда же я пойду? Мне идти некуда. Нет у меня дома, нет семьи...

Она была кипчанка, тридцать пять лет служила купцу, который её продал. Звали её Кулан.

- Ты мне не надобна.

- Э, кто знает, господин. Может быть, и старая Кулан когда-нибудь пригодится. Я могу стряпать, смотреть за детьми, убирать в доме. Я очень сноровиста, ты увидишь. Я буду верной твоей рабой. Мне мало надо - кров над головой, кусок лепешки.

- Да ладно. Пусть остается, - вступился за неё Костка. - Такие деньги уплачены!

Михаил понял упрек Костки и сердито поглядел на него. Костка-тверичанин заметил:

- Они тебя разыграли, Михал. Я видел, как торговец шлепал этого парня по плечу. Они смеялись, радовались, что тебя провели.

Ознобишин выругался, приподнял девочку и посадил её на коня, недовольно глядя на Костку, сказал:

- Забудь об этом. Ты знаешь, что я никогда не жалею о том, что сделано. Тужить из-за денег! Тьфу их! Это дитя стоит вдесятеро больше того, что я заплатил. - Потом, подумав, сказал тихо и грустно: - Мы должны были вырвать её из лап этих душегубов. Она ведь наша, русичка...

Он спросил девочку:

- Ты устала? Есть хочешь?

- Не-е, - вымолвила она и потупилась.

Ее нежный голосок умилил его, он ласково погладил её ручонку, потрогал тоненькие пальчики, такие хрупкие, такие беленькие, и растрогался до слез.

- Как звать тебя, дитя мое?

- Маняша.

- Ишь ты! Имя-то какое, Маняша! - Он улыбнулся, провел ладонью по её головке. - Откуда ты, деточка?

Маняша не знала откуда.

- Где ты жила? - допытывался Михаил. - В городе? В деревне?

На этот раз девочка утвердительно кивнула.

- А как сюда попала?

- Привезли.

- Кто привез?

- Злые дядьки.

- Мамка, батюшка где?

Девочка заплакала тихонько, но Михаил успокоил её и узнал, что жили они в маленькой избе у реки, а когда стало нечего есть, поехали в город.

- Гришку запрягли в телегу.

- Гришка - лошадь?

- Лошадь. Большая такая, косматая.

- А далее что?

- Ночью спали. Наехали какие-то страшные. Ударили мамку, ударили батюшку. Мамка упала и лежит. Я подымаю, она не встает. А у батюшки кровь. Меня и Ваську взяли.

- Кто Васька?

- Братик, - едва слышно ответила малышка и вздохнула.

- Где же он?

Она пожала плечиками, и по её щекам покатились частые крупные слезинки. Больше она говорить не смогла, а все вздыхала и плакала. "Сирота", - подумал Михаил, и у него самого глаза наполнились влагой, и стало так горько, хоть вой. До усадьбы шел молча, с опущенной головой, покусывая свой ус.

Костка, старуха и осел тащились позади.

Глава тридцатая

Возвратившись в усадьбу, Михаил направился к беку. Он застал печального Нагатая в его опочивальне, молча предававшегося своему горю. Ознобишин сообщил ему о новой невольнице и о своем плане умилостивить ханшу.

Нагатай, несмотря на свою полноту, так и подскочил, взмахнул руками, радостно воскликнул:

- Ай-яй-яй! Как ловко ты придумал! Ты меня спасаешь, Озноби! Нужно скорее вести её во дворец!

- Хорошо, - сказал Михаил, поклонился и вышел.

Он распорядился вымыть девочку и обрядить её в легкие красивые одежды, что женщины вскоре и выполнили. Затем выбрал для неё дешевые украшения монисто, браслеты, бусы - и послал их с Косткой. Наутро, зайдя на женскую половину, Михаил застал девочку сидевшей на скамейке, уже одетой, на коленях она держала соломенную куклу.

Она тотчас же признала его за своего, похвасталась блестящими безделушками, не догадываясь о том, что это он прислал их, спросила, косясь в сторону строгих молчаливых служанок:

- Дядя Миша, это все мне?

- Тебе, Маняша... тебе, милая...

Она осталась очень довольна. А Михаил улыбнулся, глядя на нее, подумал: "Эх, простота!" Он погладил девочку по русым волосам, затем нагнулся и поцеловал в лобик. Молодая служанка покрыла головку ребенка полупрозрачным, легким, как паутина, покрывалом.

Михаил сжал её узенькую, тоненькую, словно листок, ладошку и повел во двор. Почему-то ему стало жаль расставаться с ней, хотя он понимал, что ей будет неплохо во дворце под опекой вседержавной ханши - никто не посмеет её обидеть, она всегда будет хорошо одета и накормлена. И кто знает, как сложится её судьба в дальнейшем? Он слышал, что приемные дочки ханши выходили замуж за знатных людей и были счастливы в семейной жизни.

Прихватив с собой мертвого голубя в корзине, двух живых в плетеной клетке и девочку, Нагатай-бек и Михаил уселись на своих коней и отправились. Маняша сидела в седле впереди Михаила и крепко держалась обеими руками за жесткую гриву вороного.

- Куды ты меня везешь, дядя Миша? - полюбопытствовала девочка, когда они проехали несколько улиц.

- Не волнуйся, Маняшенька. Все будет хорошо. Везем мы тебя вон в тот большой дом, что за стенами теми высокими. Видишь?

- А чо то? - спросила девочка.

- Дворец ханши.

Беспрепятственно въехали они в распахнутые настежь двустворчатые ворота крепости и очутились на обширном мощеном дворе.

Нагатай-бек молча, не слезая с коня, помолился, смотря вверх, в глубину бледно-голубого небосвода, вздохнул после молитвы и сполз с седла. Подбежавшие служки - хорошо одетые мальчики - взяли под уздцы их коней и отвели к коновязи, находящейся у стен, под деревянным навесом, а они направились через сад по песчаным дорожкам ко дворцу.

Поднявшись по широкой мраморной лестнице, они остановились на самой последней ступеньке перед площадкой, на которой их поджидал важный толстый господин, одетый в богатый халат и белую чалму с алмазной брошью.

То был векиль Биби-ханум - Мустафа-бий, давнишний знакомый Нагатая. Векили, так же, как и правители, часто менялись в Сарае, и поэтому встретить в этой должности своего старого приятеля было для Нагатая приятной неожиданностью. Важный векиль улыбнулся дружелюбно. Друзья обменялись приветствиями, справились о здоровье близких, детей, покачали головами, глядя друг на друга, мысленно сожалея о прошедших годах, и только тогда Нагатай изложил, с какой нуждой он прибыл во дворец, и сердечно просил Мустафу посодействовать им свидеться с ханшей и вручить ей подарок.

- Эту девочку? - спросил Мустафа-бий, оглядывая Маняшу, и одобрительно покивал большой чалмой. - Хорошая, хорошая! А о голубе не беспокойся.

Мустафа-бий окликнул маленького тощего человека, проходившего поодаль. Тот подбежал и раболепно склонился. Векиль взял у Нагатая корзинку с мертвым голубем и передал ему.

- Вот твоя пропавшая птица.

- Нашелся! Слава Аллаху! - воскликнул тот, поблескивая глубоко сидевшими глазами на худом морщинистом лице. Ему же отдали и клетку с живыми голубями, и он, кланяясь и благодаря векиля, бесшумно побежал куда-то и скрылся в переходах.

Векиль сказал:

- Вона как обрадовался! А то прямо затужил. Госпожа уж его распекала, распекала за этого голубя. Да продлятся её годы! Мы все рабы ее!

Нагатай-бек и векиль Мустафа пошли впереди по длинному коридору, а Михаил и Маняша позади.

- Ты попал в хороший час, - говорил Мустафа. - Ханум теперь добрая, веселая, а приди вчера - беда! Ты родился под счастливой звездой, бек. Как тебе везет! И друг твой векиль! Выручит, поможет, похлопочет! Эх, дорогой, кто бы мне вот так помог, - проговорил векиль, явно подшучивая над собой.

Они миновали несколько залов, совершенно разных, непохожих один на другой как по своим размерам, так и по отделке стен, полов, колонн.

Наконец вышли на террасу и долго шли по ней, пока не оказались в длинном, широком и прямом, как улица, коридоре. Весь этот коридор ярко заливал солнечный свет. Он проникал через многочисленные узкие оконца, расположенные под самым потолком. Так как пол коридора был устлан пестрыми коврами, то они сняли обувь и пошли в одних носках.

В конце коридора, у коричневых двустворчатых закрытых дверей, стояли двое стражников с пиками. Там, за этими дверьми, как полагал Михаил, и находились покои ханши, и туда их вел векиль, теперь уже молчаливый и важный, полный достоинства и значительности от возложенных на него обязанностей. Он и двери растворил, и вошел в них первый, увлекая за собой Нагатая и Озноби.

Нагатай и Озноби с девочкой остались у порога, а Мустафа-бий, дважды поклонившись, двинулся через весь зал к стоявшему на возвышенности низкому трону, на котором восседала ещё нестарая полная женщина.