Бог огня - Василий Казаринов

— почерневшее ложе камина, на стенку которого облокачивался Б. О., с виноватым видом глядевший на шевеление теней в треугольном пятне света опрокинутого на пол распахнутого окна;

— и запахи остывавшей от дневного зноя, утомленно вздохнувшей наконец в полную грудь травы;

— и колено водосточной трубы, цапнутое кронштейном, — его было видно через окно;

— и звонкие тексты, которые азбукой Морзе выстукивал повисший где-то высоко на дереве дятел;

— лысая макушка черного сотового телефона, погруженного в боковой карманчик сумки;

— старый, в выцветшем мундире «Наш современник», распахнутый посредине, распластанный на столе корешком вверх и изображавший собой подстреленную птицу с безвольно разваленными крыльями, — словом, все это тихо и безнадежно шло ко дну и исчезало из поля зрения, зависнув где-то выше скользкого дна, на который опускалось свинцовое грузило.

Прохладно, беззвучно, безвоздушно — таковы были приметы той среды, куда опустилась Бася. Она уже не чувствовала, как Б. О., осторожно подсунув ладонь под спину, укладывает ее на диван, подсовывает под голову подушку, укрывает пледом. Она не ощущала уже ни его прикосновений, ни щекочущей ласки ворсистого пледа — просто лежала в свинцовом коконе и пристально следила за тем, как в старом дворе за круглой бетонной тумбой со стальной дверкой, открывавшей в давние, давние времена вход в угольный склад, откуда бабушка носила в дом большие ведра с сально поблескивавшими каменьями, которыми почему-то топили печь (и камни эти горели!), сидит занятая сосредоточенным туалетом трехцветная, черно-белая с двумя рыжими пятнами на голове и одним, похожим на карту Африки, на боку, кошка.

Кошка старательно умывалась, круговым движением лапы освежая мордочку; как всякая женщина, наводящая красоту, она предавалась этому занятию самозабвенно и не замечала, как метрах в десяти позади нее из-за гаража показалась овчарка Альма в компании со своим хозяином, высоченным, осанистым, совершенно лысым генералом.

Возможно, потому, что овчарка оказалась с подветренной стороны, кошка не почуяла ее запаха, но, скорее всего, она все-таки слышала его, но нисколько не потревожилась, потому что всем тем, кто составлял живую природу двора, было хорошо известно: Альма нападает только на своих сестер по крови, обходя братьев стороной, а расправы над инородцами вообще считает ниже своего достоинства.

Альма шла строго у ноги хозяина, равняясь на ритмично ломавшийся на уровне колена широкий красный лампас, и совершенно игнорировала кошку, но в тот момент, когда генерал дошел до бетонного дота, она резко, без предупреждения, по обыкновению молча, бросилась вправо от генеральской ноги. Удар лапы пришелся кошке в спину, чуть ниже лопаток, он распластал трехцветную на земле — так она и лежала, как паркетная шкурка, из которой вынули кости и мышцы, и кричала.

Генерал зычным голосом отдал Альме какой-то короткий, рубленый приказ, и они пошли дальше, оставив трехцветный, тонко завывавший коврик лежать у бетонной тумбы со стальной дверкой, которую никто давным-давно не открывал, так как еще в незапамятные времена к дому протянули теплоцентраль и провели газ, так приятно гудевший в кухонных колонках.

Кошка попробовала встать и тут же, как набитая ватой кукла, упала на бок. Попробовала еще раз. И еще.

Полежала, набираясь сил, и поползла. Вонзая когти в землю, она с трудом подтаскивала вперед отяжелевшее тело, всего на несколько сантиметров, потом ложилась и отдыхала. Она тащила себя к стене дома, где почти вровень с асфальтом темнело маленькое квадратное окошко, из которого торчал дворницкий кран. Через это отверстие в стене можно было пробраться в подвал — кошка ползла именно туда, ей хотелось домой.

— Как ты?

Голос звучал из немыслимого далека, но он звучал и он был живой, и это заставило Басю приоткрыть глаза, медленно восстанавливая ускользнувший из поля зрения мир: распахнутая сумка Б. О. на столе, подстреленный «Наш современник», стук дятла.

— Ты, кажется, потеряла сознание… Я не думал, что так обернется. В самом деле не думал.

— Что ты делаешь? — спросила она, напрягая зрение.

Его лицо потихоньку восстанавливалось из плывущего перед глазами тумана.

— Тру тебе виски. Больно?

— Нет… Так хорошо. — Она начала ощущать мягкие прикосновения его пальцев.

— Как ты?

— Плохо. Овчарка перебила мне хребет.

— Какая овчарка?

Она рассказала о той грустной истории, прочно врезавшейся в память с детских лет.

— А-а-а… — неопределенно протянул он. — Встать сможешь?

— Нет. Я в самом деле чувствую себя, как та кошка с перебитым хребтом.

— Ну полежи. — Б. О. отклонился к столу, подтянул поближе свой чемоданчик, достал из него «Смирновскую», встряхнул фигурную, сужавшуюся книзу бутылку, на наклейке которой был обозначен объем: одна двадцатая ведра.

— Стаканы там, на камине, — подсказала она.

Он налил полстакана, дал ей.

— Я не могу. — Она отстранила его руку.

— Пей.

Он помог ей приподняться и сесть на диване.

— Давай. Одним махом.

Она закрыла глаза и выпила, некоторое время сидела, уронив голову на грудь. Он погладил ее по щеке.

— Хорошо?

— Да. Стало теплее. Но в задних лапах все равно холод стоит. Я их просто не чувствую.

— Ничего, мы залижем твои раны. — Он поцеловал ее в висок. — Я разожгу камин. Ночь будет сырая… — Он отвернулся к окну, за которым вдруг разом смолкли все звуки, и в эту беззвучную пустоту вплывал легкий шелест — пошел дождь. — Такая духота весь день… Парило.

Из окна пахнуло прохладой. Она уселась поудобней, подтянула к груди колени, привалилась плечом к стене, уютно укуталась пледом.

— Дай тетрадку. Еще раз прочту.

— Может, не стоит? — вздохнул он.

— Дай.

Она открыла тетрадь и начала читать — медленно, совсем не так, как в первый раз, когда в течение нескольких секунд, одним взглядом, не вникая в детали, охватила текст, почувствовала тяжесть в сердце, а перед глазами поплыл лиловый туман, и предельно ясно, в деталях проступила картина того дня, когда прощались с Митей, не вся целиком, а почему-то один из ее фрагментов.

Кладбище, много людей, к ней подходят, произносят какие-то слова, а в конце аллеи появляется большая, отливающая черным лаком машина в сопровождении массивного джипа, из лимузина медленно вышагивает Игнатий Петрович с цветами, из джипа выходят четверо — двое сопровождают Игнатия Петровича, двое несут невероятной пышности траурный венок, устанавливают его на подставку, Игнатий Петрович поправляет ленту, отступает на шаг, делает легкий поклон в сторону закрытого гроба, потом приближается к ней и дотрагивается холодными губами до ее руки. И что-то показалось странным… Ах да, прежде чем оставить на тыльной стороне ладони след прохладного поцелуя, он выплюнул торчавшую из уголка рта зубочистку.

Она перевернула последнюю страницу. В правом верхнем углу проставлена дата.

Тот день.

Строки в тетрадном листе лежали ровно, текли неторопливо, и на этот раз она медленно взглядом следовала за твердой и неспешной рукой старого соседа, который умел все видеть и все замечать.

«…А у Дмитрия Сергеевича поздние гости. Машина, весьма напоминающая те, что мы во время войны получали от американцев по ленд-лизу, только размерами внушительней и, в отличие от тех армейских джипов, крытая, с большим кузовом, густо-сиреневого цвета и с мощным передним бампером. Весьма некстати, потому что на сегодняшний вечер у нас с Дмитрием Сергеевичем договорено посидеть за шахматной доской. Что поделать, придется эту партию отложить до более удобного случая. Гостей всего четверо. Один невероятных размеров, под два метра ростом, и веса в нем никак не меньше полутора центнеров. Ему бы кудри да голубой мушкетерский плащ — был бы вылитый Портос. Второй сухощав, бледнолиц, флегматичен, однако человек опытный разберет, что это именно та флегма, внутри которой туго затянута гибкая пружина… На фронте мне приходилось встречать наших снайперов, так вот они были в массе своей совершенно такие же флегмы. Третий низкоросл, жилист, упруг, походка плавная, с легкой раскачкой — что-то в его телодвижениях есть от кошки. Четвертый за рулем, так что толком рассмотреть его не удалось.

А что касается повышения платы за электричество, о чем любезно уведомила меня Майя Александровна…»

— Те двое. С венком. И другие двое. Это ведь они.

Собственный голос доносится издалека — так пульсирует, множа быстро сходящие на нет повторы, эхо в глубинах леса.

— Стрелок, амбал, драчун, водитель, — сказал Б. О.

— Что? — рассеянно переспросила она.

— Привычный эскорт большого человека.

— Откуда ты знаешь?