Рылеев - Виктор Афанасьев

Исследователи дум Рылеева показали, что он часто как бы переводил стихами прозу Карамзина. Например, У Карамзина: «Бегство нас не спасет… волею или неволею должны мы сразиться: не посрамим отечества»; у Рылеева в думе «Святослав»:

Друзья, нас бегство не спасет!..Нам биться волей иль неволей.Сразимся ж, храбрые, смелей,Не посрамим отчизны милой.

Подобная точность в следовании тексту Карамзина имела большой смысл: «История государства Российского» в глазах читателей стала как бы первоисточником (недаром Пушкин назвал Карамзина «последним летописцем»): историк-художник собрал и переработал огромную массу исторических документов, стремясь подкрепить авторитетными свидетельствами каждый факт, даже — по возможности — мельчайший. Читатели в думах узнавали там и сям текст Карамзина — Рылеев на это и рассчитывал: это увеличивало патриотическо-воспитательное действие дум.

Однако Рылеев не следовал в думах той психологической правде в отношении образа мыслей героев древности, какой старался добиться Карамзин. «Герои его дум мыслят и говорят как декабристы», — пишет один исследователь. То есть у Рылеева исторические лица, жившие в разное время, испытывают примерно одинаковые чувства и проявляют редкое единомыслие, тогда как установка Карамзина говорила, что «всякий век имеет свой особливый нравственный характер», что этот характер «никогда уже не является на земле в другой раз». Героическая личность — порождение условий и обстоятельств конкретной исторической эпохи, говорит Карамзин, считавший, что русский национальный характер развивался постепенно. Рылеев же со всей страстью доказывал, что Вадимы, Сусанины и Яковы Долгоруковы могут явиться в его современности и в будущем со всеми своими выдающимися нравственными качествами и готовностью жертвовать собой за правду, вольность, родину.

Конечно, те же герои у Карамзина тоже были для Русских примером, но идеальным, отдаленным, хотя исторически и более объективным. И Карамзин и Рылеев воспитывали, но Рылеев еще звал и к действию. Карамзин как бы говорил: гордитесь своими великими предками, старайтесь быть похожими на них. Рылеев же как бы уверял русских читателей, что среди них есть Минины и оолынские, что каждый из них способен быть ими. Рыле-ев утверждал национальное единство характера русских людей во все времена.

Удивительна цельность, неизменность представлений ылеева о патриотизме соотечественников в разное время его жизни. Так, например, уже в стихотворении 1813 года «Любовь к Отчизне» он пишет:

…Но римских, греческих героевВ любви к отечеству прямойСредь мира русские, средь боев,Затмили давнею порой.Владимир, Минин и Пожарский,Великий Петр и ЗадунайскойИ нынешних герои лет,Великие умом, очами,Между великими мужами,Каких производил сей свет.

Героем первой своей думы Рылеев избрал Курбского. Карамзин в VIII и IX томах «Истории» настолько выразительно изобразил эту трагическую фигуру времени царствования Грозного, что она врезалась в память читателя, поражала.

По Карамзину, Курбский — выдающийся государственный деятель, но вместе с тем и «государственный преступник», так как не только покинул родину, но и выступал против нее во главе вражеских войск: «Горе гражданину, который за тирана мстит отечеству!»

Дума Рылеева, при первой публикации не снабженная, как он это сделал позже, развернутым примечанием-введением, рисовала образ изгнанника, сильного человека, лишенного тираном возможности совершать героические дела во славу отечества.

«Курбский» не иллюстрация к «Истории» Карамзина. В ней есть один неожиданный аспект, связавший ее с декабризмом: Рылеев как бы предугадывал судьбу одного из своих соратников по Северному обществу — Николая Тургенева, в чем и нашла свое подтверждение историческая концепция Рылеева о неизменности основных черт национального характера русских героев.

Тургенев тоже крупный государственный деятель, энергичный, талантливый, свободомыслящий; он, как и Курбский, покинул Россию и вынужден был долгие годы провести на чужбине, так как путь на родину ему заградил смертный приговор, вынесенный ему в связи с восстанием 14 декабря. Как и Курбский, Тургенев на чужбине писал о России — он издал во Франции своя «Записки изгнанника» под общим названием «Россия и русские», где, в частности, подробно обрисованы многие события общественно-политической жизни в России с 1812 по 1825 год. Тургенев с большим вниманием читал «Историю» Карамзина. В 1818 году он записал в дневнике: «Сию минуту я кончил VIII т. Истории Карамзина… В царствание Иоанна удивляет меня Курбский своим умом и доблестию».

В думе Рылеева «Курбский» — «вождь младой», «в совете мудрый, страшный в брани» (у Карамзина «юный, бодрый воевода, в нежном цвете лет ознаменованный славными ранами, муж битвы и совета»), «гроза ливонцев и Казани». Все стихотворение — монолог. Курбский, «грустный странник», сидит «на камне мшистом в час ночной» где-то «в Литве»:

Сидел — и в перекатах громНа небе мрачном раздавался,И темный лес, шумя кругом,От блеска молнии освещался…Курбский жалуется на свою судьбу, на несправедливость Грозного:До дряхлой старости влачаУнылу жизнь в тиши бесславной,Не обнажу за Русь меча,Гоним судьбою своенравной.

За то, что изнемог от ран,Что в битвах край родной прославил,Меня неистовый тиранБежать отечества заставил…

Позднее, прибавя к думе примечание, Рылеев сделает к этому полубайроническому образу изгнанника поправку, довольно значительную, указав, как и Карамзин, на действительное изменничество Курбского: «Забыл отечество, предводительствовал поляками во время их войны е Россиею и возбуждал против нее хана Крымского».

Измены родине не оправдывает ничто. И великолепные письма Курбского Грозному, обличающие жестокости его правления, письма, ставшие одним из ярких памятников древнерусской литературы (как и письма Грозного к нему), ни в какой мере не обеляют изменника.

И все же Курбский в думе Рылеева — трагическая личность. Дума эта — как бы один из монологов ненаписанной трагедии. Вся трагедия — как грозовая туча, клубится за ней. Недаром (как и в других думах Рылеева — недаром) монолог произносится на фоне грозы.