Дневник Кости Рябцева - Николай Огнев

- Да замолчи ты, чертова кукла, - хрипел заведующий, сгрибчив тень за шиворот. - Не понимаешь, што ль, здесь экскурсия ночует... Всех перебудишь, а мне отвечать придется... А то все косы отмотаю, вот-те крест, отмотаю.

В это время мы с Юшкой скатились с лестницы и бросились бежать к себе в комнату. Тень сразу замолчала.

- Вот видишь, - сказал нам вслед заведующий, - ребята должно, в уборную ходили, все слышали. Подводишь ты меня, лахудра несчастная.

А мы с Юшкой, забившись в сено, хохотали до слез и до истерики, так что Елникитка отворила дверь из девчонской комнаты и торжественно сказала:

- Конечно, это Рябцев. Но не беспокойтесь, Рябцев, даром вам это не пройдет. Это возмутительное безобразие. Я даже не нахожу слов.

- Я и не беспокоюсь, - ответил я, и мне сразу стало скучно, а не смешно.

Утром нас разбудил какой-то дядя в синих очках, спросил нас, как мы спали. Он оказался настоящим заведующим и только что приехал из города. А тот был просто сторож, поэтому он так смешно и объяснял. А потом настоящий заведующий сказал нам, что сторож служил еще при помещике Урусове и что, должно быть, его придется прогнать. И это уже не в первый раз, что он выдает себя за заведующего.

На обратной дороге мы много хохотали над Елникиткой, что она пьяного сторожа приняла за заведующего и с серьезным видом слушала его объяснения. Уж знает свою естественную историю, так и не суйся в обществоведение.

6 июля.

Несмотря на то что Зин-Пална ходит все время расстроенная и бледная, - больна она, что ли, - вчера опять была экскурсия в Головкино. Она могла бы кончиться очень печально, если бы не хладнокровие Зин-Палны. Я нарочно сходил в нашу фабричную ячейку и, хотя не застал секретаря, все-таки запасся мандатом от имени ячейки на имя головкинского комсомола с просьбой об оказании мне содействия в обследовании крестьянского быта.

Было воскресенье, и поэтому в деревне было гулянье. Многие мужики уже с утра были пьяные, а комсомольцы, как на грех, ушли на какое-то собрание в рик, а это - верст двадцать пять. И вот что из этого вышло.

Зин-Пална разыскала председателя и просила его содействия. Он сам не пошел, а послал своего сына, парнишку лет пятнадцати. Мы начали обмер, пустили в ход рулетку, нас обступили со всех сторон бабы, девки, парни, ребятишки и глазеют. Я решил воспользоваться случаем и, пока остальные ребята возились с рулеткой, начал обследовать быт. Для этого я подошел к девчатам и вступил с ними в разговор. Они хихикали и прятались одна за другую, а я все приставал к ним, чтобы они спели какую-нибудь песню. Они говорят, что не знают.

- А кто из вас лешего видел? - спрашиваю я.

- Да вот он, леший, стоит, - отвечает одна и показывает пальцем на меня. Вдруг ко мне подходит один из парней и говорит:

- Ты к нашим девкам не лезь, ты за этим, што ли, сюда пришел?

Тогда я вынимаю мандат и ему показываю. Он посмотрел и говорит:

- Это не про нас писано. Раз ты сукомол, то и иди к сукомолу, а к девкам приставать нечего.

Я было вступил с ним в спор, но вижу, что они меня оттерли, а среди наших какое-то волнение.

Обмер шел по задам мимо огородов, и ихние, деревенские, ребятишки, которые толкались около рулетки, забрались в чей-то огород, нарвали стручков, а сказали на наших. Какая-то тетка выскочила, начала кричать. И лезет прямо с кулаками на Зин-Палну и кричит ей:

- Раз ты учительша, должна за ими смотреть.

Зин-Пална спокойно отвечает:

- Я не отвечаю за ваших, деревенских, детей, а мои тут все при мне были.

- Да что я не видела, што ль! Вон тот вон самый стручки рвал.

И показывает на меня.

- Что ты врешь-то, тетка! - закричал я, обозлившись. - Когда ж я у тебя стручки рвал?

- Он тут и к девкам приставал, - загорланили парни.

Тут Зин-Пална как гаркнет громовым басом, что я даже и не ожидал от нее такого:

- Как же вы смели, Рябцев, приставать к девушкам?

Весь галдеж сразу утих, а я молча вынул мандат и подаю Зин-Палне.

- Ну и что же? - спрашивает Зин-Пална.

- А то, что, раз я обследую быт, имею я право просить петь песни или не имею?

Тут подходит здоровенный мужик, который все молчал и смотрел, и говорит:

- Уходите вы от греха подальше, тут вам делать нечего.

А девки издали кричат:

- Оченно просим - от ворот поворот!

Какой-то еще пьяный мужичонка ввязался:

- Я их знаю, они насчет налога, - зе-мле-ме-ры, грети их душу мать совсем!

- Гони их в шею, а не то за дреколья возьмемся! - закричали со всех сторон.

А баба, у которой тырили стручки, подскакивает к Зин-Палне и хвать ее за рукав. А тут откуда ни возьмись - Алешка Чикин. Схватил бабу за руку и мотнул ее в сторону.

- Да что ж это, православные, руками хватают! - заорала баба, а какой-то длинный парень схватил Алешку за плечо.

- Стойте! - опять таким же голосом гаркнула Зин-Пална, и ее единственный желтый зуб блеснул, как клык. - Дайте слово сказать.

И опять все замолчали.

- Вот вы ничего толком не спросите, - говорит Зин-Пална учительским голосом, - а лезете в драку. Мы желаем вам добра. Хотим быть вашими городскими шефами, а для этого нам надо составить плант. (Так и сказала: плант).

- А что с того будет? - спрашивают тихо сзади.

- А будет то, - отвечает Зин-Пална, - что у вас будет заручка в городе - раз. Вы будете знать, куда обратиться, - два. Мы вам всегда поможем - три. Газету вам присылать будем - четыре. Семенную ссуду поможем исхлопотать - пять. Это и есть "шефы".

- Что же ты, гражданка, сразу-то не сказала? - спрашивает высокий мужик.

- А вы разве спрашивали? - отвечает Зин-Пална. - А потом, я адресовалась к вашему председателю, а он вон нос воротит, разговаривать не хочет...

- Он у нас тако-о-ой: "Кто я!" - радостно подхватил пьяный. - С им, брат, не очень: "Я Совецкая вла-а-асть".

- Ну так вот, - говорит Зин-Пална. - Сейчас мы уйдем, вы нам все равно работать помешали. Пока до свиданья, приходите к нам в школу, адресок мы оставим. И сами в другой раз придем. Пойдемте, ребята.

- А стручки-то как же? - спрашивает баба.

- Иди-и-и ты к мамаше за пазуху, тетка Афимья, - отвечает пьяный, нужна ты со своими стручками... Тут, нешь не видишь, уч-ченые, - а ты кто? Должна понимать, как и что.

Ребятишки провожали нас далеко в поле и все кричали.

- Шевы!.. вшевы!

Когда мы пришли в школу, Зин-Пална говорит:

- То, что сказано, ребята, - кончено... нужно исполнить.

- Исполним, исполним! - закричали все.

10 июля.

Я теперь убедился, что лорд Дальтон был отчасти прав, когда изобретал свой план. Конечно, нужно самому узнавать все, а если от других, на рассказ, то выходит совсем не то, что на самом деле.

Вчера был спектакль у Громовых. Ставили "Предложение". После спектакля Громовых отец оставил всех ужинать, и за ужином все пили вино, в том числе и я. После ужина очень долго все сидели, а потом Мария вызвала меня в коридор. Там было страшно темно, я наткнулся на косяк и посадил себе фонарь, но промолчал, - должно быть, потому, что голова от вина сильно кружилась. Потом Мария потащила меня за собой в какой-то закоулок или чулан.

Когда все кончилось, я вдруг почувствовал страшный запах какой-то тухлой козлятины, и меня чуть не стошнило.

- Фу, какая гадость! - говорю я Марии. - Чем это здесь так воняет?

- А это здесь отцовские шкурки сложены, ты не обращай внимания, шепчет в ответ Мария. - Да не ори так громко.

Но я больше не мог выдержать и ушел домой. По дороге у меня кружилась голова, и билось сердце, и было очень гадко, и больше всего не хотелось, чтобы об этом узнала Сильва. А впрочем, как она может узнать? С Юшкой она почти совсем не разговаривает и шьется последнее время больше с Володькой Шмерцем. Я даже не понимаю, что она в нем нашла. А главное, что Сильва и не замечает, что Володька со всеми девчатами подряд шьется и она под этот же ряд попалась. А это, должно быть, обидно для женского самолюбия, тем более для Сильвы. Потому что Сильва ведь очень гордая, - пожалуй, гордей всех наших девчат.

13 июля.

Сегодня я как шеф ходил в Головкино и захватил с собой на всякий случай Ваньку Петухова, - он в отпуску. По дороге мы рассуждали опять о половом вопросе. Я рассказал Ваньке про ту бумагу, которую я свистнул в СПОНе, и спросил его мнения на этот счет.

- Конечно, - говорит Ванька, - всякие эти пакости, может, кто и проделывает, но ведь они - наследие старого режима. Сейчас никаких неестественных штук не надо, все можно просто и естественно.

Я ему сказал, что не понимаю даже и слов-то этих как следует (которые на бумаге), но думаю, что "просто" - тоже противно, особенно после.

- Не знаю, значит, ты не привык, - говорит Ванька. - А потом, конечно, важно с кем связываешься.

- Ну, если, например, вдвое старше тебя?

- Это - пакостные бабы, - говорит Ванька, - и никогда не поймешь, что им надо.

В разговоре и не заметили, как подошли к Головкину. Там, на выгоне, гуляли деревенские девчата (дело было в субботу, под вечер). Они очень чудно танцевали: схватятся одна за другую - и пошла крутить. А кругом парни, кто с гармошкой, а кто и так.