Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы были такие сумасшедшие и свободные, что однажды осуществили одну нашу глупенькую романтическую мечту. Тимур и я очень любили советскую группу «Технология», а больше всего обожали их хит «Странные танцы». И однажды решились: приволокли кассетный магнитофон в метро как раз к полуночи, дождались, когда в переходе между станциями «Площадь Революции» и «Театральная» не будет никого, врубили музыку и…
Танцы вдвоём, стpанные танцы.
День пеpеждём, не будем пpощаться.
А ночью начнём стpанные танцы.
Танцуй под дождем.
В пеpеходах подземных станций.
В пеpеходах подземных станций.
Нам казалось, что песня про нас и только про нас. В сущности, текст не имел принципиального значения, лишь образ танцев в ночном метро потрясал своей романтичностью. Когда-то мы подумали, как было бы здорово услышать любимую композицию именно в том месте, где она должна прозвучать, и сделать то, о чём в ней поётся – станцевать вдвоём в метро.
Номер прошёл! Менты не прибежали, никто нас не повязал, не наказал, не наорал. Это было настоящее упоение любовью и свободой, а ведь без свободы юность не такая клёвая штука! Мы вкусили её сполна, и уже хотя бы по этой причине наша молодость была прекрасна.
Похоже, я снова начинала чувствовать себя счастливой. Конечно, не настолько, как когда нежной щекоткой меня тревожили стихи, а мир вокруг волшебным образом становился ярче на десять тонов, звуки обретали удивительную глубину, всё казалось немножко сказочным и нереальным в своей красоте. Но я и не ждала, что такое вернётся.
Внешняя бесстрастность давно стала моим постоянным образом, поэтому никто особо не заметил перемены того, что я сделалась счастливей: какой была, такой и осталась. Мне и не хотелось ни перед кем обнажать свои самые сокровенные чувства, даже перед Тимуром. Папина школа? Или маска невозмутимости успела стать частью моей личности? В сущности, неважно почему, главное, что мне было хорошо.
Видимо, поэтому сайра в масле, принесённая Тимуром в ненормальном количестве, казалась удивительно вкусной, словно редкий деликатес, все те месяцы, пока мы её лопали. Молодым и влюблённым всё в радость и вкусно.
Моя офигительная юность!
Расходимся по кастам
Чем был хорош советский период? Тем, что все ощущали себя одного поля ягодами, пусть во многом такая картинка была иллюзией. Конечно, всё равно кучковались, стараясь держаться ближе к тем, кого считали совсем своими. Но классовое и имущественное разделение между людьми не бросалось в глаза. Часто ничего нельзя было понять про человека сразу, сходу, «по одёжке». В метро все выглядели серой толпой, да и счастливые обладатели «жигулей» и «москвичей» вовсе не были небожителями и, когда выходили из своих «лимузинов», легко смешивались с безлошадной массой.
Новые знакомства – непростое узнавание друг друга по культурным кодам. Чтобы понять, твой человек или нет, надо правильно «обнюхаться». Учились понимать, свой или чужой, постепенно, по ходу общения, аккуратно закидывая разные удочки вопросами, слушая речь визави, наблюдая реакции. Ведь одна и та же школа или институт, место проживания или внешний вид не были признаком принадлежности к какой-то определённой группе, и выглядели мы одинаково – советскими людьми. Жили, перемешанные в социальном винегрете, где отличительные черты той или иной «касты» за десятилетия социализма стёрлись.
Насколько это хорошо, настолько и плохо. Дуализм, знаете ли, две стороны медали. Хотя очень многие с этим не согласны и скучают по так называемому равенству, когда слесарь ничем не отличался от профессора, да и жить они могли в одном подъезде. Какая прелесть! – умиляются иные. Сам факт непонимания, чем плохо такое выравнивание, весьма печален. Иногда я пыталась объяснять так: выравнивание в социальном винегрете получается, как правило, по нижней планке – по самому «невкусному» ингредиенту. Это первое и главное. Прочее – пустяк, вроде того, что культурному и образованному человеку невыносимо жить бок о бок с пьяной гопотой, а приходится.
Новейшая история резко изменила ситуацию. Нам пришлось на своей шкуре, а не по учебнику про становление капитализма, почувствовать жёсткое классовое, а, точнее, имущественное разделение. Оно шарахнуло по обществу сорвавшимся шлагбаумом, раскидав людей по разные стороны иногда до крайних точек. К сожалению, по-другому и не могло быть в самом начале процесса выползания из закисшего болота. Потом должно было измениться, но… Впрочем, это делянка Полины, я не полезу на броневик толкать политические речи, и так без политики в нашей жизни не проходит и десятилетия спокойного, вечно она танком проезжает через все поколения. Раздышаться не дали ни разу!
Впрочем, некоторым дышится легко в любой исторический период. Как например, семье Михалковых. По-простому это называется «уметь надо». Многие бы хотели, но только эти смогли не пропить талант и быть всегда преданными власти. Любой.
Так мы плавно подошли к теме кино. Хорошее кино, которое было в Советском союзе, в 90-е годы умерло: развал потому и развал, чтобы «до основанья, а затем». С «затем» получилось не очень, зато «до основанья» вышло изумительно! Это коснулось многого, кино в том числе.
Тогда, помню, успешно засуетились киношники-коммерсанты, умеющие найти денежку на дешёвые поделки для зрителя-идиота. Тем не менее, прокат у такого продукта был, деловые люди зарабатывали. В кадре нужны были красотки, хоть немного умеющие что-то делать перед камерой, поэтому в профильные институты потянулись вербовщики, во ВГИК, разумеется, в первую очередь. И разве могли они не углядеть нашу Маринку?
Марина пошла нарасхват: она много снималась в откровенной дешёвке, сначала в эпизодах, потом в ролях побольше. Нас с Тимуром и Люду подруга приглашала на просмотры, а мы не знали, куда девать глаза от неловкости.
– Ну, Марин! – говорили мы ей. – Зачем это? Стыдно будет вспоминать.
– Кино не понравилось? – прищуривалась наша «звезда». –
– Не понравилось, – дружным хором отвечали мы.
– А когда мне будет стыдно?
– Потом, когда станешь актрисой в настоящем кино.
– Ребята, какие же вы глупенькие, – Маринка смотрела на нас, как на деток-дебилов. – Когда оно будет, это настоящее кино? Через сколько лет? Я к этому времени старухой стану. Лицо и фигура – товар скоропортящийся. Сейчас я делаю себе имя и «свечусь», меня хотя бы запомнят. И, если наступит чудесное время настоящего кино, буду уже в обойме.
– Какая ты мудрая! – восхитилась я. – Признавайся: кто научил про скоропортящийся товар?
– Научили. Объяснили, растолковали. Либо исчезнуть в неизвестность, либо светить мордой лица и не пропасть при любом раскладе.
– Догадываюсь, что это мудрость «великих художников», – Людка презрительно кивнула в сторону пузатых дядек и суетящихся юнцов. Мы сидели в ресторане, где шумел банкет в честь выхода очередной комедии с Маринкой в одной из ролей.
– Люд, не иронизируй. Эти мужики хотя бы деньги зарабатывают. А
