Вечер потрясения - Андрей Завадский

– Нам не уйти, – в отчаянии промолвил вахтенный. – Они достанут нас! О, Боже!

– Всем внимание, – приказал капитан "Авраама Линкольна". – Приготовиться к удару! Аварийным командам – полная готовность!

Прежде чудовищно могучий корабль, способный вести бой с целым флотом, теперь превратился в мишень, и противнику оставалось лишь безнаказанно расстрелять ее. "Авраам Линкольн" не мог уклониться, несмотря на маневры буксиров, следуя по инерции прежним курсом, и не мог отвести вражеские торпеды в сторону, применив что-либо из своего вооружения, например, буксируемую ложную цель "Никси", которой просто не хватало энергии. Русская субмарина была уничтожена, но ее команда сделала свое дело, сумев расквитаться за своих товарищей, погибших прежде, и здесь, в Норвежском море, и у русских берегов, в неравной схватке.

Две торпеды, созданные специально для поражения авианосцев еще тогда, когда противокорабельные ракеты русского флота габаритами и массой соперничали со сверхзвуковыми истребителями, а на флотах вероятного противника о них и вовсе только начинали всерьез задумываться, сделали то, ради чего существовали. Оба попадания пришлись в среднюю часть авианосца, и два мощнейших взрыва, грянувшие с разницей не больше пяти секунд, сотрясли корабль от носа до кормы.

Стена воды и грязной пены, взметенной взрывами, поднялась выше полетной палубы огромного корабля, смывая за борт людей и самолеты, вовремя не спущенные в ангар. Взрывы рвали обшивку корпуса, словно бумагу, сминая, комкая стальные листы с ужасающей легкостью. Противоторпедная защита частично погасила удар, но переборки все равно расходились по швам, и ледяная вода хлынула в трюмы, заливая генераторы, за мгновения заполняя целые отсеки, заставляя матросов в панике карабкаться по трапам наверх, к спасению.

– Прямое попадание, – затараторил вахтенный, пытаясь перекричать вой аварийных сирен. – Пробоина по правому борту ниже ватерлинии! Помпы вышли из строя, генераторы отключились!

– Удерживать корабль на плаву, – потребовал капитан, чувствовавший, как палуба под ногами содрогается от взрывов, точно авианосец, это обладавшее колоссальной силой морское чудовище, бьется в агонии. – Любой ценой удерживать на плаву!

– Бесполезно, сэр. Все кончено!

Вода, тонна за тонной, вливалась в зияющие раны пробоин, протянувшихся вдоль подводной части авианосца на несколько десятков футов. Не все моряки, находившиеся на нижних палубах, смогли спасти свои жизни, и те, кто оказался чуть менее расторопен, в последний миг, швыряемые ледяным потоком, еще пытались набрать побольше воздуха, но вместо этого только нахлебались воды, и сознание их стремительно угасало, а тело, обожженное холодом, уже не чувствовало боли.

Матросы, сбивая друг друга с ног, карабкались по узким трапам, взбираясь все выше, преследуемые вспенившейся морской водой. Гасло освещение – это оказались залиты трансформаторы, уже были затоплены погреба авиационных боеприпасов, но команда авианосца еще пыталась спасти корабль. Но и самый упрямец уже мог видеть, что все усилия тщетны.

– Радиорубка, связь с Таллинном, – потребовал, скрывая тяжелый вздох, капитан "Авраама Линкольна". – Запросите генерала Стивенса, срочно!

Палубный настил под ногами дрогнул, и моряк почувствовал, что прежде еще почти ровная поверхность накренилась вправо. С прокладочного столика на пол со стуком посыпались карандаши, и штурман принялся собирать их, опустившись на корочки и негромко ругаясь от досады.

Генерал Эндрю Стивенс молча слушал доклад кэптена, принявшего на себя командование авианосной группой "Авраама Линкольна". Тот, на ком лежал, в конечном итоге, весь груз ответственности за успех или провал операции "Доблестный удар", в принципе, был готов к подобным известиям, но масштаб случившегося, несмотря ни на что, все же поражал.

– Сохранить корабль не представляется возможным, даже если норвежцы и все прочие сейчас же вышлют навстречу нам свои спасательные суда и самолеты, – звучал в динамике голос моряка, наблюдавшего в эти минуты, как многотысячная команда авианосца, человек за человеком, без тени паники, строго соблюдая установленный порядок, грузится в спасательные плотики, десятки которых уже покачивались на волнах, образовав этакий шлейф позади огромного корабля. – "Авраам Линкольн" получил слишком сильные повреждения, которые можно устранить только в сухом доке, но до него нам уже не добраться. Мы сделали все, что могли, потери среди матросов сведены к минимуму, сэр. Мне жаль.

– Спасайте своих людей, – сухо ответил генерал. – Вы полностью выполнили возложенную на вас миссию, кэптен. Без потерь же на войне не обходится никогда. К вам немедленно направятся все находящиеся в этой части Норвежского моря корабли, вашу команду подберут уже через считанные часы. Мы вас не оставим!

Командир, как и было принято, последним из экипажа покинул свой корабль, отдавая ему дань уважения. Атомный ударный авианосец "Авраам Линкольн", краса и гордость американского флота, основа могущества атлантической державы, оставался на плаву еще несколько часов, пока, наконец, не скрылась в волнах надстройка-"остров", возвышавшаяся по правую сторону полетной палубы. Тысячи глаз следили за тем, как погружается в пучину, и сейчас не утратив своей величавости, могучий корабль.

Над тем местом, где завершился, прервавшись раньше срока, поход авианосца, немедленно сомкнулось кольцо спасательных кораблей и эсминцев эскорта, спешивших принять на борт уцелевших моряков с "Авраама Линкольна". Авианосец медленно опускался на дно, туда, где царит вечная тьма, став мавзолеем для сотен своих моряков, последним пристанищем для тех, кто посвятил этому кораблю свою судьбу, и в смерти оставшись с ним неразлучным. А ад волнами со стрекотом кружили палубные вертолеты, ведя поиск тех, кого течением могло отнести в сторону. А скорбное известие, перемещаясь от штаба к штабу, уже достигло Белого Дома, где в тот миг, когда прозвучали первые слова донесения, воцарилась полнейшая тишина.

– Вы утверждали, что флот русских уничтожен, – мрачно, вперив тяжелый взгляд исподлобья в министра обороны, вымолвил, будто выдавливая слова из себя, Джозеф Мердок. – Как случилось, Роберт, что после всех победных реляций сейчас, когда наши войска уже на подступах к Москве, произошло подобное? Мы потеряли атомный авианосец, лишившись одной двенадцатой нашей морской мощи. Сотни моряков погибли, ушли на дно вместе с "Авраамом Линкольном"!

– Сэр, это генерал Стивенс… – промолвил, дождавшись, когда президент умолкнет, набирая воздуха в грудь, глава военного ведомства.

Джозеф Мердок, шумно выдохнув, угрюмо нахмурился, хотя больше, казалось бы, уже некуда:

– Что, Роберт? При чем здесь Стивенс? Я спрашиваю вас, так вы и извольте ответить!

– Я могу повторить лишь то, что сообщает генерал Стивенс. Вся разведывательная информация, все донесения с передовой стекаются в Таллинн. В любом случае, вышедший в открытый океан флот, тем более столь многочисленный, как русский, не может быть уничтожен за несколько часов. Нам удалось свести к минимуму собственные потери, гибелью нескольких кораблей заплатив за уничтожение целых эскадр. Это справедливый обмен, господин президент. Мне жаль погибших матросов, а также летчиков и пехотинцев, но их жертвы необходимы. Иным путем победы не добиться!

Президент Мердок замолчал, как будто обдумывая услышанное. Вести из Атлантики пока оставались достоянием лишь нескольких десятков человек, в надежности которых сомнений не было. Но страшно было подумать о том, какой шум поднимет общественность, стоит только заявить во всеуслышание о гибели "Авраама Линкольна", столпа американского морского могущества, олицетворения силы самой страны. И все рассуждения министра, вполне логичные, о неизбежности потерь, не будут значить абсолютно ничего. Обыватели, этот скот, сидящий в своих уютных квартирках перед телевизорами, любят слышать об успехах, но отчего-то терпеть не могу, когда называют истинную цену побед.

– Это самый скорбный день истории нашего флота, – прервав тишину, произнес глава президентской администрации. – Со времен Перл-Харбор страна не знала таких потерь в одном лишь сражении.

– После Таллинна едва ли что-то станет для нашей нации большим потрясением, – хмыкнул министр обороны, заработав в ответ полный неприязни взгляд Мердока. – Чем дальше, тем легче и спокойнее будут восприниматься такие события. Порог страха мы уже преодолели, теперь смерть войдет в привычку. Но победа все равно будет наша, с большими или меньшими усилиями, господин президент!

Катастрофа Таллинна еще требовала осмысления. Люди, рядовые налогоплательщики, те, чью любовь, хотя бы на миг, старались завоевать все политики – и сам президент Соединенных Штатов не остался в стороне – еще только осознавали случившееся, не успев в полной мере поразиться масштабам, и жертвы пока для многих оставались не более чем цифрами. Но вскоре где-то в недрах одноэтажной Америки родится отклик, и буря эта запросто может смести с политического олимпа очень и очень многих. В прочем, сделанного не вернешь, и это понимали все, кто собрался ранним утром на Капитолии.