Дневник нарколога - Александр Крыласов

С обмундированием вопрос был решен, на повестке дня встал вопрос с провизией. Каждый день питаться перловкой, прозванной в армии «шрапнелью», — невелика радость. Квартирьеры подгребли с просьбой к майору послать весточку домой.

— У вас есть два телефонных звонка, — предупредил Бессонов, — выбирайте гонцов.

Первым гонцом безоговорочно назначили Гошу Гусельникова. Его папан был шишкой в Министерстве иностранных дел и считался самым крупным донором. За место второго гонца разгорелись дебаты между Зеленым и Стотсом. Каждый из них уверял, что его подруга влюблена в него как кошка и поэтому навезет продуктов на целую роту. Они спорили битый час, но так и не договорились. Пришлось тянуть спички. Выиграл Зеленый, он показал Стотсу средний палец и пообещал голодным медикам накормить их до отвала. Бессонов сел за руль, два гонца запрыгнули в «уазик», остальные застыли в ожидании обильного фуража. На следующий день среди палаток показалась черная «Волга».

— Сереня, я приехала! — из машины выскочила радостная блондинка с букетом цветов, коробкой шоколадных конфет и бутылкой шампанского.

— Здорово, мать, — поцеловал ее Зеленый. — Пожрать привезла?

— Нет, — блондинка захлопал ресницами.

— Как нет?! — взвился Серега. — Я же тебе ясно сказал: нам тут хавать нечего. На одной «шрапнели» сидим.

— Я ничего не поняла из твоей тарабарщины, — стала оправдываться блондинка, — что такое «хавать»? Что такое «шрапнель»?

— Видите ли, милочка, ваш молодой человек употребляет слишком много сленга, — издевательски пробурчал Стотс, — немудрено, что его никто не понимает.

Теперь уже он продемонстрировал средний палец Зеленому и мечтательно начал:

— А вот моя коза…

— Это все, что ты привезла? — перебил его Серега.

— Нет, — улыбнулась блондинка, — в машине еще два букета.

— Это венки, — погрустнел Зеленый, — а шампанское с конфетами зачем? Я же просил тушенку и спирт.

— Я думала, у вас присяга.

— Какая присяга! — взвыл Зеленый. — Присяга только через три недели. Дура ты, Верка.

Блондинка хлюпнула носом и обиженно зарыдала.

— Чего пристал к девушке, — усовестил Зеленого Гаврош, — сам виноват, нужно понятней изъясняться.

Парочка быстро помирилась, блондинка, усевшись Сереге на колени, о чем-то весело щебетала, а внимание квартирьеров переключилось на черную «Волгу». Гусельников, посовещавшись с водилой, вытащил из машины авоську с консервами «завтрак туриста».

— Что это? — уставились на авоську голодающие. — «Завтрак туриста»? Опять перловка под вонючим соусом?

— Этот крендель, — Гусельников кивнул на шофера, — отцовские деньги потерял и на свои накупил нам всякой отравы. Да еще и дорогу обратно забыл. Жертва аборта. Ты что, к Серегиной девушке приставал, что путь не запомнил?

Водитель хмуро отвернулся.

— Ладно, покажу тебе дорогу, а потом за ней вернешься, — Гусельников по-генеральски забрался в машину. «Волга» тронулась, квартирьеры разочарованно принялись открывать консервы, а Композитор усмехнулся в усы и крадучись последовал за тачкой.

— Где Гейне? — из командирской палатки выглянул майор. — Когда появится, пусть зайдет для решения тактических задач.

Наутро опять ставили палатки и рубили дрова. Гусельников крутился у всех под ногами и только мешал.

— Гнус, не шлангуй, — разозлился Зеленый, — всем тяжело.

— А в нюх, — рассвирепел Гусельников, — вы должны звать меня Генерал. Мы же договаривались.

— Студент Гусельников идет кашеварить, — распорядился Гейне.

— С какого? — не понял Зеленый. — Он вчера кашеварил. Ты что, сержант, любимчика себе завел? В Министерство иностранных дел метишь?

— Мечу, — буркнул Гейне, — приказы командира не обсуждаются.

Довольный Гусельников не спеша поплелся к палаткам, а квартирьеры принялись копать канавы для осушения лагеря и угрюмо коситься на сержанта.

— Перекур, — скомандовал Гейне, — угощайтесь, брат приехал.

Он выложил перед изумленными квартирьерами банки с красной икрой, лососем, печенью трески и три палки сервелата.

— Откуда? — округлил глаза Стотс.

— От верблюда.

— Не, серьезно.

— Вы вчера уши развесили, а я проследил за Гнусом. Они отъехали сто метров, вытащили из багажника мешок и зарыли. А я отрыл.

— Вот поц, — возмутился Борька Розенштейн по кличке Розенбаум, — а нас самыми дешевыми консервами угостил. Отметелить его надо.

— Точно, — согласились остальные, — отоварить гада, чтобы на всю жизнь запомнил.

— Не стоит, — рассудительно заметил Гейне, — потом неприятностей не оберешься. Схомячим его деликатесы, а ему не дадим.

— С майором бы нужно поделиться, — предложил Стотс, наворачивая колбасу, — только как?

— Я его по-пьяни накормлю, — улыбнулся в усы Композитор, — он утром все равно ничего не помнит.

Среди ночи Гейне всех растолкал и показал на пустующую шконку Гусельникова.

— Гнус за нычкой пошел. Я чувствую, это надо видеть.

— Ха-ха-ха, — зашелся Зеленый, — представляете, какая у него будет рожа?

— Только не ржать, — предупредил сержант, — мы издали посмотрим, а потом вернемся.

Квартирьеры гуськом направились в лес, потом поползли по-пластунски. Гаврош на полдороге чертыхнулся и вернулся назад за рюкзаком. Он нагнал ребят уже перед поляной. Взвод удобно расположился полукругом, чтобы лучше наблюдать картину предстоящих раскопок.

— Смотрите, какая красота, — восторженно прошептал Гаврош, глядя на освещенную серебром поляну.

И действительно, луна сияла на небосводе, как огромная раковина, звезды искрились, подобно светящимся рачкам, а комья летящего торфа в лунном свете напоминали океанские брызги.

— Ух, как я пожру-у-у-у, — мечтательно провыл Гнус, вгрызаясь в торф саперной лопаткой и разбрасывая его веером.

Квартирьеры в сладком предчувствии принялись толкать друг друга локтями.

— Не может быть! — взвизгнул Гнус, стоя по пояс в грунте и шуруя лопатой. — Я же здесь закапывал, точно помню.

Квартирьеры захрюкали и забились в беззвучных судорогах. Гейне показал увесистый кулак, и все уткнули носы в землю.

— Все правильно, здесь, — беседовал сам с собой Гусельников, углубившись уже по грудь, — три шага от березы и пять шагов от ели. Ничего не понимаю, ничего не понимаю.

Зеленый всхлипнул и принялся щипать молодую травку, чтобы унять раскаты хохота.

— Я же отлично помню, что здесь закапывал! — на грани нервного срыва тарахтел Гнус, и торф летел вверх подобно пеплу из вулкана. — А может, это кроты растащили?!

Кто-то из квартирьеров всхрапнул и принялся ладонями зажимать рот. Всю команду била крупная дрожь, грозящая с минуты на минуту вылиться в лавину смеха. Гейне даже не улыбнулся.

Гнус пока ничего не слышал, он вгрызался в грунт подобно отбойному молотку в надежде отрыть свои припасы.

— Пять банок икры, — надрывался Гусельников, уйдя с головой под землю, — десять банок печени трески, три палки сервелата.

Квартирьеры изнемогали, еще одна реплика Гусельникова — и их прорвет.

— Десять банок тушенки, десять сгущенки, восемь банок лосося, — перечислял свои деликатесы Гнус сварливым голоском, — семь банок шпрот, рижских.

Рижские шпроты послужили последней каплей. Квартирьеры грохнули на весь лес. Не смеялся только Гейне.

— Суки, — задребезжал из своей норы Гнус, — ворюги. Вы мне за это ответите.

Студенты обступили индивидуальный окоп бойца Гусельникова и стали отпускать комментарии.

— Ты бы так днем вкалывал, шланг гофрированный. Только и знаешь, что отлынивать.

— Гнус, если бы не мы, ты бы до Америки докопал.

— А Бессонов говорит, что ты нерадивый. Ничего подобного, нужно только мотивацию найти.

— Какой же ты Генерал, — плюнул в яму Композитор, — ты крыса и гнида редкостная. Недаром тебя Гнусом прозвали.

— Ты-ы-ы-ы, — раздался плачущий голос из окопа, — ты, Гейне, мои продукты украл. Я зна-а-а-аю.

— А хотя бы и так. Ты с нами западло поступаешь — и мы аналогично.

— А я вот на тебя заявление в милицию напишу, и тебя посадят, — голос Гнуса стал набирать мстительную твердость, — сначала из комсомола и института исключат, а потом посадят. Пять лет дадут, как пить дать. Статья сто четырнадцатая, кража.

Ночь сразу перестала быть томной. Ребята невольно отступили от края ямы с замурованным Гусельниковым. На месте остался один Гейне.

— Ты мне угрожаешь? — Андрюха ногой сбросил торф на голову Гусельникова.

— Угрожаю, — подтвердил свои намеренья Гнус, — я все связи отца подниму, ни перед чем не остановлюсь, но в тюрягу тебя закатаю.

— Я в тюрьму не хочу, — задумчиво протянул Гейне и опять сыпанул торф в яму.

— А придется. Придется срок помотать, — задребезжал Гусельников.