Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда они приблизились, увидели как среди толпы некий старик-геополитик размышлял о том, куда лучше бежать. Он говорил, что в Россию бежать не надо, там статус беженца получить почти невозможно, в Таджикистан тем более не стоит, там народ и так живет не ахти как, в Узбекистане не любят беженцев, там еще экономический спад. Самое то, по мнению этого умудренного всемирной вековой мудростью деда, бежать в Грузию. Там и американцы сейчас засели, и мировая общественность в Грузинской республике активизировалась. Хоть там и не мусульмане, а хоть покушать дадут.
На следующий же день, затесавшись среди галдящих женщин и детей, они перешли границу между Россией и Грузией, стараясь не привлекать к себе внимания. Арабская диаспора дала им вещи первой необходимости: еды, одежду, чётки, Коран, полотенца, воды, мыло и пояс шахида на всякий случай.
* * *
Красивая неоновая вывеска скромно заявляла тему конференции, на которую Фазрул был приглашен: «Terrorism: problems and decisions». Что касалось первого слова, он не понимал, какое оно имеет отношение к его вере, его родине и его народу. Второе он часто слышал в Грузии, которая был под пятой американцев. Собственно, американцы и произносили это слово. Это было давно, лет шесть назад, когда он был в рядах моджахедов и экспортировал исламскую свободу в другие части земного шара. Третье он не мог произнести даже по слогам, да и вообще не понимал, что оно могло бы значить, но был абсолютно уверен, что арабской вязью оно писалось и читалось бы проще. Наверное, именно это слово и повлияло на его решений посетить конференцию.
Тут, в центре Тель-Авива, в фешенебельной гостинице «Шаббат» с четырьмя звездами и национальным статусом, в актовом зале, собрались полторы сотни известных на весь мир исследователей, социологов, политологов, терророведов, представителей силовых структур, аналитиков, занимающихся проблемой мирового зла в виде исламского фундаментализма.
По большому счету, Фазрул как был, так и остался тем самым человеком, которым родился по воле Аллаха. Так же неуклюже подносил ложку ко рту, так же думал образами, был тем же самым маленьким фундаменталистом, который научился говорить с Аллахом, но ни разу этого не делавшим. И все так же видел цель своего движения по вертикали времени и горизонтали судьбы. Их путь снова пересекался, хотя математики говорили, что две прямые пересекаются только один раз, если пересекаются вообще.
Непонятно кем его представляли себе, раз пригласили на конференцию. Наверное, одним из тех непримиримых, готовых взорвать весь мир, включая себя и свой внутренний мир, соединенный с внешним искусственно через ржавый железнодорожный костыль.
Да, он был прежним, по большому счету. Но это по большому, потому что по-маленькому никак он не был прежним. Его брат был заклеван большими черными птицами вместе с четырьмя евреями на границе с Израилем, мать состарилась и совсем оглохла, Зару изнасиловали ваххабиты с муллой во главе, Ясир Рифа, его близкий друг и правая рука шейха Ниддара, убит во время акций возмездия со стороны американцев в Афганистане, Айман наступил на мину во второй чеченской кампании. И теперь представитель всех этих людей, он, Фазрул аль-Джарда ибн Мир Хамзан представляет свой народ на земле своих врагов. С умыслом он тут или нет, никто не знал. Свое видение проблемы было только у судьбы, но она не раскрывала секретов.
Провели его без досмотра по пропуску. Сжимая в руке клочок синей бумажки, он не знал ни зачем она нужна, ни что на ней написано на иврите. Он был во многих странах мира, видел многие народы и многому научился, но что-то подсказало ему дальнейший план действий. Кто знает, может, это факт того, что активизировался внетелесный опыт, который затаенно ждал своего пробуждения перед…
Его посадили в президиуме. Сидя с края, он наблюдал, как волнуется море специалистов, но не он был причиной волнения, а само проведение этой конференции, ведь до сих пор на усиление роли исламского фундаментализма в международных отношениях закрывали глаза. Какие-то люди что-то говорили, другие отвечали, третьи просто зачитывали что-то по бумажке, клокоча то на плавленом иврите, то на сушёном английском, то на рубленом немецком, то на тёртом русском.
Не было спокойствия, трудились переводчики, трещали наушники на головах собравшихся в зале. Наверное, впервые обсуждают эту тему на международном уровне. Это и было важно.
На столе перед Фазрулом тоже лежали наушники, откуда доносились тихо и певуче его родные слова, вырванные из общего контекста конференции. Он специально не одел их. Надо было расслабиться. Его биологические часы отсчитывали время, только поэтому нужно беречь силы для последнего действа. Он должен был что-то кому-то рассказать, даже показать, если потребуется. Наверное, он бы скурил немного гашиша, но конвенции о борьбе с наркоторговлей действовала в этой стране, как ему объяснил переводчик. Приходилось расслабляться подручными средствами.
Закрыв глаза, он попытался забыть все, что только что видел перед собой.
Первое, что делают все в таких случаях, закрывают глаза. Только при полной отключенности понимаешь и принимаешь границу, проходящую между мирами, видишь взаимосвязь и взаимозаменяемость дверей между ними. За порогом начинается хаос, поэтому первое, что следует делать, найти точку опоры, на которую должно встать сознание чтобы не упасть обратно в реальность.
Точкой опоры был детский образ ходжи Нефеля, безбожного пьяницы и свиноеда. Пространный человек в пространных мыслях плыл куда-то вдаль, размахивая руками как размахивают чадрами в знак признания женщины Афганистана, куда пришли американцы и принесли экспортный вариант демократии вместо того порядка, что был при талибах. Он не понимал разницы, но разница была лишь компромиссом между смысловыми нагрузками обоих миров, разделенных продольной концентрической линией границы Россия/Грузия. Было в этом человеке что-то от Мурзы, которого Нефель никогда не видел, но ощущал телесной оболочкой, когда сознание воспарило над миром. Было в этом человеке что-то от шейха Осамы бну-Муххамеда бну-Ладана, направившего два самолета на Всемирный торговый центр, с которым он был знаком лично.
Высившийся посреди провала образ никчемного существа, преступившего законы Шариата, сейчас был единственным, за что цеплялось бытие, единственное, во что можно было вбивать железнодорожные костыли.
Две вещи соединялись в небольшом черепе, покрытом чалмой. Железнодорожный костыль, забитый в стенку, и безногий железнодорожник, «забивший» на свой костыль.
Глаза и так слипались. На родине сейчас где-то без сорока минут пять. Пытаясь соединить принципиально несоединяемые вещи, Фазрул вывел единственное правило: можно переводить стрелки биологических часов
