Записки дивеевской послушницы - Ольга Иженякова

— А почему не покупают билеты на самолет? — спросила я. Мне пояснили, что к электронному билету на самолет нужно приложить еще и посадочный талон, только тогда он будет действителен.

— А разве нельзя купить в кассе билет? — не отставала я со своими вопросами.

— Можно, — ответила проводница. — Только обычно менеджеры всё делают по Интернету. Из десяти электронных пассажиров, как правило, три-четыре не приходят.

— Вот это да! — невольно вырвалось у меня. — Какие убытки…

На это она многозначительно ответила:

— Кому как… — и ушла. Я подумала: действительно, какие убытки — билеты ведь оплачены. А потом обрадовалась: буду ехать в купе одна!

Но вдруг показалось, что радуюсь я рано. Я догнала проводницу в коридоре и спросила: а если электронные пассажиры вдруг решат всё же сесть на какой-нибудь станции? Ведь билет действителен на весь маршрут.

— Не боись, девка, — подмигнула мне по-свойски она, — не сядут.

Я, обрадованная, ушла к себе в купе. Но предчувствие не обмануло. На первой же станции в купе зашел мужчина с узелком в руке.

— Вы электронный пассажир? — спросила я.

— Нет, я натуральный, — ответил он серьезно.

Проводница указала ему место напротив, а меня заверила, что мужчина приставать не будет. И, не дав мне опомниться, попросила большой свет не включать, чтобы не раздражать соседа:

— Хватит вам, девушка, и лампочки у изголовья.

Тут подошли еще двое мужчин с упакованной мебелью, которую сложили на верхние полки, заняв и то место, где должны находиться матрацы и одеяла.

— Как в товарняке, — заметил пассажир напротив, — но ничего, как-нибудь перекантуемся, не вековать же здесь. Четыре часа осталось — а там воля!

После этих слов ему позвонили на мобильный телефон, и он начал принимать поздравления с освобождением.

— Полгода еще похожу у ментов под лупой, — сказал он в трубку, — а там, глядишь, и новую жизнь начну. С чистого листа. Но сначала к маме, паспорт сделаю.

«У него даже нет паспорта», — пронеслось у меня в голове.

— Вы без паспорта купили билет и сели в поезд? — спросила я с недоверием, когда он, наконец, положил трубку на стол.

— А вас это удивляет? — ответил он вопросом на вопрос.

— Вообще-то, да.

— Эх, кто бы меня удивил, — произнес он. — Будет, будет у меня паспорт, все будет.

Тут в купе пришла проводница и принесла ему чай.

Мужчина к ее пакетику добавил еще четыре, которые извлек из своего узелка, и начал пить чай, громко прихлебывая и тяжело вздыхая. Но недолго. Потому что ему снова позвонили — поздравили с отсидкой. Кричали в трубку, что его ждут, скучают, даже испекли пирог с рыбой.

Все остальное время мой сосед провел в разговорах по телефону, содержание которых привести не берусь, поскольку они состояли в основном из нецензурной лексики.

Я пошла по поезду искать проводницу, но ее нигде не было.

Уже под утро, когда сосед сошел с поезда с узелком под мышкой, я думала, вздремну. Но в мое купе проводники занесли еще какие-то ящики, а место напротив занял другой мужчина в рваном свитере. Он, свернувшись калачиком, уснул на полке, не сняв ботинок.

Я встала, чтобы найти проводницу, но сверху вдруг чуть не на голову мне свалился ящик, пролетев мимо лишь по счастливой случайности. Проводница, которую я все же нашла, так сокрушалась об этом ящике, на котором было написано «Стол компьютерный», что меня попросту не заметила.

А потом новый пассажир поведал мне бесхитростную историю о том, что его жена родила в райцентре. А он, «как и положено», это дело отметил. При этом пропил всю имеющуюся наличность и верхнюю одежду. Друг одолжил ему что мог. За эти деньги он договорился с проводницей и вот сейчас едет домой.

Вскоре была моя станция. Я вышла, радуясь, что путешествие благополучно закончилось. А проводница на правах хозяйки сокрушалась:

— Что ж вы, девушка, даже чаю-то не попили, — но смотрела куда-то вбок.

Искала в толпе на перроне желающих уехать. Электронные билеты до Тамбова оплачены — не пропадать же им.

Змеиный день

Предложение выпить протеста не встретило. И Васильич уныло поковылял за водкой. Ноги нестерпимо болели, но он старался об этом не думать. «Выпить бы, — размышлял он по дороге в сельмаг, — и забыть бы все и всех». Но ревматизм каждый шаг напоминал о себе, и Васильич недовольно кряхтел. Вот он прошел свой огород, поворот, миновал соседнюю улицу, а все казалось, что стоит на месте. До водки оставалось около десятка болевых приступов, Васильич уныло закусил нижнюю губу, он знал, что назавтра, когда дурман отойдет, он будет скулить и ползать по комнате, но сейчас ему об этом думать не хотелось. Он бы и не пил, не из таких, но причины на то нашлись самые уважительные. Во-первых, приехала дочка с внуками, старший — вылитый дед, правда, характером пошел в папку, мягкотелый, а девчонка, что весеннее солнышко, все улыбается, с кузнечиками разговаривает, Васильича ласково называет дедушкой. Вторая причина напиться: назавтра — змеиный день, стало быть, гадов на сенокосе будет полным-полно. Чего доброго, ужалят. Исстари косари в этот день в поле не ходили. В селе не то, чтобы традиции чтят, просто к старожилам прислушиваются. А в целом народ обленился. На деревню в тысячу душ от силы семьдесят коров, да и над дедом посмеиваются, мол, куда скот держать. Дочь в городе живет, зажиточно, они с бабкой две пенсии гребут с северными добавками, а все туда же копить, копить. Полный двор скота, дед мясо постоянно сдает, молоко, спрашивается, зачем столько? А тут еще за новый погреб взялся. Васильич хотел было пояснить, что привык работать от зари до зари, как отец приучил, интереснее так, чем лежать на диване и пялиться в телевизор, но посмотрел в глаза любопытной соседке и послал ее подальше. Он вообще это умел. Иной раз так загибал, что хоть свет туши, поэтому его побаивались. Поговаривали, будто в молодости из-за привычки материть всех и вся у него даже проблемы были с законом. Где-то не так выразился Васильич, ну и донесли об этом ни много ни мало самому прокурору области. Тот вызвал мужика и строго спросил:

— Вы, Михаил Васильевич, что против советской власти имеете?

— Почему против власти? — удивился Васильич. — Я против других вещей. — И перечислил всех членов правительства в алфавитном порядке, а потом обматерил их от души.

Но прокурор, видать, родом был из деревенских, потому бучу поднимать не стал, а просто штраф выписал за нарушение общественного порядка, чем вызвал праведный гнев Васильича, и из длинной тирады на эту тему, четко уловил, кто он такой и куда ему следует пойти с штрафной бумажкой.

В сельмаге Васильич рассудил, что на четверых две бутылки покупать не стоит. Мало. Три как-то ни туда ни сюда. Стало быть, четыре в самый раз. Рассчитался. И когда уже собрался выходить, на пороге встретил своего внука с подружкой.

— Привет, дед, — бросил тот и, поправляя наушники, подошел к кассе покупать девушке конфеты.

— Слышь, Вась, — обратился к нему Васильич, — мы с мужиками пить собираемся…

— Повод? — повел глазом в сторону деда внук.

— На хрена тебе мой повод! Сказал: пить собираемся, стало быть, будем, а тебе мой наказ, найди трехлитровую банку огурцов в погребе и принеси в дроварню, да и на грядках чего там поищи…

— Хорошо, дед, вот Настю провожу и все сделаю.

— Давай сейчас, чтобы к приходу поляна была готова.

— Будет… пока придешь, все будет.

Внук еще чего-то хотел сказать, но тут у него соловьем залился мобильник, и он в трубку закричал: «Привет!»

Васильич сплюнул. Когда-то он хотел многодетную семью, чтобы дети, внуки… Все вместе бы вели хозяйство, пиры бы закатывали горой, как в его молодости, справляли бы шумные свадьбы, крестины. Но Бог дал ему только одну дочь, та вышла замуж за городского. Не то чтобы Васильич не любил зятя, нет, просто никогда не понимал мужика, который работает на одной работе, приходит домой и смотрит телевизор, а вместо того, чтобы заняться, например, строительством, бегает на тренировки в спортзал. Все у него не так, вместо того, чтобы ударить кулаком по столу как подобает мужику, он говорит: «Давай обсудим». Права была старуха, когда сказала про зятя: ни украсть, ни покараулить. Вот и внук, отрастил патлы, говорит, модно. Отец дозволяет, а Васильич матерится.

Дед, кряхтя, подошел к дроварне, там его уже ждали мужики, и «поляна», как и обещал внук. Надо же, успел, шельмец! Характер бы ему мужской, а то на деда только фурнитурой смахивает. Эх!

Ноги гудели. Васильич поморщился.

— Ну, давай, по маленькой за тебя, чтоб не болел, что ли, — налил сосед.

— Да иди ты…

Васильич опрокинул в себя стакан, взял кусок огурца, занюхал и произнес:

— На покос завтра нельзя, а днями жарище, вон какая, хоть бы еще недельку дождя не было, чтобы сено успело высохнуть, сколько там останется за вычетом завтрашнего? Ни дать ни взять, змеиный день.