Запасной - Гарри Сассекский

40

Я ЗАКОНЧИЛ ОБРАЗОВАНИЕ В Итоне в июне 2003 года, благодаря многочасовой напряжённой работе и некоторым дополнительным занятиям, организованным па. Немалый подвиг для такого неучёного, ограниченного, рассеянного человека, и хотя я не гордился собой, именно потому, что не знал, как гордиться собой, я почувствовал отчётливую паузу в своей непрерывной внутренней самокритике.

А потом меня обвинили в мошенничестве.

Учитель рисования выступил с доказательствами обмана, которые, как оказалось, не были доказательствами обмана. Оказалось, что это вообще ничего не значило, и позже экзаменационная комиссия оправдала меня. Но ущерб был нанесён. Обвинение прилипло.

С разбитым сердцем я хотел сделать заявление, провести пресс-конференцию, сказать миру:

Я всё делал сам! Я не жульничал!

Но Дворец не позволил мне. В этом, как и в большинстве других дел, Дворец твёрдо придерживался семейного девиза: Не жалуйся и не оправдывайся. Особенно, если заявителем был 18-летний юноша

Таким образом, я был вынужден сидеть сложа руки и ничего не говорить, в то время как газеты каждый день называли меня обманщиком и пустышкой. (Из-за художественного проекта! Я имею в виду, как можно “обмануть” художественный проект?) Это было официальное начало этого ужасного титула: принц Олух. Точно так же, как меня выбрали на роль Конрада без обсуждения со мной или моего согласия, теперь меня выбрали на эту роль. Разница была в том, что в течение трёх вечеров было "много шума из-за ничего". Это выглядело как роль, которая продлится всю жизнь.

Принц Гарри? О, да, не слишком сообразительный.

Не может пройти простой тест без обмана, вот что я прочитал!

Я говорил об этом с па. Я был близок к отчаянию.

Он сказал то, что говорил всегда.

Дорогой мальчик, просто не читай это.

Он никогда это не читал. Он читал всё остальное, от Шекспира до официальных документов по изменению климата, но новости — никогда. (Он действительно смотрел Би-би-си, но часто заканчивал тем, что швырял пульт в телевизор.) Проблема была в том, что все остальные это читали. Все в моей семье утверждали, что не читали, как и па, но даже когда они заявляли это тебе в лицо, лакеи в ливреях суетились вокруг них, раскладывая британские газеты на серебряных блюдах так же аккуратно, как булочки и мармелад.

41

ФЕРМА НАЗЫВАЛАСЬ Тулумбилла. Её владельцев звали Хиллы. Ноэль и Энни. Они были друзьями мамочки. (Энни была соседкой мамочки по квартире, когда та впервые начала встречаться с па.) Марко помог мне найти их и каким-то образом убедил их позволить мне быть их неоплачиваемым летним стажёром.

У Хиллов было трое детей. Никки, Юсти и Джордж. Старший, Джордж, был точно моего возраста, хотя выглядел намного старше, возможно, из-за долгих лет тяжёлого труда под палящим австралийским солнцем. По прибытии я узнал, что Джордж будет моим наставником, боссом — в некотором смысле, директором. Хотя Тулумбилла совсем не походила на Итон.

На самом деле это не было похоже ни на одно место, где я когда-либо был.

Я пришёл из зелёного места. Ферма Хиллов была одой коричневому цвету. Я пришел из места, где каждый шаг отслеживался, каталогизировался и подвергался суждению. Ферма Хиллов была такой огромной и отдалённой, что большую часть дня меня никто не видел, кроме Джорджа. И странных кенгуру-валлаби.

Прежде всего, я приехал из места, которое было умеренным, дождливым, прохладным. На ферме Хиллов было жарко.

Я не был уверен, что смогу выдержать такую жару. В австралийской глубинке был климат, которого я не понимал и которого, казалось, не принимал мой организм. Как и па, я поникал при одном упоминании о жаре: как я должен был мириться с печью внутри ядерного реактора, установленного на вершине действующего вулкана?

Плохое место для меня, но ещё хуже для моих телохранителей. Эти бедные парни — из всех назначений. Кроме того, их жильё было очень спартанским — пристройка на краю фермы. Я редко видел их и часто представлял себе, как они там, сидят в одних трусах перед шумным электрическим вентилятором, ворчливо полируя свою машину.

Хиллы позволили мне ночевать у них в главном доме, милом маленьком бунгало из белой вагонки, с деревянными ступеньками, ведущими на широкое крыльцо, входной дверью, которая издавала кошачий писк каждый раз, когда её открывали, и громкий хлопок каждый раз, когда её закрывали. На двери была плотная сетка, чтобы уберечься от комаров, которые были большими, как птицы. В тот первый вечер, сидя за ужином, я не мог слышать ничего, кроме ритмичного шлепанья кровососов по сетке.

Больше слушать было особо нечего. Мы все чувствовали себя немного неловко, пытаясь притвориться, что я стажёр, а не принц, пытаясь притвориться, что мы не думаем о мамочке, которая любила Энни, и которую, в свою очередь, Энни тоже любила. Энни явно хотела поговорить о мамочке, но, как и в случае с Вилли, я просто не мог. Так что я набросился на еду, похвалил её, попросил секундочку и порылся в мозгу в поисках болеутоляющих тем для разговора. Но не мог придумать ни одной. Жара уже ослабила мои когнитивные способности.

Засыпая в те первые ночи в глубинке, я вызывал в воображении образ Марко и с тревогой спрашивал его: Мы действительно всё продумали, приятель?

42

СРЕДСТВОМ ОТ ВСЕХ ПРОБЛЕМ, как всегда, была работа. Тяжелый, потный, безостановочный труд — вот что могли предложить Хиллы и предостаточно, а я не мог насытиться. Чем усерднее я работал, тем меньше чувствовал жар и тем легче было говорить — или не говорить — за обеденным столом.

Но это была не просто работа. Конечно, стажёру требовалась выносливость, но это также требовало определенного артистизма. Нужно было научиться шептаться с животными. Нужно было уметь читать небо и землю.

Ты также должен был обладать превосходным уровнем владения верховой ездой. Я приехал в Австралию, думая, что разбираюсь в лошадях, но Хиллы были охотниками, каждый из которых родился в седле. Ноэль был сыном профессионального игрока в поло. (Он был бывшим тренером па по поло.) Энни могла бы погладить лошадь по носу и сказать, о чём думает животное. А Джордж забирался в седло легче, чем большинство забирается в свои постели.

Обычный рабочий день начинался посреди ночи. За несколько часов до рассвета мы с Джорджем, спотыкаясь, выходили на улицу, брались за первые домашние дела, стараясь сделать как можно больше до восхода солнца.