Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

- Они же не могут исчезнуть просто так с лица земли!

Ответ оберштурмана лишь недоуменное пожатие плечами. Тут командир снова обращается к Первому помощнику:

- Вы должны были бы применить Вашу командную власть!

- Так точно! Но, все же, господин обер-лейтенант, это было невозможно, невозможно из-за званий!

Наконец командир успокаивается и приказывает теперь спокойнее:

- Начните еще раз сначала!

Первый помощник глотает так сильно, что кадык буквально готов выскочить у него из горла и начинает:

- Подъехал грузовик, господин обер-лейтенант ... а затем еще один...

- Так они что, знали, что мы прибываем...?

- Только эта сраная флотилия не знала ничего, – добавляю я.

- В это время мимо проходил грузовик, полуторка, – оберштурман приходит на помощь Первому помощнику, – И его останавливает этот, который с четырьмя полосками нашивок на рукавах, и реквизирует, так сказать...

Четыре полоски нашивок на рукавах против одной, и еще командира нет на борту! Теперь он может бушевать, сколько хочет – но при этом не наколдует обратно этих засранцев серебрянопогонников. Оберштурман обращается ко мне:

- Как крысы рванули они с борта, господин лейтенант. Первый помощник просто не смог ничего сделать. Мы же не могли их всех просто перестрелять?!

Оберштурман делает такое лицо, словно он должен мне сдавать рапо;рт. Пока он еще продолжает говорить, я не отворачиваясь, смотрю, как командир театрально трет лоб правой рукой. Затем он судорожно смеется и произносит:

- Хорошо хоть, что они еще и кингстоны при этом не открыли!

Но затем слегка сгибается и несколько беспомощно бормочет про себя:

- Не понимаю! Просто не понимаю...

Внезапно, однако, спасительная идея, кажется, приходит ему на ум: Он выпрямляется и спрашивает Первого помощника:

- А где больные?

- Тоже смылись, господин обер-лейтенант.

- Но это не может быть правдой! Ведь я, идиот, особо озаботился именно о санитарных автомобилях для них!

Я обращаюсь к Номеру 1:

- Скажите-ка, что, наш канадец тоже исчез?

- Мы убрали его вниз, господин лейтенант. Он сидит в офицерской кают-компании – под охра-ной.

- Так сказать, готовый к отгрузке? – пытаюсь пошутить.

- Так точно, господин лейтенант!

Вижу, как на пристань Бункера въезжает грузовик. Боцман несколькими большими шагами подходит к кабине. Доносится громкий голос водителя:

- Я должен забрать багаж господ с верфи!

- Слишком поздно! – орет ему боцман, а парень никак не может этого понять и с сомнением передергивает плечами.

- Двойная работа! Такие вот брат дела! – ругается боцман высоким голосом.

Внезапно передо мной возникает Бартль: бледный, страшно сконфуженный, с поникшей головой Бартль.

- Для начала было неплохо, Бартль, – говорю ему и приподнимаю плечи в легком смущении. – Посмотрим, как все будет дальше продвигаться... Что, нравится Вам здесь или нет?

Протест, который я ожидаю, отсутствует. Бартль смотрит на меня несколько укоризненно – так, как будто это я виноват в том, что он вынужден находиться здесь в La Pallice, вместо того, чтобы травить баланду своим парням в Бресте. Поскольку Бартль все еще не двигается, продолжаю:

- Нас неплохо поимели, не так ли, Бартль?

Ожидаю от Бартля, которого помню по Бресту, что он сейчас небрежно передернет плечами и сделает успокаивающее движение рукой. Однако Бартль, своими водянистыми глазами одаривает меня взглядом побитой собаки, и стоит как в глубокой прострации. Ради Бога, мелькает мысль, чего же он стоит как потерянный? Бартль, со слезами на глазах – этого мне только не хватало!

- Где Ваши вещи? – спрашиваю решительно.

- Еще на лодке, господин лейтенант, – производит Бартль, наконец, и голос его звучит глухо, как из могилы.

- Я, на Вашем месте, лучше бы вынес их сейчас сюда!

- Слушаюсь, господин лейтенант, – колеблется Бартль и преданно смотрит мне в глаза. Приходится скомандовать ему:

- Ну, тогда – вперед! – чтобы он пришел в движение.

Не думаю, что это была верная мысль Старика придать мне этого истощенного, старого боцмана в эту поездку. Собственно говоря, чудо уже то, что он до сих пор все еще движется, а не валяется в отсеке, как олень-подранок. Но я должен бы позаботиться также и о моих вещах! А потому вверх в башню и через рубочный люк снова вниз. При этом каждое движение причиняет невыносимую боль. Господи, до чего же болят мои кости! Хотя лодка уже довольно долгое время была провентилирована, едва могу выдержать этот страшный смрад внизу! Итак, быстро нырнуть в китель! Кобуру с пистолетом пристегнуть к портупее. Сумка уже уложена. Автомат косо за спину. Хорошо, что взял его с собой. Здесь я, пожалуй, едва ли получил бы автомат. А теперь еще переместить в нагрудный карман приказ на марш, самый важный документ, который у меня есть на сегодня. Когда снова оказываюсь в свете дня, на пристань въезжает кюбельваген , из которого вы-ходит человек в синем – словно из книжки с картинками: Адъютантский аксельбант на груди кителя, элегантно выглядящий человек в синей форме – ага, господин Шеф Флотилии прислал представителя. Человек смотрится распухшим, как будто наполнен газом. Фуражка сидит стро-го прямо, как у трамвайного кондуктора. Строго прямо – согласно инструкции. Давненько не видел таких фуражек с высоко задранной тульей. Эта нелепая фигура держит руки далеко за спиной. Может потому, что так он может предъявить зрителям свою пышную грудь. И тем создает еще большую синюю площадь, на которой толстый, плетеный адъютантский аксельбант видится наилучшим образом. Этот человек выглядит так, словно хочет позировать своим жеманством и нарядом в оперетте. Что за картина, когда оба, командир и эта реально фантомная фигура, стоят друг напротив друга и салютуют: Этот адъютант, должно быть, весит вдвое больше командира.

- Шеф, к сожалению, не может прибыть сюда лично, в настоящий момент, – слышу голос адъютанта, слишком высокий для его веса.

- Чудненько! – произносит командир визгливо, как возбужденная уличная дворняжка. – Осмелюсь спросить, как все должно быть здесь дальше организовано? Можем ли мы шлюзоваться, наконец, или должны все еще стоять в аванпорте?

- Все необходимые указания уже отданы, господин обер-лейтенант.

- «Уже» – это хорошо!

- Вас ожидали по заявке штаба на тридцать шесть часов раньше! – звенит высокий голос.

- Ах, вот как! И потому Вы подумали, что мы больше вовсе не прибудем?

Адъютант стоит, как аршин проглотил и не знает, что говорить дальше. Я задумываюсь, с каким животным можно было бы сравнить его. Наконец соображаю: Он стоит здесь так, как вон там, на пристани огромный токующий голубь. Наконец, адъютант снова очнулся.

- Мы получили сообщение, что у Вас на борту находятся 50 высокопоставленных служащих с верфи. Где же Ваши гости?

- Гости! – передразнивает его командир. – Гости! – звучит эхом еще раз, – Эти славные господа просто смылись с борта! Они слиняли – так сказать, совершенно растворились..., если Вам будет угодно! – Командир произносит это уже истерически высоким голосом.

Адъютант делает еще более наивное лицо, чем раньше. Меня так и подмывает зааплодировать командиру. Очевидно, он едва сдерживается от ярости, чтобы не послать ко всем чертям этого павлина и продолжать стоять перед ним по стойке смирно. Внезапно еще больше фигур в безупречных синих форменных одеждах появляются на пристани, кортики висят на перевязях и у всех высокозадранные тульи фуражек! Здесь на юге, очевидно, порядок в форменной одежде стоит на высоком месте. Только чего хотят эти статисты с их кичливым жеманством и взглядами полными любопытства? Они ведут себя так, будто на-ступил полный мир и будто помешанный на самоубийстве Томми не может появиться здесь в любое мгновение – а может и несколько таких сорвиголов. Надо бы выпить хоть глоток: Мое горло сухое как пустыня. Но откуда взять этот глоток? Воз-вращаться на лодку не хочется. И, кроме того: Я не могу пропустить весь этот спектакль.

- Осмотр начнется после швартовки в Бункере на территории Флотилии! – раздается голос каст-рата адъютанта.

- Осмотр на территории Флотилии? Что это значит? – доносятся голоса.

Спрашиваю Номер 1:

- А кто останется при лодке?

- Они выставят так называемую «охрану прибытия», – получаю ответ.

- Ну, дают парни! – веселится кто-то рядом со мной.

Случайно повернув голову, вижу, как уводят летчика-канадца: В группе из трех человек он идет к машине, припаркованной рядом с железнодорожными путями. Странно, что я не слышал эту машину. Канадец отстает, и я думаю: Бедняга! Я охотно бы вступил в беседу с летчиком. Теперь слишком поздно. Этот человек вызывает у меня жалость тем, как он, в поношенных тряпках подводников сопровождается двумя парнями из Люфтваффе. Наверно ему столько же лет, сколько и мне.