Подари мне горы! - Кэй Мортинсен

Все завершилось для ее родителей так печально и трагично! Такое короткое счастье!.. Дженнифер всхлипнула и сильнее прижалась к Бардалфу.

— Эти люди, а вернее ублюдки — Юджин и Берта — не проронили ни слова о моей матери, пока я жила с ними, — пробормотала она. — Все эти годы я не могла отделаться от тяжелой мысли, что мама отвергла, навсегда покинула меня. И причиной этого были недвусмысленные намеки со стороны этих негодяев! О, какими жестокими могут быть люди, Бардалф! Какая жестокая несправедливость!..

Слезы градом полились по ее щекам. Слезы по матери и отцу, которых она совсем не помнила, потому что была еще крохой, когда они погибли. Прошло несколько минут, прежде чем Дженнифер поняла, что мужчины что-то обсуждают.

— У тебя есть карта этой местности, Гейл? — донесся до нее голос Бардалфа.

— Вот… — ответил Трэмп. — Здесь проходит эта узенькая дорога…

— А ворота?..

У нее опять защемило под ложечкой. О Боже, Бардалф хочет помочь ей сбросить тяжесть стольких лет! Храни его Господь за такие добрые намерения! Храни его…

— Отвези меня туда, на это место! — всхлипнула она опять и уткнулась в его мягкую рубашку.

— Успокойся, — нежно сказал он и провел ладонью по ее шелковым волосам. — Мы прихватим из сада цветы. Соорудим прекрасный букет для твоей матери из роз, гелениумов, шалфея…

— А когда вы однажды заглянете ко мне вместе, — тихо сказал Трэмп, — мы сможем подольше поговорить о твоих родителях, девочка, если, конечно, ты захочешь. Я уже так привык к тебе. Ты стала для меня, как родная дочь.

— Я тоже привыкла. — Дженнифер поцеловала его и заключила старческое, худощавое тело в объятия. — До скорого.

— Передай ей привет от меня. — Глаза Гейла наполнились слезами. — Она была настоящим другом. Доброты необыкновенной! Как и ты. На похоронах обещал ей, что буду присматривать за тобой. Она гордилась бы тобой, Дженнифер.

— Старые времена. Их не забыть! — душевно произнес Бардалф. — У нас с тобой еще столько дел, Гейл! До скорого.

Он взял Дженнифер под руку, и они пошли к особняку, где так и не зацепилось счастье ее матери. Пока она собирала цветы в саду, слезы не прекращали литься из ее глаз, а он стоял в стороне и ждал.

Когда Дженнифер набрала букет, Бардалф как бы мимоходом сказал:

— Ты правильно отреагировала на слова Гейла об Энди. В твоем монологе прозвучала глубокая страсть и твердая принципиальность. Ради твоего же блага я хотел бы напомнить тебе, что мир, в который ты войдешь с сыном, это прекрасный мир. И я хотел бы пожелать тебе в полной мере насладиться счастьем, которое ты можешь найти в нем.

9

До того места, где трагически ушли из жизни Хонора Кеттл и Джерри Макмейерс, надо было проехать минут пятнадцать. Дженнифер навсегда запомнился одурманивающий запах роз в машине Бардалфа и успокаивающее прикосновение его пальцев к ее руке.

Остановив «форд» у особняка «Желанная женщина», он помог ей возложить цветы на место гибели родителей. И в тишине они побыли вдвоем. Потом она подошла к воротам фермы, думая о матери и ее любовнике. О ее отце. О человеке, которого бы она страстно любила, если бы знала его.

Каким он был, этот шотландец? Она не имела о нем ни малейшего представления. Ее глаза опять наполнились слезами. Осознание того факта, что она никогда не знала ни мать, ни отца и верила лжи, внушенной ей Бертой и Юджином, вселяло в нее ужас.

С глубокой скорбью Дженнифер попросила прощения у матери за то, что сомневалась в ее любви к ней, своей дочери. И теперь ее наполняла дикая ненависть к подставному отцу, к этому идиоту Юджину Кеттлу, который все время лгал ей!

Если бы он сообщил ей всю правду, она могла бы с самого начала своего жизненного пути стать веселой, обаятельной, красивой девочкой, могла бы, как ее подруга Лу, запросто и охотно общаться со всеми людьми и относиться к своему существованию, как к дару небесному, а не как к проклятому жребию неудачницы.

Юджин и Берта лишили ее естественного наследства, обворовали, исковеркали ее душу, и теперь она не знала, что представляет собой как личность.

И тем не менее, несмотря на охватившую ее глубокую печаль, Дженнифер ощущала в эту минуту живую связь с окружающей природой. Вдоль узенькой дороги, по которой они ехали к ферме шотландца, стояла талая осенняя вода. Долина, где располагалась «Желанная женщина», блистала лютиками, по которым скользили лучи сентябрьского солнца. А в начале лета, думала она, здесь опять расцветут маргаритки, клевер, герань… Все, что она видела сейчас вокруг себя, ассоциировалось у нее с матерью, с ее духом и вечным покоем, опустившимся над обоими родителями.

— Я люблю тебя, мама, — сказала Дженнифер дрогнувшим, глухим голосом. Она не стеснялась себя, когда произносила эти слова, стоя посреди узкой проселочной дороги и слушая, как громко стучит ее сердце. — Мне хотелось бы знать тебя и отца! Хотелось бы пожить с вами! Мне так хотелось быть с вами! Мы втроем могли бы быть такими счастливыми!

И вновь Дженнифер задумалась о том, насколько иначе мог бы сложиться ее характер. Она могла бы стать более открытой, смелой, не такой замкнутой, могла бы в любой момент найти в себе причину рассмеяться или разреветься. Могла бы без боязни показать свою любовь. Или заметить любовь того, кто полюбит ее.

Сердце женщины защемило, к горлу подкатил ком, когда она рассыпала цветы на полевой дороге и поклонилась месту, где прервалась жизнь ее родителей и где теперь так весело щебетали птицы.

— Я сделаю все, чтобы ты гордилась мной, — пообещала Дженнифер. — Я никогда не стану такой, какой была эта мымра Берта: злобной, язвительной, лживой, коварной. Я буду стремиться к счастью… буду слушаться своего сердца. Буду ласково, даже нежно обходиться с людьми. И ни за что не стану тратить свою жизнь попусту. Ни за что! — Ее слова заглушались рыданиями. — И я сделаю все возможное, чтобы Энди стал умным и сильным. Теперь я знаю, как этого добиться. И вы бы полюбили его, мама, папа…

Из-за плача она не могла больше говорить. Ее сердце переполняли одновременно любовь и печаль. В нем билась кровь матери и стучала страсть отца. Но наконец она обрела целостность характера, всей своей натуры.

Когда ее бросило в дрожь, Бардалф тихо подошел к ней и, осторожно накинув ей пиджак на плечи, сказал:

— Ты уже долго стоишь здесь и вся замерзла…

— Похоже, они были хорошими, добрыми людьми, — прошептала она, прижимаясь к нему.

— А ты их дитя. Помни об этом. — Он погладил ее по щеке. — Ты похожа на них. И теперь, может быть, станешь самой собой. Станешь раскрепощенной, свободной.