Журнал «Вокруг Света» №06 за 1981 год - Вокруг Света

— Не знаю. Я думал, что он пьяный. Хотя, может, и наркоман. Почему бы и нет? Здесь почти все такие. Если не пьют, то употребляют наркотики. Разве нет?

— И ты не можешь вспомнить, как его называл тот испанец?

— Нет. Хотя... однажды с ними приезжала девушка. Такая высокая, с русыми волосами.

— А ее как зовут?

— Ее называют Белокурая Малин. Я ее видел раньше.

— Где?

— В ресторане на Тегнергатан, недалеко от Свезвегён. Туда ходят иностранцы. Она шведка.

Нурдину не приходил на ум больше ни один вопрос. Он посмотрел на зеленую машину и сказал:

— Надеюсь, что ты счастливо доберешься домой.

Дике усмехнулся.

— Да, наверное, доберусь.

— А когда назад?

— Никогда. Швеция — плохая страна. Стокгольм — плохой город. Только лишь насилие, наркотики, воры, алкоголь.

Нурдин ничего не сказал. С этой оценкой он, в общем, был согласен.

— Паскудство,— подытожил швейцарец,— Только и всего, что иностранец может здесь заработать деньги. А остальное не стоит доброго слова. Я живу в комнате еще с тремя рабочими. Плачу по четыреста крон в месяц, Настоящая эксплуатация. Свинство, И это потому, что нет квартир. Только богачи и преступники могут позволить себе ходить в ресторан. Я сберег денег. Вернусь домой, открою маленькую мастерскую, женюсь.

— А здесь ты не познакомился ни с одной девушкой?

— Девушка-шведка не для нас. Разве только студент или еще кто-то там может встретиться с порядочными девушками. А рабочий — только с девушками определенного сорта. С такими, как Белокурая Малин.

Нурдин покачал головой.

— Ты видел только Стокгольм, Хорст. А жаль.

— Разве где-то лучше?

Нурдин мягко улыбнулся ему и вышел из гаража. Под ближайшим фонарем он остановился и вынул блокнот.

— Белокурая Малин,— молвил он про себя.— Трупы, наркотики. Ну и выбрал я себе профессию!

По тротуару к нему приближался какой-то человек. Нурдин поднял над головой шляпу и сказал:

— Извините, вы бы мне...

Человек подозрительно посмотрел на него, втянул голову в плечи и прибавил ходу.

— ...Не сказали, в какую сторону идти к станции метро? — тихо и несмело бросил Нурдин свой вопрос в густую пургу.

Потом покачал головой и записал на открытой страничке несколько слов: «Пабло или Пако. Белый «амазон». Чудно смеялся. Белокурая Малин».

Потом убрал ручку и блокнот, вздохнул и вышел из круга света, падавшего от фонаря.

Колльберг стоял перед дверью квартиры Осы Турелль на втором этаже дома на Черховсгатан. Чувствовал он себя очень неловко.

Звонок не работал, и Колльберг, как обычно в таких случаях, забарабанил в дверь кулаком. Оса Турелль сразу открыла, уставилась на него и сказала:

— Да, да, я здесь. Не надо ломать дверь.

— Извини,— молвил Колльберг.

В квартире было темно. Он снял пальто и зажег свет в коридоре. На полке, как и в первый раз, лежала фуражка Стенстрёма. Провод к звонку был оторван и болтался над дверью.

Оса Турелль проследила за взглядом Колльберга и буркнула:

— Сюда звонила масса всяких, идиотов. Журналисты, фотографы и еще бог знает кто. Непрерывно.

Колльберг ничего не; сказал. Он зашел в комнату и сел на один из стульев.

— Хоть зажги свет, чтоб мы видели друг друга.

— Мне и так видно. Но, пожалуйста, могу зажечь.

Она щелкнула выключателем, однако не села, а беспокойно закружила по комнате, как будто была заперта и хотела вырваться на волю.

Воздух в комнате был тяжелый и застойный. Кровать в спальне не застлана.

С того времени, когда Колльберг видел Осу Турелль в последний раз, она очень изменилась. Брюки ее были обсыпаны табачным пеплом, средний и указательный пальцы пожелтели от никотина. Волосы нечесаны и всклокочены, под глазами виднелись синяки, губы потрескались.

— Чего ты хочешь? — неприветливо спросила Оса.

Подойдя к столу, она вытряхнула из пачки сигарету, зажгла дрожащей рукой и уронила непотушенную спичку на пол.

— Ты не работаешь? — спросил Колльберг.

— К сожалению, в нашей фирме есть свой врач. Он сказал, что мне необходимо отдохнуть, и дал освобождение от работы.

Оса Турелль затянулась сигаретой, пепел просыпался на стол.

— Уже прошло три недели. Было б куда лучше, если бы я работала.

Она круто обернулась, подошла к окну и выглянула на улицу, перебирая руками занавеску.

Колльберг беспокойно задвигался на стуле. Разговор оказался тяжелее, чем он себе представлял.

— Чего ж ты хочешь? — спросила Оса Турелль, не поворачивая головы.

Как-то надо было начинать. Но как? Колльберг пристально посмотрел на молодую женщину.

— Садись,— скомандовал он.

Оса пожала плечами, взяла новую сигарету и, зажигая ее, пошла в направлении спальни.

— Садись! — рявкнул Колльберг.

Она вздрогнула и посмотрела на него. В ее больших карих глазах светилась почти ненависть. Однако подошла к креслу и села против Колльберга.

— Нам необходимо выложить карты на стол,— сказал Колльберг.

— Отлично,— молвила она звонким голосом. — Беда только, что у меня нет никаких карт.

— Но у меня они есть.

— Да?

— Прошлый раз мы были с тобой не, совсем откровенны.

Она насупила темные густые брови.

— В каком смысле?

— Во многих смыслах. Но прежде всего я тебя спрошу: ты знаешь, что Оке делал в автобусе?

— Нет, нет и еще раз нет. Совсем не знаю.

— Мы также не знаем,— сказал Колльберг.

Он на миг умолк, глубоко вдохнул воздух, и прибавил:

— Оке тебя обманывал.

Реакция была мгновенной. Глаза ее метали молнии. Оса стиснула кулаки, раздавив сигарету.

— Как ты смеешь мне говорить такое!

— Смею, так как это правда. Оке не дежурил ни в понедельник, когда его убили, ни в субботу предыдущей недели. Вообще у него было много свободного времени в течение всего октября и первые две недели ноября.

Оса только молча смотрела на него.

— Это факт,— продолжал Колльберг.— И еще одно я хотел бы знать, носил ли он пистолет, когда был не на службе?

Она ответила не сразу.

— Да. По крайней мере, последнее время почти всегда. Хотя это его и не спасло.

— Слушай, Оса,— сказал Колльберг.— Он часто куда-то ходил. Ты не думаешь, что он мог с кем-то встречаться? То есть с какой-то другой женщиной?

— Ты думаешь, что это невозможно?

— Не то что думаю. Я в этом уверена.

«Пора изменить тему»,— подумал Колльберг и сказал:

— Собственно, я и пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто Стенстрём — одна из жертв сумасшедшего убийцы. И независимо от твоих заверений, что он тебе не изменял, или, как бы лучше сказать, независимо от причин, на которых основывается твоя уверенность, я все равно не верю, что он ехал тем автобусом просто так, ради удовольствия.

— А во что же ты веришь?

— Что ты с самого начала была права, говоря о том, что он работал. Что он занимался каким-то служебным делом, но почему-то не хотел, чтоб об этом знали ты или мы. Например, вполне возможно, что он длительное время за кем-то следил и преследуемый убил его в отчаянии. Оке умел очень ловко наблюдать за людьми, которых в чем-то подозревал. Это его забавляло.

— Я знаю,— сказала; Оса.

— Можно наблюдать за кем-то двумя способами, — продолжал Колльберг.— Или ходишь за ним как можно незаметней, чтобы узнать о его намерениях, или преследуешь его совершенно открыто, чтобы довести до отчаяния и принудить взорваться или как-то иначе выдать себя. Стенстрём владел обоими способами лучше, чем кто-либо другой.

— Кроме тебя, еще кто-нибудь так думает? — спросила Оса.

— Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер.— Он почесал затылок и прибавил: — Но такое предположение имеет много слабых сторон. Мы теперь не будем на нем останавливаться.

Она кивнула.

— Так что ж ты хочешь узнать?

— Я и сам хорошо не знаю. Как-то надо двигаться дальше. Я не уверен, что во всем тебя понял. Что, например, ты имела на уме, когда говорила, что он последнее время носил оружие? Когда это — последнее время?

— Когда я встретила Оке больше четырех лет тому назад, он еще был мальчишкой,— спокойно молвила она.

— В каком смысле?

— Он был несмелый и наивный. А когда его убили три недели тому назад, он был уже взрослый...— Оса помолчала, потом неожиданно спросила: — Ты сам считаешь себя храбрым? Мужественным?

— Не особенно.

— Оке был трусоват, хотя делал все, чтобы перебороть свой страх. Пистолет давал ему определенное чувство безопасности.

Колльберг сделал попытку возразить.

— Ты говорила, что он стал взрослым. Но с профессиональной точки зрения этого не видно. Ведь он же был полицейский, а дал себя застрелить сзади. Я уже говорил, что мне трудно этому поверить.