Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Две сутулые фигуры в чалмах сперва нарисовались в туманном воздухе, а потом вышли из бледного облака. Они молчали, молча все делали: шагали по щиколотку в грязи, вытирали локтем сопли, поправляли на себе камуфляжи, автоматами размахивали тоже молча.
Потом один из них, видимо отвечая на давний вопрос собеседника, громко и отчетливо произнес на чужом русском языке, который был для них как интернациональный:
— Фазруль аль-Джарда ибн Мир Хамзан? Ны чага нэт прошше… Он ыз моджахэдов… святой чыловэк. Ваюит с нывэрными ужа трэ года! Уважаым в вайсках, всы яго любят. Там он (и ткнул пальцем куда-то в туман)!
Ни один, чей родной язык был чеченский, ни другой, который всю жизнь говорил на арабском, не поняли смысл этих двадцати девяти слов: ни говорящий, что говорил интуитивно, ни слушающий, который интуитивно слушал. Но тот, кто искал Фазрула, понял значение жеста, указывающий на туман. И понял правильно. Посередине лагеря они расстались: один вернулся к дозорным, другой еще какое-то время постоял в одиночестве.
Стараясь не шуметь, чтобы не получить пулю от дозорных, искатель пробрался к восточной стене лагеря арабских наемников. Почти бесшумно вошел в самую большую палатку, где уже никто не спал. Там сидели три человека в камуфляжах и с автоматами за спиной. По свернутым у углу зеленым коврикам было ясно, что они отмолились Аллаху и сейчас перед едой докуривали привезенный с собой гашиш — единственная память о родине, на которую не все из этого отряда вернутся. Один из них, самый смуглый, отнял кальян ото рта, утер полой куртки усы и бороду, громко рыгнул и завалился на спину, не вытягивая ног, которые остались в позе лотоса. Двое друзей не обратили на него внимания.
— Привет, шакалы, — произнес тихо пришедший, — Радуев недоволен тем, что вы сидите без дела! Скоро все, кому мы давали денег, будут пахать на нас как черти. Вы первые. Идите, стройте укрепления. Федералы прорвались к западному склону. Скоро тут горячо будет.
Мозг одного из курильщиков, оплавленный гашишем, уцепился за ранее услышанную знакомую фамилию.
— Радуев? Что за песья фамилия? И после этого он называет себя правоверным? Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…
Но у эмиссара одного из известнейших полевых командиров не было времени вслушиваться в истерический бред и хохот наемников, пришедших из страны, о которой он не слышал и уж точно не мог показать её местоположение на карте мира.
— Хватит!!! — завопил он. — Ты будешь целовать зад моего ишака, если не сделаешь работу к вечеру! И еще весь твой род на моей земле будет опозорен, Фазрул аль-Джарда. Понятно?
Тот, кто говорил за всех троих, улыбнулся, потом медленно указал на лежащего в отрубе исламиста.
— Вот Фазрул, с ним будешь говорить, когда он проснется, ишак горный. Тебе отару овец водить, а не по горам лазить, нас, чистокровных арабов, учить, как воевать. Слушай, Мурза, вали к своему псу-Радуеву и скажи, что люди нашей древнейшей профессии (наемники) слово держат, воевать будут, а строить стены и окопы рыть не станут. Пусть к иорданцам идет, просит стены рыть и окопы строить. Они любят в земле ковырять, ирригацию налаживать…
Мурза, синий от негодования и желтый от желтухи, а фенотипически зеленый, выскочил из палатки и на чем свет стоит, ругался. Он матерился на русском, потому что на его родном языке нет таких слов как х…, б…, п…, ж…, м…, у…, г…, ф…, т… (прилагательное), р…, ы…, д… А еще нет таких слов как «справка», «Интернет», «санэпиднадзор». Он этих слов не говорил, но подразумевал, а если не подразумевал, то все ровно в его языке слов таких нет. Можете у любого торговца арбузами спросить.
Так он шел и ругался, пока одна из чеченских женщин-снайперов не сняла его. Но «сняла» не в плане «склеила», а в плане «шлепнула», приняв за обкуренного федерала, бегавшего в соседний поселок по девочкам. Говорил он исключительно русским матом без акцента, камуфляж носил, вот и сошел за военного с той стороны.
Тем временем Ясир Рифа, думая о прекрасном (как ловко он послал подальше эмиссара Радуева), снова набивал кальян злобным зельем. Его приятель, который смотрел за словесным поединком с Мурзой, так и не произнес ни слова, только покачал утвердительно головой, когда Ясир Рифа предложил ему еще гашиша в кредит. Выдалось тяжелое утро, но завтра будет еще тяжелее. Приходила партия фальшивых долларов. Надо было перебрать их, найти те, которые больше всего похожи на настоящие, и выдать боевикам. Это тяжелая умственная работа.
Фазрул продолжал лежать в отключке, совершенно не реагируя на слова Ясира Рифы и Аймана аль-Затавьи. Наверное, у него всегда была плохая толерантность к травке и чеченцам. Друзья заметил это еще тогда, когда они втроем были в тренировочном лагере возле Тора-Бора в Афганской земле. Стоило ему пройтись по полю с опиумным маком, как упал и не приходил в себя пару часов. Не подобает моджахедам впадать в ступор от дурманящей травы. С другой стороны, у всех свои недостатки и достоинства. Вот Фазрул, например, отличный командир наемников. Это с лихвой компенсирует все, включая незнание первых пятнадцати сур Корана.
Он знал, что делать этого не следует, но физиология была сильнее желаний и нежеланий. Он закрыл глаза, а как только это произошло, неведомые силы, высвобожденные подсознанием, вырвали его из тела и подняли выше звезд, выше гор и уж тем более, выше облаков. Оттуда, с высоты, доступной только Всевышнему, он видел весь подзвездный мир, включая земли, исконно исламу не принадлежащие. На границе сознания, где образы соединялись с прообразами, навечно сплавленные миры, соединенные для усиления большим железнодорожным костылем, генерировали судьбу. Его судьбу.
Стараясь не выдавать панических настроений, он постарался принять все, как есть. Но то, что есть, его ужаснуло. Это то, о чем он много думал, но боялся признать и, что более страшно, боялся опровергнуть. Как по лезвию пытался он миновать Сциллу и Харибду своего потока. Большая черная птица спорхнула с гор, теперь, блуждая в многомерных мирах, созданных из эфира, она искала его, она пыталась найти смертника.
Он её видел, он видел, как она приближалась к нему, как удалялась, блуждая на ощупь. Это была слепая птица. Они с ней поменялись местами. На этот раз он был зрячим, а она слепой, хотя все должно быть наоборот. Все должно быть как с братом: тот ушел на войну с неверными, ослепленный
