Искусство, рождённое Безмолвием - Елизавета Евгеньевна Малинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1. Отсутствие вреда от регулярного употребления.
2. Божественное покровительство будд.
3. Милосердие по отношению к младшим.
4. Гармонизация пяти органов (печени, легких, селезенки, почек, сердца).
5. Продление жизни.
6. Преодоление сонливости.
7. Освобождение от желаний.
8. Избавление от заболеваний.
9. Покровительство синтоистских богов.
10. Спокойствие и самообладание перед лицом смерти.
Похоже, что буддийские монахи преуспели в распространении чая в стране, ибо уже XIII–XV века оказались свидетелями безудержного всплеска популярности напитка, ставшего в среде представителей высших сословий частью их досуга. С самых давних пор излюбленным способом времяпрепровождения знати были так называемые моноавасэ – игры-конкурсы, развлечения, связанные с оценкой и сопоставлением между собой различных объектов – произведений живописи, цветов, ароматических смесей, вееров и морских раковин… Свое место в этом ряду занимают в начале XIV столетия состязания по угадыванию сортов чая, выращенного в той или иной местности, а точнее, по определению отличий хон-тя («истинного» чая из района Тоганоо) от хи-тя («не-чая», «ненастоящего» чая, собранного в иных областях Японии).
Подобные конкурсы, во время которых предлагалось иногда до ста различных сортов чая, приобретали характер азартных игр, ибо победитель получал большую сумму денег или удостаивался призов, в разнообразии и оригинальности которых изощрялись участники подобных собраний.
Дух и интересы эпохи не могли не сказаться на характере развлечений самого сёгуна и его окружения. То были роскошные чайные приемы с дорогой и изысканной чайной утварью китайского происхождения (карамо-но) с обильными угощениями, с танцовщицами и общими банями.
В рассказе о дзэнском храме Дайсэнъ-ин нам приходилось упоминать имя одного из так называемых добусю (советников по делам культуры), состоящего на службе у сёгуна, – Ноами, который благодаря своей просвещенности приобрел немалое влияние при дворе военного правителя. Вместе с сыном (Гэйами) и прославленным внуком (Соами) он совершенствовал стиль чайного ритуала, известный как «Школа Хигасияма» (по наименованию горы, у подножия которой был построен Серебряный павильон). «Ами» придали чаепитиям более утонченный вид. Стиль, созданный ими, Сэн Сосицу XV называет «чистейшей амальгамой чайных собраний военной аристократии, проводимых во имя развлечений и удовольствий, и чайным ритуалом, имевшим место в буддийских храмах»4. О последних известно лишь то, что они проводились по традиции, какая была принята в чаньских монастырях Китая сунского времени: чай пили перед изображением Бодхидхармы – основателя дзэнского учения – из больших покрытых глазурью с золотом сосудов тэммоку (букв. – «небесный глаз»). Других подробностей, кроме тех, что эти церемонии проходили торжественно, в молчании и с соблюдением всех формальностей, мы не знаем 5.
Следующий этап в истории чая в Японии связан с именем Мурата Сюко (1423–1502), который, будучи одним из самых одаренных учеников дзэнского монаха Иккю, пропитался идеями своего духовного наставника, поучающего, что в основе чайного ритуала лежит буддийское учение. Сюко, переосмысливая под влиянием Иккю значение чайного действа, выводит его на совершенно иной уровень. Вероятно, благодаря покровительству Ноами он был рекомендован Ёсимаса в качестве чайного мастера. Согласно «Вакан тяси» (книга о чае, написанная в начале XX столетия), в беседе с сёгуном Сюко заметил: «Чай – это не игра, не техника приготовления напитка и, тем более, не развлечение» б. Он впервые заговорил о чайном ритуале как о действе, имеющем религиозный подтекст, глубокое духовное содержание, целью которого является «очищение ума и сердца».
В знаменитом письме к своему преданному ученику Фуруити Харима, владельцу огромного замка, занимавшему высокий пост в буддийской иерархии, Сюко, рассказывая о практике чайного ритуала, выделил основные его принципы.
1. Ваш стиль является естественным и простым.
2. Цветы гармонируют с общей атмосферой комнаты.
3. Ароматам свойственна ненавязчивость.
4. Утварь соответствует возрасту гостя.
5. Хозяин и гость испытывают покой и душевное равновесие, они единодушны и сосредоточены на одном.
Последний принцип был особенно важен для Сюко: человек на протяжении чайного ритуала, как в зале медитации буддийского храма, отстраняется от страстей и желаний, достигая такого состояния, какое в японском языке выражено понятием саммай (от санскритского самадхи – «глубокое сосредоточение»).
Руководствуясь эстетическими представлениями своего дзэнского наставника Иккю, Сюко учил тому, чтобы чайное действо проходило в непритязательном и скромном, похожем на пристанище отшельника помещении соан (букв. – «соломенная хижина»), размеры которого он уменьшил до четырех с половиной татами (около девяти квадратных метров). Камерность, доверительность всей атмосферы церемонии, ее интимный характер, допускающий присутствие, как правило, не более трех-пяти человек, и не требовали большего пространства. И это пространство, освобожденное от каких бы то ни было вещей, сжатое до крохотных размеров, начинало наделяться особой символической значимостью в представлении человека, стремящегося к преодолению своего «я». «Бакан тяси» рассказывает о Сюко: «Чаепития он проводил в соломенной хижине, называемой сукия, на стене которой вывешивал свиток…В тесном помещении, подобном внутренности сосуда, он обретал ту же степень покоя и отрешенности, какую имел бы, находясь в просторном зале»7. Свиток, украшающий специальную нишу (токонома), со времени Сюко становится важнейшим элементом в интерьере чайной комнаты, эстетическим и эмоциональным центром всего действа, пробуждающим определенный поток ассоциаций.
Эстафету отношения к чаепитию как к ритуалу, исполненному потаенного значения, принял Такэно Дзёо (1502–1555), житель города Сакаи. Не будучи непосредственным учеником Сюко, он оказался продолжателем его идей и традиций в отношении пути, по которому будет развиваться чайное действо. Считается, что Дзёо первым заговорил о стиле ваби как об особом эстетическом феномене, воплощающем саму душу чайной церемонии. Его интерпретация ваби подразумевает атмосферу ненавязчивой простоты и покоя, где во внешне непритязательной и скромной, граничащей с бедностью обстановке «соломенной хижины» угадывается подтекст, требующий особого прочтения, где культивируется сочувствие к предметам неярким и носящим на себе следы времени, умение находить красоту и притягательность в «разбитом глиняном кувшине, еще пригодном для того, чтобы удерживать в себе цветы». Утварь, сделанная руками безвестных мастеров, состарившаяся во владении безымянных крестьян, обладает в представлении мастера чая не меньшей ценностью, чем дорогостоящий сосуд.
Ваби в понимании Дзёо наделяется оттенками категории не только эстетической, но и этической. Определяя дух ваби как «чистосердечие, деликатность в отношении к другим и отсутствие высокомерия», утверждая, что в основе ритуала чаепития лежит «радушие и гостеприимство в отношении к гостям»8, Дзёо заявляет тем самым о перенесении акцента на внутреннее содержание церемонии, на создание неповторимого климата человеческого общения, когда растворяются границы между людьми, объединенными ненавязчивой красотой всего действа, спокойным и непринужденным молчанием, сердечным отношением друг к другу.
Исчерпывающее представление о том, каким Путь чая виделся Дзёо, дают сформулированные им двенадцать
