Автомобильный король - Эптон Синклер

И здесь миллиард долларов вмешивался в жизнь Генри; Беннет был незаменимым человеком для миллиарда долларов; он умел крепко бить и метко стрелять и был быстр в решениях; он не боялся ничего живого, и для него право миллиарда долларов царствовать над миром было так же бесспорно, как то, что сталь тверда, а кровь красна. Итак, он взял на себя заботу о жизни Генри и вместе с тем воспитание его ума и характера.

Значение этой перемены станет очевидным, если вспомнить, что раньше то же место в жизни Генри занимал преподобный Сэмюэл Марки, высоконравственный джентльмен-христианин, променявший обязанности настоятеля собора св.Павла на руководство "социальным отделом". Этот священник не ужился с миллиардом долларов; доллары создали такую атмосферу на фордовском заводе и в фордовском доме, что ему стало нечем дышать. Он подал в отставку и написал книгу о Генри, в которой с грустной, но трезвой проницательностью описал его характер. Настоятель, возможно, не сознавал того, что Генри повторял историю его собственной религии - прогонял Христа и ставил на его место Цезаря.

65

Эбнер Шатт шел по Форт-стрит в Детройте; он едва волочил ноги, перебираясь от завода к заводу в надежде, что где-нибудь набирают рабочих. Ему давно пришлось расстаться со своим фордом; поскольку расстояния надо было преодолевать большие, он почти лишился возможности найти работу, а если бы таковая и нашлась, он, по всей вероятности, не мог бы добираться до нее. Как только ему удавалось наскрести на трамвайный билет, он ехал в город и ходил от конторы к конторе; если у него хватало денег на газету, он читал объявления и хронику, надеясь, что какое-нибудь предприятие возобновило набор рабочих.

Он подошел к пустырю, где собралась толпа, - происходил какой-то митинг. "Собрание фордовских рабочих" - было написано на большом белом плакате; на грузовике стоял человек и что-то говорил. Эбнер все еще считал себя фордовским рабочим и остановился узнать, в чем дело.

Он выслушал речь человека, который говорил, что он многие годы работал у Форда. Эту повесть Эбнер знал наизусть: убийственная скорость конвейера и произвол начальников, бессмысленные мелочные правила внутреннего распорядка, отсутствие уверенности в постоянной работе, материальная необеспеченность и тяжелые условия жизни. Да, этот парень знал, что говорит, и когда толпа одобрительно кричала, у Эбнера теплей становилось на сердце. Рабочие не могли так говорить на территории завода даже шепотом; но здесь, за его воротами, Америка была еще свободна.

Оратор сказал, что они в знак протеста организуют поход в Дирборн. Они подойдут к воротам завода и скажут Генри о своих обидах. Тут Эбнер понял, в чем дело; он читал в газете, что организуется такой поход и что разрешение от мэра Детройта уже получено. В газете говорилось, что поход организуют коммунисты, пресловутые грозные "красные". Эбнеру следовало бы помнить об этом предостережении, но он был выбит из колеи. Человек на грузовике говорил правду о рабочих, и Эбнеру хотелось послушать еще.

Эбнер выслушал нескольких ораторов, которые говорили не только о положении на заводе, - это было ему знакомо, - но еще многое о политической деятельности Генри Форда и о Том, что он отказывается помогать бывшим своим рабочим; о надвигающемся банкротстве города Детройта и о том, как банкиры, под страхом закрытия кредита, вынудили городское управление уволить сотни своих служащих; они не позволили городу организовать дополнительные общественные работы и потребовали, чтобы отдел социального обеспечения снял с пособия пятнадцать тысяч-нуждающихся семей. Может быть, отцы некоторых из этих семей присутствуют на митинге; послышались утвердительные возгласы.

Было седьмое марта 1932 года, дул резкий ветер. Люди дрожали от холода, глаза слезились, рваные пальто были застегнуты наглухо, руки засунуты в карманы. Серый, пасмурный день, на земле снег; люди топтались на месте, чтобы согреть ноги. Жалкие, измученные лица, - и мечта о справедливости, которой не существует в мире, о праве на труд - не только на голод, они пойдут с этой мечтой к великому владыке Дирборна, который когда-то был их другом, но теперь отвратил от них лицо свое.

Оратор зачитал требования рабочих, список был длинный: работа для всех уволенных или выплата пятидесяти процентов заработка впредь до получения работы; упразднение потогонной системы, отмена шпионажа, - да, в самом деле, у Форда было бы куда приятнее работать, если бы этим ораторам удалось добиться своего! "Согласны с этими требованиями?" Слушатели закричали, что согласны.

По улице шла армия других оборванных и голодных людей, собравшихся с нескольких митингов. Они шли по четыре в ряд, распевая старую песню "Сплотим ряды", и несли плакаты, взывавшие к великому хозяину. Несколько полицейских шли впереди и по сторонам шествия; мэр Мэрфи, называвший себя либералом, сказал, что безработные имеют право высказывать свои обиды, собираться на митингах и устраивать демонстрации. Организаторы похода обещали не нарушать общественного порядка, и ораторы предупреждали демонстрантов, что они не должны совершать насильственных действий, чтобы не лишиться народного сочувствия - их единственной надежды.

"Мы безоружны. Мы не бунтовщики, мы рабочие и американские граждане. Мы предъявляем обоснованные требования и отстаиваем свое право протестовать против вопиющей несправедливости. Товарищи рабочие, присоединяйтесь к нам!" С таким призывом обращались ораторы к толпе, предлагая всем, кто согласен с ними, присоединиться к колонне. Вдали виднелся гигантский завод Ривер-Руж, его стройные серебристые трубы высились, словно огромный орган. Три тысячи из ста пятидесяти тысяч безработных, уволенных Генри, шли туда, чтобы рассказать ему о своих горестях; и Эбнер Шатт был среди них.

66

Они подошли к городской черте Детройта, где кончалась власть мэра Мэрфи. Дальше был Дирборн, где находился завод, город, в котором правил Генри; мэр и все должностные лица были его ставленниками. Начальник полиции был раньше фордовским полицейским и многие годы получал двойное жалованье - одно у Форда, а другое в городском управлении Дирборна. Ему только что доставили новую партию пулеметов.

Шествие остановилось, и дирборнская полиция предложила демонстрантам разойтись. Один из руководителей колонны ответил, что они подойдут к фордовскому заводу и попросят принять делегацию, которая передаст требования рабочих. Он снова заверил, что они не нарушат общественного порядка, и еще раз предупредил об этом всех демонстрантов.

Шествие двинулось, и полицейские начали бросать бомбы со слезоточивыми и рвотными газами. Но шоссе было широкое, рабочие увертывались от бомб, и колонна продолжала двигаться. Полицейские на автомобилях и мотоциклах помчались к заводу, оглашая воздух воем сирен.

Генри перекинул широкие мосты через шоссе для того, чтобы рабочие, идущие на его завод, не задерживали движения. На первом мосту стояли его молодчики из "служебной организации" с газовыми бомбами и пулеметами. С военной точки зрения это была превосходная позиция - при условии, что противник безоружен. Отряд фордовской полиции вперемешку с дирборнской полицией выстроился перед воротами. Репортеры утверждали, что в этом отряде были детройтские полицейские, - по-видимому, мэр Мэрфи не умел управлять своим собственным ведомством.

Требуется немалый запас мужества, чтобы идти прямо под пулеметы, особенно если шагаешь впереди и знаешь, что в тебя метят. Может быть, на это могли отважиться только фанатики-"красные", а может быть, наоборот, у кого хватало мужества, того называли фанатиком-"красным". Как бы то ни было, к заводу они подошли, полиция приказывала им разойтись, а они настаивали, чтобы пропустили их делегацию и разрешили ей вручить список требований.

Эбнер Шатт тоже был здесь, испуганный и недоумевающий. Он столько раз проходил по этому мосту, что мост казался ему родным. Разве его сын не работает здесь, в эту самую минуту? Конечно, Эбнер имеет право просить работы; конечно, знай мистер Форд, что он без работы, он бы сразу его устроил! Но когда Эбнер увидел, что люди на мосту бросают в него бомбы, и услышал, как они разрываются возле него, он попятился; а когда рядом с ним рабочий схватился за живот и рухнул на землю, простреленный пулей, Эбнер повернул и побежал к пустырю, где он когда-то ставил свой автомобиль.

Что произошло потом, он не видел, но прочел об этом в газете. Ворота завода отворились, и на машине выехал Гарри Беннет; он сидел рядом с шофером и кричал толпе, чтобы она дала дорогу. Отчеты расходились относительно того, из какого револьвера он стрелял; во всяком случае, он стрелял, и кто-то бросил камень и угодил ему в голову и его отправили в госпиталь. Люди на мосту немедленно стали поливать толпу из пулемета и не прекращали огня, пока не ранило около пятидесяти рабочих и не убило четверых.