Перчинка - Франко Праттико

На одной из улиц Перчинка столкнулся нос к носу с доном Микеле, вооруженным тяжелым немецким карабином. Недолго думая мальчик попросил своего старого приятеля уступить ему оружие.

— Ишь ты, какой прыткий! — насмешливо проговорил дон Микеле. — А я как же? Что же мне, по-твоему, с деревянной сабелькой, что ли, на войну-то идти?

— Да зачем же вам воевать? Вы уже старый! — в сердцах воскликнул мальчик.

В ответ дон Микеле влепил ему здоровенный подзатыльник. С некоторых пор престарелый ополченец ПВО чувствовал, что становится иногда храбрым, как лев. Правда, это случилось с ним поздновато, но… Словом, Перчинке и на этот раз дали поворот от ворот. Но тут нежданно-негаданно он получил самый что ни на есть дельный совет. И подал этот совет не кто иной, как Чиро!

— Ой, знаешь что! — воскликнул он, останавливаясь посреди дороги. — А что, если нам сходить к тому профессору, которому ты масло продавал? Ты ведь сам говорил, что у него есть ружья. А если он не хотел их тебе продать, так это же ничего не значит. Ты их у него не насовсем попроси, а в долг. Может быть, и даст, а? Скажи, что, когда все кончится, мы ему сразу принесем и отдадим.

— Ни шиша этот скряга не даст, вот увидишь, — возразил Перчинка.

— А все-таки давай попробуем, — не унимался Чиро, которому, кроме всего прочего, ужасно хотелось посмотреть, как живут настоящие синьоры.

В конце концов, они вместе отправились на улицу Трибуналов. Неаполь совершенно преобразился. На улицах было полно людей, однако сейчас все они были заняты совсем необычным делом. Одни возводили баррикады, чтобы преградить путь смертоносным немецким танкам, другие, объединившись в боевые дружины, учились военному делу. На каждом шагу попадались парни с ружьями за плечом. Со стороны могло показаться, что все они собрались на охоту.

Хозяевами в Неаполе снова стали неаполитанцы. Ни немцев, ни фашистов не было видно, а если они и рисковали появляться на улицах, так только целыми взводами и с оружием на изготовку.

Повернув за угол улицы Дуомо, Перчинка вдруг увидел вооруженный до зубов немецкий патруль. Навстречу немцам двигалась группа патриотов. Стычка казалась неизбежной, поэтому, боясь оказаться между двух огней, приятели проворно юркнули в первое попавшееся парадное. Но оба отряда только обменялись свирепыми взглядами и разошлись без единого выстрела. Каждый из них отправился своей дорогой.

— Э, струсили! — воскликнул Чиро.

Лицо мальчика пылало от стыда и возмущения.

— «Струсили»! — передразнил его Перчинка. — Много ты понимаешь! Если бы мы начали стрелять первые, они бы уложили нас всех до единого. Не видел ты что ли, сколько на них оружия навешано? — Перчинка говорил с таким видом, словно был, по меньшей мере, командиром партизанского отряда. — Вот и получается, что струсили не мы, а немцы! — закончил он.

Ворота дома, где жил профессор, оказались на запоре. С трудом дотянувшись до колотушки, висевшей на веревке, Перчинка с силой ударил два или три раза. Долго никто не открывал, наконец в окошечке на одной из створок, показалось лицо старого привратника.

— Ну чего стучите? — хмуро спросил он. — Марш отсюда! Нашли время баловаться!

— Мы не балуемся, — возразил Перчинка. — Нам к профессору надо.

— Это зачем же он вам понадобился? Не может он вас принять.

— Почему? — удивился Перчинка.

— Болен, — ответил старик. — А теперь марш отсюда, — добавил он и захлопнул окошечко.

Но Перчинка снова забарабанил в ворота.

— Ах, ты так! — закричал привратник, приоткрывая ворота. — Ну, берегись! Сейчас я выйду и такую тебе взбучку задам!..

— А ну, попробуй! — дерзко воскликнул Перчинка.

Чиро сразу понял намерение приятеля и стоял наготове. Привратник открыл пошире одну створку ворот, собираясь выскочить на улицу, но не успел он сделать и шага, как Чиро ловко подставил ему ножку. Старик упал на землю, а оба приятеля, воспользовавшись этим, бросились во двор.

Взлетев на второй этаж, они забарабанили в знакомую Перчинке стеклянную дверь профессорской квартиры. В ту же минуту снизу донеслись тяжелые шаги и вопли привратника, который со всей поспешностью, на какую только были способны его старые ноги, принялся карабкаться по лестнице. До площадки второго этажа он добрался как раз в тот момент, когда экономка профессора отворяла дверь.

— А, разбойники! — вскричал привратник, хватая Перчинку за рубашку. А, негодяи! В тюрьму, в тюрьму вас отправить, вот что!

Он уже замахнулся, собираясь влепить затрещину, но тут вмешалась перепуганная экономка.

— В чем дело? — спросила она.

— Да как же! — воскликнул запыхавшийся привратник. — Вот, полюбуйтесь, донья Мария, на этих негодяев. Сбили меня с ног и силой ворвались в дом…

— А что же он не пускает? — закричал в ответ Перчинка, извиваясь как угорь. — Нам к профессору надо, а он не пускает!..

— Оставьте его, дон Антонио, — сказала экономка и, обратившись к Перчинке, добавила: — А за масло твое я еще не могу заплатить, уж не взыщи.

— Отпустите, слышите, что вам говорят! — еще громче закричал Перчинка, вырываясь из цепких рук старика. — Не надо мне никаких денег, — крикнул он, обернувшись к женщине, — мне нужно только поговорить с профессором!

— К профессору нельзя, он болен, — ответила женщина.

Привратник отпустил наконец Перчинку, но не ушел, а продолжал стоять рядом, кидая на мальчиков свирепые взгляды. Как видно, он ждал, когда донья Мария закроет дверь, чтобы хорошенько посчитаться с этими сорванцами.

— А мне с ним во как поговорить надо! — воскликнул Перчинка. — Я одну минутку!.. Одну минуточку. Ну, пожалуйста, донья Мария, — жалобно добавил он.

— О чем же ты хочешь с ним поговорить? — полюбопытствовала экономка.

— О немцах, — уклончиво ответил Перчинка. Экономка и привратник испуганно переглянулись.

Старик невольно отступил на шаг, а донья Мария уже готова была захлопнуть дверь.

— О немцах? — прошептала она.

— Ну да. Пустите меня к профессору.

Поколебавшись с минуту, женщина наконец посторонилась и впустила ребят в переднюю. Но, не решаясь, очевидно, оставить их одних, она взглянула на привратника и сказала:

— Побудьте тут, дон Антонио.

Старик снял шляпу и опустился на ларь, стоявший у дверей.

— Вы тоже подождите здесь, — продолжала экономка, обращаясь к ребятам. — А я пойду узнаю, проснулся ли профессор.

Оба приятеля уселись в другом конце передней, чтобы быть подальше от привратника. Чиро с любопытством разглядывал потертые кресла и развешанные по стенам потемневшие, покрытые пылью картины.

— А ничего бы пожить в таком доме, — заметил он. Перчинка кивнул.

— Еще бы, богачи… — прошептал он. Потом, повернувшись к привратнику, как ни в чем не бывало спросил: — А что с профессором, дон Антонио?

— Вот как дам по затылку, тогда узнаешь, что! — свирепо буркнул тот.

— Он очень нездоров? — не унимался Перчинка.

— Да, очень, — со злостью ответил старик и, на удержавшись, прошипел: У, висельники!

— Бедняга! — невозмутимо продолжал мальчик, — мне его очень жалко. Такой хороший человек — и вот вам…

На этот раз привратник промолчал.

Чиро встал и начал ходить по комнате, рассматривая картины. Потом он протянул руку и потрогал рамку одной из них.

— Не трогай! И так всё захватали! — сейчас же крикнул привратник.

Мальчик вздрогнул и испуганно отскочил от стены.

В этот момент в переднюю вошла экономка. — Ну ладно, идите, — сказала она. — Только, пожалуйста, не долго. У профессора высокая температура.

Проходя через кабинет, где Перчинка уже побывал, когда приносил масло, ребята бросили красноречивый взгляд на два карабина модели 1891 года, висевшие в застекленной витрине. Из кабинета они вслед за экономкой вошли в просторную спальню, стены которой были сплошь увешаны фотографиями в рамках. Здесь стояла простая скромная мебель, казавшаяся даже бедной.

Профессор лежал на широкой никелированной кровати. Он еще больше похудел и казался до крайности истощенным. Его бородка совсем побелела и сливалась с белизной простынь. Увидев ребят, он слабо улыбнулся.

— А, это ты! — тихо воскликнул он.

— Здравствуйте, профессор, как вы себя чувствуете? — вежливо сказал Перчинка, подходя вместе с Чиро к постели больного, в то время как донья Мария остановилась на пороге.

— Плохо, сынок, — отозвался старик.

Его голос звучал хрипло, он словно доносился издалека и вот-вот готов был умолкнуть совсем. Зато глаза его сверкали все так же и даже казались еще больше, чем прежде, на осунувшемся лице.

На минуту воцарилось молчание. Профессор заговорил первым.

— Так что же ты хотел сказать о немцах? — спросил он своим скрипучим голосом.

Сам не замечая этого, Перчинка опустился на колени подле кровати старика и горячо заговорил: