Месть Розы - Майкл Муркок

Откуда-то добавился новый звук – звук человеческих голосов, обуянных безотчетной паникой. Еще громче стали рыдания матушки Пфатт:

– Слишком поздно! Слишком поздно!

Уэлдрейк попытался было вскочить на одну из лошадей, но та вырвалась от него. Он оставил дальнейшие попытки найти себе скакуна и бросился за Элриком следом. Фаллогард Пфатт спустил наконец на землю коляску с матерью, которая продолжала кричать в ужасе. Его племянница, зажав уши руками, бежала рядом.

Они спешили в ночь, а Элрик тенью возмездия мчался впереди них мимо огромных колес никогда не останавливающихся деревень, неумолимо двигающихся вперед, в холодный ветер с дождем, в дикую ночь, освещенную лампадами и свечами пеших и еще огнями деревень первого ряда. Дорога под ними теперь приобрела некоторую упругость – видимо, они приближались к мосту, переброшенному через бухту.

Уэлдрейк услыхал обрывки песни. Он не замедлил бега, напротив, заставил себя ускорить его, дыша размеренно, как его когда-то учили. Он услышал смех, чьи-то разговоры и на мгновение даже подумал – уж не сон ли все это, ведь в происходящих событиях, как и во сне, не было никакой последовательности. Но впереди послышались другие голоса – крики и проклятия. Это Элрик гнал своего коня между идущими. Такая большая толпа затрудняла его продвижение, но он не хотел использовать меч против безоружных людей.

За ним все тише становились выкрики матушки Пфатт, зато все громче рыдания ее внучки.

Уэлдрейк и Пфатты каким-то образом умудрялись не отставать от Элрика, они даже сумели приблизиться к нему, когда он пробирался сквозь толпу. Матушка Пфатт кричала: «Стойте! Вы должны остановиться!» Но вся эта толпа свободного народа цыган, слыша еретические речи из уст старухи, брезгливо, с отвращением отшатывалась от нее.

Неразбериха возрастала. Уэлдрейк задавал себе вопрос: может быть, их действия были неразумны и не стоило слушать бред впавшей в слабоумие старухи? Все колеса продолжали крутиться, все ноги продолжали двигаться – все было так, как и должно быть на великой дороге, опоясывающей мир. Когда они миновали основную массу людей и смогли двигаться свободнее, Элрик замедлил коня, удивленный тем, что за ним не следует стража Троллона. Уэлдрейк проявил осторожность и, прежде чем присоединиться к альбиносу, дождался, когда тот уберет в ножны свой меч.

– Что ты видел, принц Элрик?

– Только то, что Роза в опасности. Может быть, что-то еще. Мы должны как можно скорее найти Дунтроллин. Она совершила глупость, пойдя на этот шаг. Я думал, она благоразумнее. Ведь она-то в первую очередь и призывала нас к осторожности.

Ветер стал дуть сильнее, и флаги народа цыган бились и трепетали под его напором.

– Скоро начнет светать, – сказал Уэлдрейк.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Пфаттов – на трех лицах была все та же печать всепоглощающего ужаса, который не позволял им видеть, что происходит вокруг. Матушка Пфатт, плачущая, завывающая, выкрикивающая предупреждения, задавала тон этому невыразимому отчаянию, этой боли. Остальные пешие предусмотрительно держались подальше от этой троицы, время от времени бросая на них неодобрительные взгляды.

Неуклонно продолжается движение народа цыган, колеса вращаются с неумолимой медлительностью, приводимые в действие не смыкающими глаз миллионами, двигаются и двигаются вокруг мира…

Но что-то случилось… что-то не заладилось впереди, и матушка Пфатт уже видит это, Чарион слышит, а Фаллогард Пфатт стремится предотвратить всей своей душой.

И только когда на них опускается рассвет, озаряя небеса розовым, голубым и золотистым цветами и освещая дорогу впереди неярким водянистым светом, Элрик начинает понимать, почему кричит матушка Пфатт, почему Чарион зажимает руками уши, почему лицо Фаллогарда Пфатта превратилось в маску невыносимой муки.

Свет устремляется вперед по огромному пространству дороги, и становятся видны сонные поселения, бредущие тысячи, дымок и мерцание ламп, обычные бытовые подробности дня, но впереди… Впереди то, что видели ясновидящие…

Переброшенный через залив мост шириной в милю, это удивительное создание одержимого бродяжничеством народа, словно перерублен гигантским мечом, расколот одним ударом.

И две его половины медленно поднимаются и опускаются, словно вибрируя после катастрофы. Огромный мост из человеческих костей и шкур животных, опирающийся на все спрессованные мыслимые отходы человеческой деятельности, дрожит, как задетая ветка дерева, качается вверх и вниз. Близ берега кипящие воды беснуются со всей яростью, на какую способны, а наверху над ними в пелене брызг виднеется радуга.

С ужасающей размеренностью деревни цыган одна за другой подползают к краю и падают в пропасть.

Остановка непристойна. Они не могут остановиться. Они могут только умирать.

Начинает кричать и Элрик, погоняя своего коня. Но он знает, что кричит на кажущуюся неизбежность человеческой глупости, на людей, которые могут уничтожить себя ради какого-то принципа и привычки, давно потерявших всякий практический смысл. Они умирают потому, что готовы скорее следовать привычке, чем изменить ее.

Деревни приближаются к обрыву и падают в забвение, а Элрик думает о Мелнибонэ, о том, что и его народ отказался от перемен, и еще он думает о себе.

Они не остановятся.

Они не могут остановиться.

Неразбериха продолжается. Растет испуг. Растет паника в деревнях. Но они не остановятся.

Элрик скачет сквозь туман и кричит, чтобы они повернули. Он оказывается у самой кромки обрыва, и его конь замирает и ржет в ужасе. Народ цыган падает не в океан далеко внизу, а в огромную цветущую массу красного и желтого, чья пасть раскрывается, как экзотические лепестки, и чья горячая сердцевина пульсирует, поглощая деревню за деревней. И Элрик наконец понимает, что видит творение Хаоса!

Он поворачивает черного жеребца прочь от пропасти и скачет назад сквозь эту обреченную толпу, туда, где матушка Пфатт кричит, сидя в своем кресле: «Нет! Нет! Роза? Где Роза?»

Элрик спешивается и трясет Фаллогарда Пфатта за узкие дрожащие плечи.

– Где она? Ты знаешь? Какая из этих деревень Дунтроллин?

Но Фаллогард Пфатт лишь качает головой в ответ, губы его безмолвно двигаются – они только и могут, что повторять имя Розы.

– Она не должна была делать это! – кричит Чарион. – Это нельзя было делать.

Даже Элрик не мог смириться с тем, что происходит, хотя он не особенно ценил человеческую жизнь. Однако теперь он хотел воззвать к Хаосу, чтобы остановить это чудовищное уничтожение. Но Хаос уже был призван сюда, чтобы совершить свое жуткое деяние, и не услышал бы его, Элрика. Он не хотел верить, что Роза могла призвать таких ужасных союзников, он не мог смириться с мыслью, что она позволила истребление тысяч и тысяч живых существ, которые исчезали в пропасти. Их жуткие крики наполняли воздух, а впереди в пелене белых брызг сияла радуга.