Перчинка - Франко Праттико

— Да ты что, с ума сошел? — запротестовал Марио. — Разве это для детей? Между прочим, ты когда-нибудь имел дело со взрывчаткой? Вот то-то! Нет уж, отправляйся-ка на улицу, а тут я сам распоряжусь. Иди к нашим, и все вместе выходите из монастыря. И ты чтобы тоже вышел, слышишь?

— Нет, я останусь здесь, — твердо возразил Перчинка. — Как только монахи уйдут, вы свистните, чтобы я знал, что в монастыре никого нет. Я сразу же лезу наверх, потом зажигаю фитиль и убегаю. Подумай только, разве ты можешь быстро пролезть по этой трубе? Да и бегаю я быстрей тебя. Нет, тебе не спастись!

Марио колебался.

— Ничего, не беспокойся, — засмеялся Перчинка. — Все будет в порядке. Знаешь, сколько раз я туда лазил? Сам небось видел, как монах-то разозлился! Ну и добра же у них там было! Что твоей душе угодно. А я, конечно, не терялся!..

Несмотря на серьезность положения, Марио, слушая мальчугана, не мог сдержать улыбку.

— Иди, иди вниз, — повторял Перчинка, и его хрипловатый голосок дрожал от нетерпения. — Я все устрою. Ты не волнуйся, я знаю, что делаю. Да, вот что! Как только выйдете, сразу же прячьтесь за стену. А то вас увидят.

— Ладно, — вздохнул Марио.

В самом деле, вряд ли он сможет быстро пролезть через этот узкий проход. Но, с другой стороны, просто страшно подумать, какому огромному риску подвергнется мальчик. Что если немцы оставляют в кладовке часового? Это значило бы, что мальчишку пристрелят раньше, чем он успеет вылезти из люка! Да и шнур чертовски мал. А доставать новый уже некогда. Он снова вздохнул, все еще не решаясь дать согласие.

— Скорее, Марио, — торопил Перчинка. — А то как нагрянут, и…

В этот момент оба услышали какую-то возню в жилой части монастыря. Марио наконец решился. Махнув рукой, он исчез в темном отверстии прохода. Перчинка остался в убежище. Он неподвижно стоял в темноте, не спуская глаз с того места в потолке, где должен был находиться люк, сжимая в одной руке спички, а в другой перевязанный веревкой пакет с гранатами.

Миновав узкий проход, Марио присоединился к своим товарищам, которые молча ждали в коридоре.

— Остался Перчинка, — сразу же сообщил Марио. — Он хочет проникнуть непосредственно в немецкий склад. Только он один и сможет быстро пролезть через эту трубу. Как только мы ему свистнем, он запалит шнур.

— Ох, оставит он там свою шкуру! — тихо пробормотал комиссар.

Марио покачал головой.

— Другого выхода нет, — сказал он глухим голосом. — А Перчинка уверен, что выберется.

— Так-то оно так, — снова заметил комиссар, — но ведь это же всего-навсего ребенок.

Как видно, в эту минуту он вспомнил о своих сыновьях.

— Идемте к выходу, нужно посмотреть, когда пройдут монахи, — неожиданно вмешался Чиро, И его маленькая круглая физиономия побледнела от волнения. А я вернусь и предупрежу Перчинку.

— Ладно, — согласился Марио, — но запомни: свистнешь и сейчас же назад. Никаких глупостей, понял? Мы должны победить. А если нас всех перебьют, от этого не будет никакой пользы.

Осторожно выбравшись на освещенную луной площадку перед входом в развалины, они незаметно, по одному, перебрались за невысокую каменную стену, возвышавшуюся неподалеку от дверей монастыря. Только Чиро остался у входа и, притаившись в кустах, ждал, готовый броситься вниз, едва монахи покажутся на площади.

Далеко на колокольне Сан-Гаэтано часы пробили двенадцать ударов. Наступила полночь. Из монастыря донеслось несколько коротких приказаний. Немцы готовились к нападению на подземелье.

— Пусть только попадется мне в руки этот проклятый дон Мими, — бормотал себе под нос комиссар. — Пусть только попадется! Я его живым съем, ей-богу!..

Вдруг он замолчал. Через площадь к лестницам, ведущим на улицу Фория, скользнула черная тень. За ней так же неслышно мелькнули еще три фигуры.

— Бегите! — высовываясь из-за стены, громким шепотом крикнул монахам Марио. — Не теряйте времени!

Чиро тоже увидел черные фигуры. Сделав знак своим друзьям, скрывавшимся за стеной, он юркнул в подземелье.

Перчинка терпеливо дожидался сигнала. Он напряженно прислушивался, но ничего не слышал, кроме громких ударов собственного сердца. А возня наверху становилось все громче. Черт возьми! Что, если немцы вломятся в подземелье раньше, чем Марио и его друзья успеют уйти? Проклятые монахи! Это, конечно, верно, что они — правда, не подозревая об этом — долгое время кормили его, поэтому он не мог допустить, чтобы они погибли вместе с немцами, но… Словом, Перчинка от всей души желал им провалиться сквозь землю.

(лакуна — ОТСУТСТВУЮТ СТРАНИЦЫ 145–146)

какой изголодавшийся человек уплетал бы, вероятно, сочный ломоть ветчины.

В следующее мгновение Перчинка уже вползал в узкое отверстие прохода. Все звуки, наполнявшие казарму, сразу стали далекими и смолкли. Мальчик быстро прополз по трубе, выскочил наружу и в два прыжка перелетел почти на середину подземелья. Здесь он снова на секунду остановился. Прямо перед ним, еле различимая в темноте, виднелась лестница, заросшая кустиками бурьяна. Он огляделся вокруг, словно навеки прощаясь со старым другом. Прощайте, древние стены, заплесневелые, мокрые, но такие родные! Пригнувшись, он что есть духу бросился наверх и через несколько секунд уже был на залитой луной площадке перед входом в монастырь.

А голубой огонек продолжал торопливо бежать вверх по шнуру. Вот он добрался до открытого люка и, подпрыгивая, побежал к двум ящикам, между которыми лежала завернутая в бумагу мина.

В ту минуту, когда Перчинка юркнул за каменную ограду, двери жилой части монастыря раскрылись и на пороге показался немецкий офицер, крича что-то солдатам на своем деревянном языке.

— Бежим! — шепнул Перчинка.

Все шестеро одновременно повернулись спиной к монастырю и бросились к лестнице, ведущей на улицу Фория. К счастью, она была окутана густой тенью, потому что луна еще не добралась до этой части площади. Вдруг со стороны монастыря донесся глухой удар, словно упало что-то очень тяжелое. Солдаты, выходившие из монастырских дверей, в нерешительности остановились, на этот раз без всякого приказа. На какое-то мгновение наступила мертвая тишина. Потом из центра монастыря, из самого его сердца, взметнулся высокий столб огня. Пробивая крышу, он швырнул в небо облака камней, исковерканную мебель и человеческие тела. Страшный грохот потряс холм и прокатился по всему городу. За ним последовало несколько более слабых взрывов, и вся жилая часть монастыря, рассыпавшись, как карточный домик, рухнула на старые развалины, словно объятая желанием навеки слиться с ними воедино.

Одновременно с главным ударом из монастыря вырвались десятки человеческих криков, смешавшихся в один душераздирающий вопль и на мгновение даже как будто заглушивших грохот взрыва.

На несколько секунд лестницу осветило колеблющееся зарево, но шестеро беглецов, подчиняясь взмаху руки Марио, уже рассыпались по переулкам, направляясь каждый в свою сторону. А на вершине холма целая туча удушливой пыли медленно оседала на исковерканные развалины монастыря.

Глава XII

СМЕРТЬ КОММУНИСТА

На улицах Неаполя стреляли. То тут, то там, с крыши, с балкона, из-за забора вдруг раздавался меткий выстрел, и, сраженный на бегу, падал немецкий вестовой или как подкошенный валился на землю фашист, совершавший обход. Да, фашист, потому что они все еще встречались в городе. Правда, их было немного, они были насмерть перепуганы и по большей части не рисковали высовывать нос из своей казармы на площади Мадзини. Чаще всего снова надеть фашистскую форму их толкал страх — страх перед немцами, опасение, как бы последние не подумали, что они имеют какое-то отношение к народу, сопротивляющемуся с оружием в руках.

Дон Доменико тоже напялил черную рубашку и, всюду выставляя напоказ свой боевой дух, лез из кожи вон, чтобы выслужиться перед начальством и немцами. Но, когда его вызвали однажды из его удобной комнаты в казарме и приказали отправиться в знакомые ему Звездные переулки, чтобы проверить, есть ли там бунтовщики, у него вытянулась физиономия.

— Это бесполезно, синьор командир, — ответил он, вытягиваясь по стойке «смирно». — Бунтовщики повсюду…

— Не рассуждать! — рявкнул чентурионе.[9] — Выполнять приказ!

— Но ведь там от меня и костей не соберут!.. — плаксивым голосом осмелился возразить дон Доменико.

Рядом с чентурионе, наблюдая всю эту сцену, стоял немецкий офицер, и, хотя он не понимал ни слова по-итальянски, губы его кривились в иронической улыбке. Взглянув на эту улыбку, дон Доменико счел за благо подчиниться приказанию.

— Да я так просто сказал, чтобы объяснить, что, по-моему, от этого будет мало толку, — пробормотал он и, вскинув руку в фашистском приветствии, крикнул: — Слушаюсь!