Зауряд-врач - Анатолий Федорович Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М-да, мне этих зубров не обмануть. Впрочем, нечто подобное ожидалось.
— Я отрабатывал ее на трупах. Использовал различные материалы. В ходе экспериментов и сделал выводы, как о методике операций, так и форме и размерах стентов.
В зале кивают. Отработка на трупах — основной метод в этом мире. Некоторые из присутствующих смотрят с уважением. В условиях фронтового лазарета найти возможность для исследований… Хорошо, что Карловича нет в зале — при нем бы не прокатило. Понимаю, что врать нехорошо, но без этого не внедрить. Надо заронить идею. В медицине новшества приживаются тяжело. Катетеризация мочевого пузыря используется со времен древних египтян, но когда немецкий интерн Форсманн в 1929 году ввел катетер через локтевую вену в полость правого предсердия, доказав тем самым безопасность этой операции, его уволили из клиники и лишили возможности заниматься кардиологией. А сколько времени ушло на то, чтобы приучить врачей мыть руки! Доктора, который первым ввел это в практику, выгнали из больницы и затравили. Пожалуй, нет в мире более консервативной дисциплины, чем медицина, разве что образование. Но сейчас война, и востребованы открытия, на которые прежде не обращали внимания. Флеминг выделил пенициллин в 1928 году, но применять его стали в 1944-м. Шла война, и была масса раненых с гнойными инфекциями…
— Значит, вы не применяли стенты при операциях? — не отстает надворный советник.
— Не было такой возможности. Если представится — непременно использую.
— А риск?
— Раненый с разорванной артерией обречен. И если малейшая возможность его спасти…
— Вы уверены, что у вас получится?
Бурденко встает.
— Полагаю, у нас не оснований сомневаться в способностях Валериана Витольдовича. Он успешно прооперировал тяжелораненого командующего фронтом, у которого пуля повредила легочную артерию. Скажу честно, я б на такое не решился. А вот Валериан Витольдович не колебался. Думаю, нам следует поблагодарить его за это, а также за интересный доклад.
Зал аплодирует.
— Война — тяжелое испытание для страны. Но одновременно она дает возможность врачам ввести практику новые способы.
Николай Нилович знает, о чем говорит. В моем мире он отработал методику операций на головном мозге во время Первой Мировой и гражданской войн.
— А сейчас — обеденный перерыв.
Народ дружно встает. Бурденко жмет мне руку. Подходят другие врачи, благодарят. Один протягивает мне коробочку со стентами. Все на месте, ни один не заныкали. Хотя о чем я? Понятие чести в этом мире не пустые слова. Запятнать себя — катастрофа. Это в моем мире сплошь и рядом фальшивые диагнозы и лечение несуществующих болезней. Там назначают фуфломицины, которые помогают, как мертвому припарка, но зато приносят прибыль фармацевтам. Последних и вовсе нужно расстреливать через одного, после каждого первого. Здесь этого нет. От врача, ставящего фальшивые диагнозы, отвернутся коллеги, и он потеряет практику. После чего вешай халат на гвоздик.
— Валериан Витольдович, составите компанию? — интересуется Бурденко.
С огромным удовольствием!
Глава 9
Накаркал…
Конференция проходит в военном госпитале. Это удобно. Выслушали доклад, переместились в палату, осмотрели прооперированных. Затем вернулись и обсудили. Под конференцию отвели зал во флигеле, в самом госпитале свободных помещений не нашлось. Палаты здесь огромные, и они заняты ранеными. По возвращению из ресторана (мы же врачи, в трактирах не едим!) я увидел во дворе вереницу повозок с красными крестами на брезенте. Очередная партия с фронта. В Минск раненых доставляют на поездах, а затем распределяют по госпиталям и лазаретам — здесь их несколько. Санитары выгружали раненых, клали их на носилки и несли в здание. Там пациентов будут сортировать и формировать очередь на операцию. Госпитальные хирурги, принимавшие участие в конференции, отделились от нашей компании и потянулись к крыльцу — для них наступила горячая пора. Стали останавливаться и мы.
— Пройдемте в зал, господа! — вмешался Бурденко. — Продолжим работу. Если понадобимся, позовут.
Как в воду смотрел! После очередного доклада в зал вошел врач с пятнами крови на белом халате. Склонившись к Бурденко, что-то прошептал на ухо. Николай Нилович встал.
— Господа! У нас появилась возможность проверить на практике методику Довнар-Подляского. Среди раненых один с аневризмой — поврежден крупный сосуд. Ну, что, Валериан Витольдович? — он посмотрел на меня. — Готовы?
А куда денешься? Встаю.
— Готов, Николай Нилович!
— А мы посмотрим. Так! — махнул он залу, где начали вставать. — Все не пойдут. Не поместимся: в госпитале нет зала для показательных операций, это не университет. Предлагаю следующее: я отберу пятерых, а они поделятся впечатлениями. Согласны?
Легкий ропот возник и замер. Хоть и врачи, но люди военные: велели — сделали. Бурденко стал называть имена. Выбранные подходили к нам. Я обратил внимание, что они немолоды — наверняка Бурденко отобрал самых авторитетных. Среди вызванных был и надворный советник, достававший меня вопросами. На мгновение в груди поселилась паника. Опозорюсь! Но я подавил этот приступ. Справлюсь! Не такое бывало. Непривычно оперировать под присмотром, но переживу.
Выходим из флигеля. Доктор в окровавленном халате ведет нас к операционной. Пока все моют руки и облачаются в халаты, сую ему коробочку со стентами.
— Промыть и продезинфицировать.
Он кивает и исчезает с коробкой. Входим в операционную. Раненый лежит на столе. Он в сознании, и смотрит на нас со страхом и надеждой. Лицо бледное, губы посинели. Да он совсем юнец! Лет двадцать, не больше. Беру инициативу на себя и подхожу ближе.
— Как вас зовут?
— Иван Павлович Каретников, — отвечает слабым голосом. — Прапорщик 19-го пехотного полка. Я буду жить, доктор?
— Здесь лучшие хирурги фронта, — показываю на спутников. — Так что не волнуйтесь. Мы сделаем операцию, и вы поправитесь. У вас ведь счет к германцам?
— Да.
— Вот и оплатите. Да так, что им мало не покажется.
Раненый улыбается. Вот и славно! Врач должен излучать уверенность, тогда у больного нужный настрой. Это половина успеха операции.
— Маску!
Лицо Каретникова накрывают марлей. Госпитальный врач начинает капать на нее эфир. Беру руку раненого и контролирую пульс. Он частый, но не слабый. Парень держится. Это хорошо. Рука обвисает.
— Спит! — подтверждает местный анестизиолог.
Снимаю простыню с груди раненого. Повязка на груди выпирает бугром. Она промокла, пятно алого цвета. Артерия…
— Я буду ассистировать, — предлагает Бурденко.
— И я, — подходит надворный советник с бородкой.
Попробовал бы я отказаться! Киваю. Беру ножницы и разрезаю повязку. Отдираю от раны бинт. Кровь брызгает струйкой. Бурденко мгновенно тампонирует рану — профессионал. Над левым соском раненого — большая опухоль. Кровь из
