Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик

Арнауд де Серизэ толкнул Александра локтем.

— Держись поближе ко мне. И не связывайся ни с кем, кто лучше вооружен. Если почувствовал, что увяз в бою, — отступай.

Александр кивнул, но на самом деле мало что понимал, подавленный слепым страхом. И спросил рыцаря:

— А вы не боитесь?

— Чего? — резко вскинулся Арнауд. — Рискуем всего-то жизнью.

Решетка уже поднялась достаточно, открывая проезд. Александр повозился, перехватывая поводья и щит левой рукой; правой предстояло орудовать копьем. Самсон в нетерпении перебирал копытами; Александр ощутил испарину и сказал хрипло:

— Я не хочу умереть.

Арнауд бросил твердо, почти высокомерно:

— А ты и не умрешь. Не так-то это просто. Из-за этого мне еще придется переносить страдания… — Он окинул Александра сердитым взглядом. — Знаешь, юноша, почему Харви обязал меня защищать тебя?

Александр медленно покачал головой.

— Потому что знает, что из-за этого я не смогу найти подходящую свалку и в ней — достойного избавителя от земных скорбей.

Александр ничего не смог сказать в ответ. Любые слова казались неуместны, а выражения признательности и прочие банальности вызвали бы только презрение.

Но чуть позже Александр все-таки выдавил:

— Я хотел бы хоть как-то облегчить тяжесть в вашей душе.

— Слишком поздно, сынок. Каждый сам несет свой крест.

Решетка поднялась чуть выше голов всадников, и воины, слегка пригибаясь под ее клыками, проехали к наружным вратам. И вот они распахнулись, и всадники, набирая ход, вырвались из замка. Самсон порывался перейти в галоп, но Александр сдерживал коня: сомкнутый строй не позволял ни ринуться вперед, ни отстать.

Недолгий пологий спуск от ворот — и вот отряд уже на ровном поле, и Бертран проревел боевой клич: «Лаву! Лаву!»

С тяжелым грохотом копыт, все ускоряя мах, воины Лаву — стремя к стремени — накатывались на лагерь осаждающих и слишком поздно обнаружили, что их стало вдвое больше, чем предполагалось, и они хорошо подготовлены к нападению.

Осознав опасность, Бертран дико замахал рукой; боевой рог трижды отчаянно взревел, подавая сигнал к отступлению, и умолк: стрела впилась в горло трубача. Рыцари Лаву попробовали отступить, но оказались в полном окружении: челюсти западни захлопнулись.

Пеший копейщик — острие его копья зло сверкало — бросился на Александра; юноша похолодел от страха, но почти автоматически уклонился и тут же уздой и бедрами послал Самсона вбок — и конь мощным плечом отбросил солдата наземь. Двое пехотинцев бросились к упавшему, один прикрыл его щитом, а второй замахнулся на Александра секирой.

Не ввязываясь в бой, Александр хлестнул Самсона и отскакал в сторону — и тут обнаружил, что попал из огня в полымя. Теперь на него ринулись, нацелив копья, двое конных рыцарей, а рядом не было и следа Арнауда. Время перед неизбежным столкновением, казалось, страшно замедлилось, и вдруг Александр ощутил, что страх улетучился чудесным образом. Никакой дрожи, никакого стеснения в животе, только поток холодного гнева прокатился по жилам. Если придется погибнуть, то вместе не с одним и не с двумя поверженными врагами.

Он выставил щит, прикрывая грудь и низ лица, направил копье и толкнул пятками в бока Самсона. И в самый последний момент сближения уздой и отработанным движением бедер заставил коня вильнуть в сторону, и передний атакующий промахнулся. В то же мгновение Александр поднялся в стременах, повернулся и ткнул копьем рыцаря мимо щита.

Острие пронзило панцирь и гамбезон и вошло в тело. Удар был недостаточно силен, чтобы убить, но наверняка выводил из строя. Рыцарь вскрикнул от боли и неожиданности и выронил копье. Александр же выдернул свое копье из раны и повернул Самсона так, чтобы конь раненого рыцаря оказался между ним и вторым нападающим.

Противники обменялись хриплыми от гнева проклятиями, но Александр, несмотря на ярость в крови, сохранял холодный рассудок. Мысли приобрели чрезвычайную ясность и быстроту, а реакция стала молниеносной.

Рыцари немного отступили, решая, как начать новую атаку; один из них прижимал руку к пробитому панцирю, и между пальцев боевой перчатки пробивались струйки крови. Но вот второй, не раненый, выхватил из чехла позади седла «утреннюю звезду», цепь с шипастым шаром.

Это было страшное оружие, но требовался хороший навык пользования им. В случае промаха можно было запросто вывихнуть руку, можно было крепко стукнуть себя по затылку или спине. Но в руках мастера зубчатый шар мог проломить в щите дырищу размером с кулак, а не защищенного тяжелым панцирем человека размолотить в кровавую лепешку.

Рыцарь начал раскручивать цепь над головой. Александр тут же послал Самсона на противника, целясь копьем в центр смертельного круга, чтобы цепь намоталась на древко и можно было выдернуть оружие, как некогда удалось сделать это с Удо ле Буше. Рыцарь, разгадав намерение Александра, поспешно попытался нанести упреждающий удар — и промахнулся; а юноша мгновенно изменил тактику и нацелил копье в открывшийся правый бок. Мах Самсона усилил удар, и наконечник копья пробил панцирь и плоть и уперся в кость. Рыцарь взвыл от боли. Его напарник попытался прийти на помощь, но не смог из-за раны поднять меч. Александр выдернул копье, и тут же на взмыленном и забрызганном кровью коне подлетел Арнауд.

— Глупый мальчишка! — проревел он, умело отмахиваясь от пехотинцев, которые подбегали к месту схватки. — Да и Харви тоже совсем свихнулся!

Александр оглянулся. Вокруг — сверкающие мечи и воздетые копья; и над сражающимися справа взметнулся грозный клич: «Король Ричард!», а слева — «Маршалл!»

Александр повернул коня и глянул в ту сторону, где над сражающимися воинами еще реяло знамя в руке Харви. Если бы к Амону прибыло обычное подкрепление, то воины выкрикивали бы клич «Ругон!». То, что сейчас прогремело над полем боя, указывало, что войсками командует сам Ричард Львиное Сердце.

Тем временем над лагерем, растоптанным сотнями копыт, наполненным лязгом оружия и криками, реющее в самой гуще схватки знамя Лаву дрогнуло, а затем исчезло из вида.

— Монруа! — проревел Александр и ударил пятками в бока Самсона. Теперь начиналось его личное сражение, — Монруа!

Мрачный Арнауд развернулся и поскакал следом. Собственная жизнь его совсем не заботила, но он пообещал удержать от погибели неопытного юношу.

Александр тем временем выхватил меч и дрался, как демон, одержимо продвигаясь к месту падения знамени. А там уже взметнулось другое — три золотых льва на темно-красном фоне.

Горячий пот заливал глаза Александра, рукоять меча жгла руку через перчатку; а в мозгу билась единственная мысль: найти Харви, спасти его, нисколько не осознавая тщетность попытки. Он должен был это сделать — и делал все, что мог.