Остров - Михаил Васильев

По дороге Мамонт нескромно заглянул в маленькое незастекленное окошко. Нагана, молодой коренастый японец, сморкался в щепоть, задумчиво глядя сквозь стену с висящим на ней советским отрывным календарем. Марико тоже неясным образом оказалась здесь.

"Пейзане. Пастух и пастушка."

Большие ворота заменяли в непонятном этом магазине двери.

— Привет знатным ананасоробам, — заговорил он, входя внутрь, в прохладную темноту. — Как торговля колониальным товаром?

"Кажется, я забыл, что, согласно восточному этикету, сначала нельзя говорить о делах."

Японцы, сдержано склонив головы, стояли по обе стороны ворот. В глубине бормотал что-то телевизор. Мамонт огляделся. Прямоугольные деревянные столбы; низко над головой, тоже покрытые лаком, балки; какие-то модернистские светильники. Еще, почему-то оказавшееся здесь, корыто из панциря гигантской черепахи на бронзовых толстеньких, будто мускулистых, ножках; непонятные пестрые пакеты и еще какое-то барахло в нем. Мамонт сел на его край.

Непривычный, не имеющий названия, и явно искусственный запах. — "Благовония?" — Японцы молчали, вежливо улыбаясь. Взгляд притягивали зубы Марико, такие неестественно ровные и белые, словно она жила не на земле. И лицо японки было нереально гладкое, как будто из полированного дерева.

— А я к вам со своей сберкнижкой. Сквозь тернии… — Он вдруг понял, что его развязный — "развлекательный"- тон похож на некий вид мужского кокетства. И сразу стало неудобно за свою ветхую одежду, старомодные широкие штаны с манжетами. Он смущенно почесал под мышкой сквозь прореху в рваном пиджаке. Похоже, не получалось затейливого восточного торга, к которому он готовился.

— "Если ближе к телу, как говаривал Ги де Мопассан… Согласно моему постановлению — пиломатериал тебе, Нагана,… на корню. Пиломатериал, знаешь? Там много его — до старости не пропить… И дешево — цени. Знаешь, что такое благодарность?

Японцы, вроде бы недоуменно, молчали.

"Интересно, Нагана — это что — имя, фамилия?"

— И еще я знал одного Альфонса по фамилии Шевченко, — невпопад сказал Мамонт. — Негра.

Перебирая барахло в черепаховом корыте, Мамонт нашарил какую-то книжку.

"Тут попадаются ценные вещества". -Лонгфелло. "Песнь о Гайавате". Серый, от старости высохший до невесомости, картонный переплет с въевшейся пылью. Нагана энергично закивал головой: отдаю, мол.

— Книжку я на чужой яхте забыл. Та книжка тоже старая была, старше меня, а погибла ужасной смертью. Сейчас она на дне Южно-Японского моря.

"Их тени на страницах книгиИх давно нет, а тени осталисьТеперь нет и теней — напрасно глядишь."

Прочтя свой стишок, Мамонт неожиданно для себя опять смутился, кажется, даже покраснел.

"На копейку хлеба, на копейку квасу."

В одной руке он держал тяжеленький мешочек с продуктами, в другой — стопку книг, как оказалось, специально добытых для него Наганой. В уплату за бамбуковую рощу Мамонт получил чек с закорючкой-иероглифом и, видимо, в качестве премии, большой бледный персик.

"Не по чину берешь, уважаемый."

Косточка персика оказалась с кариесом. Он почему-то долго рассматривал на ходу темное дупло. Впереди на деревенской пыльной дороге бежала его тень. Подростковая эта тень с длинной шеей и оттопыренными ушами почему-то не изменилась с прежних времен. С неестественным вниманием он проследил за косточкой, упавшей в пыль. Влажная косточка в пыли как будто сразу же покрылась темной шерстью.

Поденщиков здесь уже не было. По склону горы полз трактор на высоких колесах, издали похожий на паука.

"Подробности мира!"

"Если спросите- откуда эти сказки и легенды…" — Где-то появился непонятный, стремительно приближающийся, гул. Над островом мчался маленький красный вертолет. Свесив неуклюжие поплавки, будто обутый в лапти, низко пролетел над арахисовым полем. На краю поля, из леса, в небо поднялся плотный столб дыма, хлопнул выстрел. Вертолет замер, будто задумавшись, попятился боком, и вдруг резко метнулся в сторону. Накренясь головой вниз, застрекотал над зеленой поверхностью океана, в сторону материка. Из леса вышел Аркадий, В майке и соломенной панаме, с ружьем, из него он обычно стрелял на поле попугаев. Заслонившись рукой, смотрел вслед вертолету.

Мамонт сидел на стопке книг и лущил, накопанный по дороге, арахис, глядя на него.

— Видал? — крикнул Аркадий, подходя, и ткнул стволом в небо. — Улетел, блядюга.

— Кто это такой? — Вкус свежего арахиса был земляным, сырым, будто он жевал комья какой-то особой почвы.

— А хрен его знает. Сволочь!.. — Аркадий помолчал. — Сегодня опять передавали… на волнах "Маяка".

— Чего передавали? — Мамонт помрачнел.

— Сегодня подняли восстание на твоих плантациях. Говорят, даже по телевизору показывали… массовые митинги и демонстрации, забастовки на предприятиях. Советские люди не желают оставаться рабами на плантациях губернатора Мамонта… Отряхаем цепи рабства, — добавил Аркадий. — Планы Мамонта, мол, понятны: изолировать советских людей от своей страны. Что там еще? Отколоть от нее так называемый спорный остров и всех превратить в своих бесправных рабов. Вроде так.

— Ничего. От забот нашей партии и правительства не скроется никто, никакой Мамонт, — мрачно высказался он. — Так и введут нас в состав СССРа. Добровольно.

— Еще говорят, что Мамонт зовет в исторический тупик, — Аркадий, задумчиво уставившись в землю, с треском скреб небритую щеку.

— Зато не к повышению удоя с каждого, яйценоскости, бля! Да хватит уже… Даже у Мамонта голова — не мусорное ведро, чтоб неизвестно чем ее набивать. И не ночной горшок. От этого вранья тошнит. По-настоящему!.. Сегодня утром так тошнило, что жрать не мог… Что за деньги такие, за которые так врут, стараются?.. Ладно, хрен с ними. Я сегодня лес продал — гуляем теперь. Так что приходи на елку, Новый Год встречать будем. Взнос небольшой, особенно для тебя. Ты, говорят, в банке деньги хранишь?

— Не, не приду. Денег нет: дебаркадер строю.

— Ну, давай мы тебе в долг?.. Под расписку. На камне, на бумаге…

— Не пойду. Бросил, не пью совсем. Как моль!

— На исправление, значит, пошел, — сказал Мамонт с внезапным для самого себя раздражением. — Твердо встал на путь.

"Совсем дошел, опустился. Все еще не успеваешь землю копать, мучить. Деньги считать…"

— На Доску почета тебя… Ну, давай копай, развлекайся дальше.

Деревья и кусты постепенно исчезли, осталась гигантская трава, некие коленчатые трубки в красноватых волосках. Потеряв тропинку, он скрылся в ней с головой. Трава становилась все выше и выше. Земля сегодня оказалась маленькой и плоской. Как когда-то давно. И солнце опять стало вертеться вокруг нее.

"Кажется, обошел круглый мир мизантропов. Давно не приходилось выполнять никакой работы. Даже такой… Не люблю когда работают, — мысленно обратился он к кому-то. — Хочу, чтобы все делалось само собой."

Он вроде бы даже торопился, с давних времен не приходилось этого делать. Трава впереди, если это была трава, становилась все жестче, ломалась все труднее.

Внезапно выйдя из чащи, Мамонт очутился у холма с картежниками — с неожиданной стороны, сзади. К Чукигеку, Кенту и Козюльскому, кажется, присоединился самый заядлый, Тамайа. Между ними стоял кувшин, как уже знал Мамонт, с просяным пивом. Равнодушно отставленный в сторону арбуз зиял красным жертвенным нутром.

"Вот оно, высшее проявление лени, — мысленно решил Мамонт. — С утра сесть за карты и выпивку… Жаль, Степана здесь нет — вот бы кто оценил."

— Я то думаю, кто это к нам по кустам пробирается, а это Мамонт простой, — заговорил Кент. — Освоил территорию? Включайся в карты, бугор.

— С утра сидите? — попытался изобразить недовольство Мамонт. Остановился рядом, пряча за спиной связку книг. Как будто застеснялся их: летом, в жару, книга почему-то выглядела предметом бесполезным и нелепым. С появлением на острове людей его действия опять стали делиться на правильные и неправильные.

— Будешь соучастником? — продолжал Кент. — Давай, не стой каменным гостем.

— Ну что, бугор, как наши черные дела? — спросил Чукигек. — Деньги достал?

— Вроде достал.

— И много? — Расспросы продолжил Козюльский. — Что-то не видать. Где тот карман государства?

— Сколько бы ни было — надолго не хватит, — высказался Кент. — Деньги — текучее вещество. Хоть много, хоть мало, вы их пропиваете с одинаковой скоростью. Таких от нищеты не спасешь ничем, даже деньгами. Вот ты, Чукигек, говоришь, я деньги люблю. А случись, поставит перед тобой судьба вопрос: жизнь или кошелек? — Надолго задумался, уставившись в карты. — Жизнь или кошелек — вот в чем вопрос. Как ни странно, многие выбирают третье: смерть, потому что за жизнь заплатить нечем.