Дневник Кости Рябцева - Николай Огнев

Почти сейчас же после этого разговора меня вызвали к инспектору. Там, кроме инспектора, сидела страшно бледная Елникитка и с опущенными глазами - Сережка Блинов.

- Скажите нам, товарищ Рябцев, - сказал инспектор, - что вы знаете об отношениях вашей заведующей с ребятами?

- На школьном совете я вам отвечу, товарищ, - ответил я.

- У меня есть полномочия, - говорит инспектор.

- Вы вот их школьному совету и предъявите, - сказал я и ушел.

После этого я разыскал Черную Зою и говорю:

- Ты помнишь, что ты сказала мне весной?

- Да, помню, - отвечает Зоя и глядит на меня во все глаза.

- Значит, я на тебя вполне могу положиться. Вот прочитай эти стихи, они не к тебе относятся, - скажи свое мнение.

- Что не ко мне-то, я хорошо знаю, - протянула Зоя и стала читать про себя стихи. Читала она очень долго, несколько раз, - видимо, обдумывая каждое слово.

Мне, конечно, было очень интересно знать ее мнение, а она молчит. Наконец я спрашиваю:

- Ты что же, их наизусть выучить хочешь?

И тут я увидел, что она потихоньку ревет. И вдруг говорит скороговоркой:

- Ты не имел права давать мне эти стихи, раз они посвящены другой...

Я взял листок у ней из рук и тихо отошел. Черт их поймет, этих девчат!

А в гимнастической лицом к лицу столкнулся с Володькой Шмерцем и Сильвой. Я пропустил их мимо себя и говорю вдогонку:

- За битого двух небитых дают.

- Ты что лезешь, Рябцев? - отвечает Володька. - Я к тебе не лезу.

- Так с точкой, - сказал я и пошел. А Сильва стоит и смотрит на меня удивленно.

30 июля.

Ревизионная комиссия все продолжается, и говорят, что шкрабы послали в центр протест, и говорят, что будто бы даже демонстративно хотят уйти из школы. Я говорил кое с кем из ребят, и мы решили предпринять свои шаги.

А со мной было вот что: я пошел к Громовым и опять застал Марию одну. Когда она меня хотела облапить и стала говорить, что я свинья, что долго не бываю, то я ей ответил:

- Я думаю, что все это половая извращенность.

- Да почему? - спрашивает она, выпучив глаза.

- Пойдем, я тебе кое-что прочту, - сказал я, и мы вышли в сад.

Там я вытащил и прочитал ей вслух ту бумагу, которую я свистнул в СПОНе. Мария вся покраснела и говорит:

- Это еще что за гадости?

- А мне с тобой тоже гадостно.

- Да почему? - говорит Мария, и даже сквозь пудру видно, как у ней нос покраснел. - Я думала - тебе приятно.

- Нет, - сказал я решительно, - не хочу я в жизни быть каким-нибудь психом. Прощай!

- Ты глупый мальчишка, и больше ничего.

- Так с точкой.

- И ты не имеешь никакого полного права от меня уходить. Теперь не те времена. Я на тебя на алимент подам.

Она еще что-то кричала, но я уже ушел.

А для алимента ребята должны быть. Она меня на пушку не поймает...

31 июля.

Сегодня был решительный день. Я еще с утра кое-кого предупредил, а на четыре часа было собрано общее собрание всей школы со школьным советом и ревизионной комиссией. Кроме Елникитки, никто из шкрабов на собрание не явился.

Я собрал вокруг себя всех верных ребят и занял первые скамьи перед самым президиумом, а Юшку Громова, как самого горластого, посадил сзади стола ревизионной комиссии.

Первый взял слово инспектор.

- Вот, - говорит, - товарищи, я здесь перед вами как представитель института инспектуры, которая призвана от имени центра наблюдать за жизнью учебных заведений и в случае надобности вмешиваться в работу с целью ликвидации злоупотреблений. Не могу сказать, чтобы в вашей школе наблюдались какие-нибудь явные злоупотребления, но, во всяком случае, с сожалением должен констатировать, что школа приобрела нежелательный уклон... Так или иначе, ревизионная комиссия, образованная под моим председательством, вынесла такое постановление.

- Я его не подписывала, - выкрикнула вдруг Елникитка, побледнела и откинулась на спинку стула. Сейчас же притащили нашатырь, дали ей понюхать, и она пришла в себя.

- Так вот, товарищи, - продолжал инспектор, - постановление это гласит прежде всего о том, что школьные работники вашей школы не совсем соответствуют своему назначению...

Но тут я дал знак.

- До-ло-о-ой!.. Вздо-о-ор!.. Неправда-а-а!.. - закричали мои ребята со всех сторон.

- Долой!.. - ахнул Юшка над самым ухом инспектора, так что тот даже вздрогнул.

Председатель, Стаська Велепольская, стала изо всей силы наяривать в колокольчик, но тишина не восстанавливалась, пока я не подал второй знак, так что моя партия сразу замолчала.

Только донесся с задних скамей оторванный голос Гришки Блинова:

- ...нахальство, Рябцев!

Я встал и говорю:

- Прошу не касаться личностей.

- Кроме того, товарищи, ревизионная комиссия, - продолжал инспектор, - постановила вынести на общее собрание, - конечно, предварительно осветив факты, - вопрос о том, могут ли оставаться в школе недостаточно авторитетные школьные работники...

Но тут я опять дал знак. Когда шум удалось несколько унять, встал Сережка Блинов и говорит:

- Я здесь выступаю двояко: во-первых, как ваш товарищ, а во-вторых, как вами же избранный член ревизионной комиссии.

- Ты что же - двуглавый орел, что ли? - крикнул я.

- Во всяком случае, не одноглавая змея, согретая на моей груди. (Не знаю, что он хотел этим сказать.) Я, товарищи, поддерживаю предложение ревизионной комиссии по следующим соображениям: самоуправление у нас хромает на обе ноги и значения никакого не имеет, преподавание ведется вразброд и оторвано от жизни. Школа не увязана ни с каким производством...

- Что же раньше-то молчали, Блинов? - визгливо крикнула Елникитка. Вы ведь входите в ячейку...

- Если вы, товарищи, - сказал инспектор, - согласны выслушать более или менее спокойно, то я доложу вам следующее: здесь предлагается не вынести окончательное решение, которое зависит от центра, а только обсудить затронутые вопросы и запротоколировать мнение школы.

- Позвольте, - сказал я. - Здесь с нами сидит секретарь фабричной ячейки, к которой мы приписаны, но он пускай выскажется потом, а сейчас скажу я. Сережка Блинов! А ты ночевал с нами в Солнечном, как Елена Никитишна? Белую мадаму видел? А ты заступился за нас, когда мужики хотели принять нас в дреколья? Сережка Блинов! А ты отказался от отпуска и остался с нами на все лето, как Зин-Пална? А ты взял к себе на воспитание Алешку Чикина, когда у него помер отец? А ты, Сережка, разъяснил все волнующие нас вопросы, от которых голова лопнуть может и руки оторваться, как Николай Петрович? Вот ты говоришь, что школа оторвана от жизни... А в то время, как мы летом со страшной опасностью для жизни обследовали деревню, набирали естественный материал, помогали в раскопках курганов, ты где был? На траве кверху пузом валялся? Значит, ты, Сережка, соответствуешь своему назначению, а Зинаида Павловна - нет? Так, что ли, будет по-твоему?

Тут я не делал никакого знака, но все равно - поднялся страшный шум: одни - за меня, другие - против.

Попросил слово секретарь ячейки и говорит:

- А я вот не согласен с товарищем инспектором, что он действовал нерационально, потому несогласованно с ячейкой. То, что в школе фракция, а не ячейка, это еще не есть рациональное доказательство. Если бы сразу товарищ обратился в ячейку, мы бы ему сказали, что школа хотя и не без дефектов, а идет нормально, и было бы довольно странно, если бы ячейке не было известно, что учителя не соответствуют своему назначению. По крайней мере, я об этом слышу здесь в первый раз. Товарищу Блинову совершенно нерационально было не посвятить в это дело ячейку. Из этого я усматриваю, что товарищ Блинов просто не чувствовал стабилизации под ногами.

- Да я думал, что это чисто школьные дела, - бормочет Сережка себе под нос.

- Нет, это дело очень даже общественное, товарищ Блинов, - отвечает секретарь, - и я всем здесь заявляю, что если бы не товарищ Рябцев, который, видимо, понимает обязанности красной молодежи лучше многих других, - дело могло бы кончиться нерационально...

- Ай да Костька! - заорал Юшка Громов, но я ему сделал знак, и он замолчал. И тут я увидел, что в залу вошла Зин-Пална.

- Насчет увязки с производством - нам лучше всех знать, товарищ инспектор, - продолжал секретарь. - Пожалуйте к нам в ячейку, мы вам расскажем. А насчет сироты Чикина, которого заведующая взяла к себе на воспитание, то ячейка поручила мне выразить заведующей школой Зинаиде Павловне публичную благодарность за Чикина, как и вообще за ее двадцатилетнюю самоотверженную общественную...

Тут как ударит гром аплодисментов. Я думал, потолок рухнет. Секретарь засмеялся, махнул рукой и полез к выходу. Я ему кричу прямо в ухо (а то бы он не услышал от грохота):

- Ты куда, Иванов?

А он мне в ответ тоже кричит:

- Здесь, вижу, без меня обойдется.

Я смотрю: где же инспектор? И его уже нет. И вот катит ко мне на всех парах Елникитка, я от нее, но было тесно, она меня догнала и кричит:

- Я переменила об вас мнение, Рябцев.