Мировой кризис - Уинстон Черчилль

Переговоры тянулись три месяца, прежде чем был подписан Брест-Литовский договор. Для большевиков этот период был полон разочарований. Они требовали шестимесячного перемирия, а вместо этого получили приостановку военных действий на один месяц, после чего военные действия снова могли возобновиться с предупреждением за одну неделю. Большевики хотели, чтобы переговоры велись в какой-либо нейтральной столице вроде Стокгольма, но и в этом требовании им было отказано. Они разъясняли победителям, которые сами дошли до отчаяния, правильные политические принципы для построения человеческого общества. «Извините, господа, – спрашивал большевиков германский генерал Гофман, – какое нам дело до ваших принципов?» В припадке непоследовательной лояльности по отношению к союзникам большевики потребовали, чтобы во время перемирия ни австрийские, ни германские войска не перевозились с восточного на западный фронт. Немцы согласились – и немедленно начали перевозить войска во Францию. В конце декабря все иллюзии, которые со столь непонятной доверчивостью питали до сих пор большевики, кончились. Большевики стояли лицом к лицу с вооруженными в решительными вражескими силами и знали, что они сделали Россию совершенно неспособной к сопротивлению.

Тем не менее, когда этой группе революционеров стало вполне ясно значение тех мирных условий, которые предложили им немцы, они были охвачены судорогами яростного возмущения. Немцы оставались совершенно бесстрастными ко всему. Они одновременно вели переговоры и с большевистской делегацией и с сепаратной делегацией украинского правительства. Тщетно большевики настаивали, что только они одни имеют право говорить от имени всей России. Но немцы просто-напросто отмахнулись от этих возражений. Как бы неудачно для них ни сложился дальнейший ход событий, центральные державы решили вывезти хлеб и нефть с Украины и Кавказа и предъявили новым министрам русского народа требования о бесплатной доставке всех нужных им припасов.

В конце декабря переговоры были прерваны, большевистские делегаты возвратились домой, чтобы посоветоваться со своими товарищами. До нас дошли некоторые детали этих новых дебатов в большевистском аду. Троцкий, принявший на себя роль Молоха, настаивал на возобновления войны, и большинство тайного совещания, по-видимому, разделяло его взгляд. Но холодный и мрачный голос Ленина напомнил собравшимся об их долге в восемнадцати тезисах.

В открытый бой всем сердцем я б стремился,Друзья мои, и в злобе на врагаЯ вам не уступил.

Но какое сопротивление могли они оказать врагу? Армии исчезли, от союзников они отказались, флот был охвачен бунтом, Россия погружена в хаос. Даже возможность бегства по широким пространствам России, которою они все еще располагали, не могла оставаться в их распоряжение сколько-нибудь долго. Но ведь для них поставлено на карту нечто более драгоценное, чем судьба России. Разве они не осуществляли коммунистической революции? Разве они могли бороться с буржуями у себя на родине, в то же время тратя весь остаток своих сил на сопротивление вторгшемуся неприятелю? В конце концов для интернационалистов, стремящихся к мировой революции, географические границы и политические связи не имели особенно важного значения. Большевики должны прочно укрепить свою власть на тех русских территориях, которые у них останутся, и отсюда распространить гражданскую войну и на все прочие страны. Доводы Ленина возымели действие. Как передает один англичанин, бывший очевидцем этой сцены, Ленин даже не пожелал слушать возражений и холодно и безучастно сидел в соседней комнате, предоставив своим сотоварищам произносить пылкие речи, в которых слышны были ненависть и бешенство. Троцкому удалось только провести формулу: «ни войны, ни мира». Советы подчинятся, но они не пишут договора. 10 февраля Троцкий заявил по беспроволочному телеграфу, что Россия, отказавшись подписать мир на основе аннексий, объявляет со своей стороны об окончании войны с Германией, Австрией, Венгрией, Турцией и Болгарией. Одновременно с этим, добавлял он, русские армии получили приказ демобилизоваться на всех фронтах.

Но немцам этого было недостаточно. В течение недели они хранили молчание, но 17 февраля напрямик заявили, что перемирие кончилось и на следующий же день германские армии перейдут в наступление по всему фронту. Протесты Троцкого, настаивавшего, что большевикам должна быть предоставлена по крайней мере еще одна неделя отсрочки, были заглушены пушечной канонадой. На тысячемильном фронте, от Ревеля до Галаца, германские и австрийские армии покатились вперед. На русском фронте все еще оставались кое-где войска, находившиеся на различных стадиях разложения, и оставались офицеры, решившие исполнить свой долг до конца. Но все эти остатки армий были сметены без малейших затруднений. Весь русский фронт был сломлен и на протяжении каких-нибудь 20 миль немцы захватили в один день 1350 орудий и массу военного снаряжения и военнопленных. Город Двинск, главный объект германского наступления, был взят в тот же вечер, и 19 февраля Советы окончательно сдались. Троцкий уступил пост комиссара иностранных дел более миролюбиво настроенному Чичерину, и 3 марта были подписаны мирные договоры.

Брест-Литовский договор лишил Россию Польши, Литвы, Курляндии, Финляндии и Аландских островов, Эстляндии и Лифляндии, а на Кавказе – Карса, Ардагана и Батума.

Советское радио извещало, что заключенный мир не основан на свободном соглашении, а продиктован силой оружия, и Россия вынуждена принять его, скрепя сердце. Советское правительство, – продолжало радио, – предоставленное своим собственным силам, не будучи в состоянии противиться вооруженному натиску германского империализма, вынуждено ради спасения революционной России принять поставленные ему условия. Как говорил Ленин несколько лет тому назад, большевики должны были мужественно взглянуть в лицо неприкрашенной, горькой истине, испить до самого дна чашу поражений, раздела, порабощения и унижения. Вряд ли можно лучше описать те первые благодеяния, которыми Ленин осыпал русскую нацию. Как говорит Бьюкенен, «Россия потеряла 26% всего своего населения, 27% пахотной земли, 32% среднего сбора хлебов, 26% железных дорог, 33% своей обрабатывающей промышленности, 73% всей своей железной продукции и 75% своих угольных месторождений. Вот в чем выразилась политика „мира без аннексий“. Большевики были вынуждены уплатить огромные и еще не установленные точно суммы, согласиться на свободный вывоз нефти и заключить торговый договор, предоставлявший Германии права наиболее благоприятствуемой державы. Такова была политика „мира без контрибуций“. Большевики отдали под германское владычество 55 миллионов славян, отнюдь не желавших этого. Таков был принцип „самоопределения народов“.