Восхождение Примарха - 3 - Дмитрий Дубов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, что я его недооценивал. И сильно.
Первым из магов-абсолютов встал старый маг Шуйский.
— Общего мнения нам достичь не удалось, — сразу сказал он. — Поэтому голосовать мы будем сейчас. Я, как уже сказал, голосую «за» казнь, так как в сложившихся обстоятельствах умение смешивать стихии полагаю опасным для государства. Все мнения я услышал и вижу, как в них вместо здравого смысла говорят эмоции. Закон велит предать Никиту Александровича смерти. И я, как человек консервативной закалки, выбираю главенство закона над людьми.
— Ноль — один, — сказал я, решив считать тех, кто за меня первыми, а тех, кто против, вторыми.
Следующим слово взял Вадим Громов.
— Я против казни и за жизнь, — сказал он. — Не знаю уж, когда у нас стало считаться консервативным истреблять хороших людей, я в таком случае слишком молод для такого. Друзья, мы все друг друга знаем не один год! Давайте не творить фарс. Никита — отличный парень, не раз доказавший, что верен своему отечеству и роду. У меня всё! — и он с некой даже озлобленностью сел обратно.
И вот тогда я понял, что не всё идёт так, как он хотел бы.
Третьим встал Горчаков.
— Возможно, многие знают, что в моём роду не так давно случилось несчастье. Мой юный племянник до инициации подавал огромные надежды. Чего уж теперь скрывать, он должен был стать сильнее меня. Но во время инициации что-то пошло не так. Сначала он оказался нулевиком, а затем очень быстро умер от истощения магических сил. Если не понимаете, к чему это всё, сейчас объясню. Случай моего рода не единственный. Очень много молодых людей гибнет по неизвестным причинам. Обратитесь к статистике, и вы обомлеете. Очень скоро получится так, что вас некому будет сменять. А вы хотите здоровых и полных сил убивать. Побойтесь богов! И отпустите юношу домой. Магия у них смешалась против закона, тьфу!
— Два — один, — сказал я сам себе.
Но дальше встал Карякин, сходный с боровом. Даже нос был слегка пятачком. И, как я понял, он даже гордился своей внешностью, иначе давно уже привёл бы себя в порядок.
— Казнить однозначно, — высказался он. — Просто посмотрите, какую смуту он вносит в общество одним своим появлением. А, если посмотреть в будущее, будет видно, что он станет гораздо страшнее Разумовского и всех ему подобных. Зачистить проблему до её появления — таков мой девиз, — закончил он и тяжело бухнулся обратно в кресло.
— Два — два.
Затем сразу трое высказались против меня. И у всех примерно одно и тоже было: мол, человек, может, и хороший, но закон есть закон и вообще. Больше всех порадовал Анатолий Еремеев, который сказал примерно следующее:
— Если закон менять под каждого положительного человека, то смысл в таком законе сам собой отпадает. Все сразу станут «хорошенькими», и ни на кого управу не найдёшь. Мы казним не конкретного человека, мы даём урок другим, так было во все времена и так будет впредь.
«Класс! — поделился я с Архосом. — Если стану императором, возьму его к себе пресс-секретарём. Так мелет, что даже я заслушался».
«А я б его сослал бы на какие-нибудь рудники, — сказал тот. — Но перед тем в гипофиз покусал бы».
Я бы сейчас тоже кого-нибудь с удовольствием покусал бы, но что делать?
Тревога внутри начала подниматься и затапливать моё естество. А вот это уже плохо. Это значит, что всё может пойти не так, как надо.
Я глянул на деда, тот сидел с каменным лицом.
Дальше выступали друг за другом Тарковский и Белозёрский. Говорили они примерно одно и то же, поэтому приведу лишь одну речь.
— Если бы не он, погибли бы мы, погиб бы император, в империи сейчас царил бы хаос. Молодой человек нашёл в себе силы противостоять нам, магам-абсолютам, поэтому мы против казни.
— Четыре — пять.
Оставалось ещё трое. Кошкин, Чернышёв и Орлов, который точно был против меня. А значит, любой из оставшихся двоих, кто выскажется за казнь, решит мою судьбу.
И вдруг я услышал, как громко бьётся моё сердце, а во рту немного пересохло. Вот те на, я что, волнуюсь? И ощущение тревоги просто через край.
Встал Кошкин.
— Уважаемые дамы и господа, — сказал он нарочито растягивая буквы, словно натуральный кот. — Я долго раздумывал над ситуацией, так как она очень непроста. И хотел бы, чтобы всё решилось мирным путём. Вот только почему-то выступавшие до меня забывают одно интересное обстоятельство, — я всё ждал, пока этот тип мяукнет. — Что наш с вами Никита Александрович в одиночку одолел мага, с которым не смогли справиться четыре абсолюта, — он указал на Тарковского и Белозёрского. — Ладно, трое, так как Орлов отсутствовал. И скажите мне вот что, остановился кто-нибудь из вас от захвата власти, имея такую силу? Притом, что показывает Никита Александрович лишь второй уровень. Закрадываются вопросы, не так ли? И поскольку ответов на все эти вопросы мы не услышали, полагаю за лучшее расстаться с этим молодым человеком, чтобы потом не просыпаться по ночам в холодном поту.
— Четыре — шесть, — сказал я. — И Кошкина явно недогладили.
— Короче, так, — шепнул мне дед, пока садился Кошкин и вставал Чернышёв. — Я сунул тебе в карман два артефакта последнего дня. Один из них полностью вырубает магию у всех в радиусе нескольких десятков метров. Воспользуйся им правильно. Второй — тяжёлая артиллерия. Не оставит в живых никого из преследователей.
— Дед! — я шипел ему в самое ухо. — Ты чего⁈ Зачем⁈
— Даже если Чернышёв наш, Орлов точно против. А я своего внука на растерзание шакалам не отдам! Будем прорываться. Ты уходишь с Беллой и Ван Ли, я с ними всё обговорил. Тем более Ван Ли и без магии хорошо сражается. Доберёшься к себе в башню, сядешь в метро и наберёшь убежище тридцать три. Ты понял?
— Дед, а ты?
— А я, — злобно усмехнулся Игорь Всеволодович, — умер ещё позавчера утром.
Глава 13
Валерий Чернышёв стоял перед сложным выбором. С одной стороны, большая часть его коллег была настроена против Державина. По правде сказать, ему и самому не особо нравился этот выскочка, постоянно попадающий в какие-то передряги. Но убивать за это?
К тому же его сын стал значительно жестче с тех пор, как начал общаться с Державиным. Это хорошо, это показатель. Но недостаточно веская причина, чтобы проголосовать против казни.
Валерий решил продумать оба варианта до какого-то логического дна.
Первый — Никиту Державина казнят. Ничего не изменится. Всё будет идти своим чередом, и он — Валерий Чернышёв, скорее всего, отдаст свою жизнь за императора в какой-нибудь из следующих заварушек. А то, что они теперь будут регулярно, он не сомневался. Разумовский — лишь первая ласточка. И надо быть дураком, чтобы не понимать этого.
А вот, если Державина оставить в живых. Тут вырисовываются достаточно интересные перспективы. Во-первых, принцесса чуть ли не прямым текстом дала понять, что Никита ей не безразличен. А это что значит? А это значит, что Никита Александрович Державин вполне может стать консорт-императором. И, если у него в друзьях будет Олег Чернышёв, то и весь род станет куда более значимым, чем сейчас.
Подземелья Москвы — это, конечно, хорошо, но нужно иметь и связи.
Он ещё некоторое время прикидывал варианты и решил, что, даже если Никиту казнят, а он проголосует за него, лично для Валерия никакой трагедии не случиться. Вся его команда, кроме Орлова, уже проголосовала против казни. Что ж, будет выглядеть, как солидарность.
Таким совершенно прагматическим образом Чернышёв пришёл к своему решению. Конечно, когда он поднялся, чтобы сказать свою речь, он говорил совершенно другое.
* * *
— Тех, кто голосует против казни, — сказал Валерий Чернышёв, поднявшись, — обвиняют в излишних эмоциях. Но я позволю себе не согласиться. Эмоции как раз заставляют выбрасывать из машины тормоза сразу после того, как они предотвратили аварию, — он осмотрел всех присутствующих. — Я против казни и за жизнь.
— Пять — шесть, — сказал я.
— Это уже ничего не значит, — шепнул мне дед, и я обратил внимание на то, что он весь сжат,
