Встреча выпускников - Дороти Сэйерс

— Хорошо, как я понимаю, против мисс Хадсон ничего нет. Полагаю, что она просто живая молодая девушка, однако, следует за ней присмотреть. Она очень способная, но её прошлое небезупречно, и я смею сказать, что она могла бы рассматривать эти неприличные выражения, найденные в… э-э, сообщениях, как шутку. Я говорю вам это не для того, чтобы у вас возникло предубеждение против девочки, но просто, чтобы вы понимали, что она из себя представляет.

— Спасибо. Но, тогда, если вы считаете, что невозможно просить помощи извне, предлагаю, чтобы я осталась в колледже приблизительно на неделю, якобы для того, чтобы помочь мисс Лидгейт с её книгой и сделать некоторые исследования для себя в Бодли. И тогда я смогла бы продвинуться в нашем расследовании. Если к концу срока результатов не будет, я действительно считаю, что придётся обратиться к профессионалам.

— Это — очень щедрое предложение, — сказала директриса. — Мы все будем вам чрезвычайно благодарны.

— Я должна предупредить вас, — сказала Харриет, — что один-два из старших сотрудников не одобряют меня.

— Это может немного осложнить дело. Но если вы готовы смириться с этой неприятностью в интересах колледжа, она может лишь увеличить нашу благодарность. И не могу выразить, насколько большое значение я придаю недопустимости огласки. Ничто не может нанести большего ущерба колледжу и, в особенности, женщинам университета, чем злобная и безосновательная сплетня в прессе. Студентки, по крайней мере до сих пор, кажется, были вполне лояльны. Если бы кто-нибудь из них проболтался, мы бы уже, конечно, об этом услышали.

— А что о молодом человеке мисс Флексман из Нового колледжа?

— И он, и мисс Флексман ведут себя вполне хорошо. Сначала, естественно, это было воспринято, как число личное дело. Но поскольку ситуация продолжала развиваться, я поговорила с мисс Флексман, и приняла её обещание, что она и её жених будут держать инцидент при себе, пока всё не прояснится окончательно.

— Понимаю, — сказала Харриет. — Ну, мы должны сделать, что можем. Одно лишь я хотела предложить, чтобы ночью не выключали весь свет, а оставляли в некоторых переходах. И так достаточно трудно патрулировать большой комплекс зданий при свете, а в темноте это просто невозможно.

— Это разумно, — ответила доктор Бэринг. — Я поговорю об этом с экономкой.

Харриет вынуждена была довольствоваться этим скромным обещанием.

7

О, дорогая, не грусти

И фурий не страшись:

Пусть дуры бесятся, увы,

Гордыней портя жизнь.

Дай мыслям плавно снизойти

До всех твоих любимых,

Несовершенны хоть они

И хоть неисправимы.

Известия о том, что мисс Харриет Вейн, известный автор детективных романов, проведёт несколько недель в колледже, занимаясь в библиотеке Бодли изучением жизни и творчества Джозефа Шеридана Ле Фаню, вызвало в колледже Шрусбери лишь умеренный общественный интерес. Предлог был очень хорош: Харриет действительно неторопливо подбирала материал о Ле Фаню, хотя библиотека Бодли, возможно, и не была идеальным источником. Но должна же быть хоть какая-то причина её присутствия здесь, а Оксфорд всегда был рад поверить, что Бодли — это вселенский центр учёности. Она смогла найти достаточно много ссылок в периодических изданиях, оправдывающих оптимистический ответ на доброжелательные вопросы о её успехах, и если днём она иногда задрёмывала с герцогом Хамфри в руках, чтобы восполнить ночные часы, проведённые в патрулировании коридоров, она была, вероятно, не единственным человеком в Оксфорде, который находил атмосферу старой кожаной мебели и центрального отопления благоприятной дремоте.

В то же время она посвятила долгие часы наведению порядка среди хаотических корректур мисс Лидгейт. Введение было переписано, стёртые пассажи восстановлены благодаря прекрасной памяти автора, изуродованные страницы заменены на новые корректуры, устранены пятьдесят девять ошибок и неточностей в перекрестных ссылках, возражение мистеру Элкботтому было включено в текст и сделано более резким и безапелляционным, — после всего этого руководство типографией стало с определёнными надеждами поговаривать о возможной дате публикации.

Благодаря ли ночным блужданиям Харриет, потому ли, что простое осознание факта, что круг подозреваемых сильно сузился, запугало анонимщика, или по какой-либо другой причине в течение следующих нескольких дней инцидентов почти не было. Один неприятный эпизод был связан с полной закупоркой раковины в раздевалке профессорской. Как удалось выяснить, во всём были виноваты куски материи, которые были просунуты через сетку с помощью тонкого стержня и которые, когда водопроводчику удалось их извлечь, оказались останками пары перчаток, запятнанных коричневой краской и изуродованных так, что владельца невозможно было определить. Другой был связан с шумным появлением недостающих ключей от библиотеки из рулона с фотографиями, который мисс Пайк оставила на полчаса в одной из лекционных комнат перед тем, как с его помощью проиллюстрировать некоторые замечания о фризе Парфенона. Ни один из этих эпизодов не привёл к полезным находкам.

Профессорская вела себя по отношению к Харриет с тем скрупулезным и безличным уважением к миссии человека в этой жизни, которое налагает академическая традиция. Им было ясно, что раз она назначена официальным следователем, ей нужно предоставить возможность заниматься этим делом без помех. И при этом они не бегали к ней с заявлениями о невиновности или криками негодования. Они рассматривали ситуацию с прекрасной отстранённостью, почти её не упоминая, и ограничивали беседу в профессорской общими вопросами или университетскими делами. Торжественно и несколько ритуально они приглашали её на рюмочку хереса или чашку кофе в свои квартиры и воздерживались от комментариев относительно друг друга. Мисс Бартон в самом деле старалась изо всех сил узнать мнение Харриет относительно «Женщин в современном государстве» и консультировалась с нею о ситуации в Германии. Правда, она категорически не соглашалась со многими из высказанных мнений, но вполне объективно и без личной злобы, а мучительный вопрос о праве любителя расследовать преступления был благопристойно отложен. Мисс Хилльярд также, отложив враждебность, изо всех сил старалась расспросить Харриет о технических аспектах таких исторических преступлений, как убийство сэра Эдмунда Берри Годфри и предполагаемое отравление сэра Томаса Овербери графиней Эссекской. Такие инициативы могли быть, конечно, политикой, но Харриет была склонна приписать их осторожному инстинкту пристойности.

Было много интересных бесед с мисс де Вайн. Индивидуальность коллеги очень привлекала, но и озадачивала. Больше, чем с любыми другими из донов, она чувствовала, что у мисс де Вайн преданность интеллектуальной жизни была результатом не безмятежного следования естественной или приобретённой склонности, но мощным душевным призванием, превозмогающим другие возможные тенденции, и она чувствовала достаточное любопытство к прошлой жизни мисс де Вайн, но расследование шло трудно, и после разговоров у Харриет всегда оставалось чувство, что она рассказала больше, чем услышала. Она могла предположить в прошлом какой-то конфликт, но трудно было поверить, что мисс де Вайн не сознавала собственных комплексов или была неспособна их контролировать.

Для установления дружественных отношений со студенческой средой Харриет собралась с силами и провела в литературном обществе колледжа «дискуссию» на тему «Детективное расследование в жизни и в беллетристике». Это было рискованным предприятием. На печальное дело, в котором она сама фигурировала в качестве подозреваемой, она естественно не намекала, причём в последующем обсуждении не нашлось никого, кто бестактно упомянул бы об этом. Убийство в Уилверкомбе — это другое дело. Не было никакой явной причины, почему она не могла рассказать студенткам об этом, и казалось несправедливым лишать их острых ощущений на том личном основании, что, к сожалению, приходилось упоминать Питера Уимзи в каждом втором предложении. Её выступление, несмотря на возможную ошибку, заключающуюся в некотором перекосе в сторону сухости изложения и излишней академичности, было встречено сердечными аплодисментами, и в конце встречи староста студенток, некая мисс Миллбэнкс, пригласила её на кофе.

У мисс Миллбэнкс была комната в Квин-Элизабет, обставленная с большим вкусом. Она была высокой, изящной девушкой, очевидно из богатой семьи, намного лучше одетой, чем большинство студенток, и легко постигающей интеллектуальные премудрости. У неё была небольшая стипендия без дополнительных заработков, и она открыто заявляла, что стала учёным только потому, что не хочет до смерти ходить в смешном коротком платье простушки. В качестве альтернативы кофе она предложила Харриет на выбор мадеру или коктейль, вежливо жалуясь, что глупые правила колледжа лишают возможности иметь лёд для шейкера. Харриет, которая не любила коктейли после обеда и пила мадеру и херес бесчисленное число раз, начиная с прибытия в Оксфорд, выбрала кофе и хихикала, пока чашки и стаканы заполнялись. Мисс Миллбэнкс вежливо поинтересовалась, что тут смешного.