Гастон. История любви и коварства - Лори Лэнгдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Резким движением юноша бросил мешок с едой и кошелёк с монетами в толпу поросят и крикнул что-то бессмысленное вроде «Вот!». Он даже не понял, вышло ли у него что-то членораздельное. В отчаянном стремлении спастись он развернулся на каблуках, схватил Агату за запястье и побежал от путаницы рук, исступлённо загребающих деньги, рассыпавшиеся по булыжнику.
– Да, вы умеете проигрывать с впечатляющим треском, – задыхаясь, проговорила девушка, когда они добежали до кареты.
Лакей опустил ступени, и оба забрались внутрь. Дверца за ними закрылась, и вопли беснующихся детей приглушились.
– Проигрывать? – Гастон постучал по потолку, и карета тронулась. – Вы шутите? Эти маленькие чудовища чуть не разорвали нас на части. Я спас вас от верной гибели.
Агата натянула на колени меховое одеяло и подняла тонкую бровь. На лицо ей из открытого окна упал луч света, и у Гастона перехватило дыхание. По пути сюда он был так занят мыслями о своей миссии в городе, что не обратил внимания на перемены в её внешности.
Он ответил на её оценивающий взгляд, и сердце у него остановилось. Её сияющее лицо было очаровательно. Юношу вдруг охватило непреодолимое желание порадовать её, заставить улыбнуться или засмеяться.
Он провёл рукой по волосам и криво усмехнулся.
– Моё представление наверняка заслужило награду.
Она засмеялась, но не слишком весело.
– Представление? Вот, значит, что это для вас? Некое действо, чтобы заставить меня поверить, будто вы изменились, и уступить вашим желаниям?
– Я... ну... – стал заикаться Гастон. Ему никогда не составляло труда выдумать какое-ни-будь ложное объяснение, увёртки обычно сами слетали с языка. Но этот «навык» подводил его перед лицом праведного негодования Агаты.
Карета въехала в густой лес, переплетения ветвей, похожих на руки скелетов, бросали на лицо девушки зловещие тени. Она наклонилась вперёд.
– Я могу отменить все заклинания, которые наложила на вас, маркиз Гастон, – прошептала она, дрожащей рукой сжимая его пальцы. – Я могу мгновенно пропасть из вашей жизни. Стереть вам память, чтобы вы не искали меня. Вы снова превратитесь в испуганного волками юношу, которого я нашла в лесу, и никто не вспомнит о вашем преображении.
У Гастона пересохло во рту. В глазах Агаты бурлило злое зелёное море, её ногти впились ему в кожу, как звериные когти. Он не мог понять, как относится к её вспышке – оскорблён ли он или чувствует что-то совсем другое.
Карета с грохотом катилась к замку.
Неужели она действительно может бросить его? Стереть ему память? Что за коварные угрозы!
И всё же... Гастон так же сильно стиснул руки колдуньи, и из-под его пальцев брызнули искры.
Его никогда в жизни ни к кому не тянуло так сильно.
Взгляды их встретились, и он прошептал:
– Я заберу вас из кухни и переведу на более лёгкую работу. Сегодня же.
Агата заморгала и с удивлённым вздохом отпустила его руку. Глаза у неё потускнели. Она выпрямилась и уставилась на него с несомненным потрясением.
Гастон откинулся на спинку сиденья и с ухмылкой положил на него руку. Приятно быть непредсказуемым. Он обнаружил, что хочет снова её чем-то ошеломить.
– Может, меня и постигла сегодня неудача, Агата, но вас я не упущу.
Она кашлянула и посмотрела в окно. Экипаж сворачивал на извилистую дорогу к Шато- де-Бомон. В карете повисла тяжёлая тишина. Стремясь скрыть громкий стук сердца, Гастон с преувеличенной небрежностью закинул ногу на ногу. Не переусердствовал ли он в своём напоре? Не слишком ли откровенно раскрыл свои намерения? Не поздно ли ещё вернуть её расположение? Чем дольше она молчала, тем больше он убеждался, что потерял лучшее, что случилось с ним в жизни.
Но заговорить он не решался, а потому ждал, изучая изящные очертания её профиля, решительные линии скул.
Когда подъезжали к замку, Агата повернулась к нему с твёрдым взглядом.
– Я хочу быть камеристкой у дамы.
Гастон чуть не захлебнулся слюной. Даже он знал, что переход от посудомойки к горничной госпожи нарушает хрупкую иерархию прислуги. Он так и представлял, как Обер срывает с головы пудреный парик, отдавая такое приказание. И что подумает весь чёрный люд, если Гастон покажет подобное расположение к новенькой вдобавок к требованию, чтобы она сопровождала его в город? К тому же необходимо получить согласие у упомянутой дамы – а их в доме только две, и у обеих уже есть горничные.
Но Агата выразила ещё не все свои пожелания. Вскинув подбородок, она сказала:
– И я хочу комнату получше... с окном. Такую, чтобы не нагревалась, как печь, днём и не промерзала ночью.
Карета стучала по мощённой булыжником подъездной дороге, и от тряски Гастон очнулся от своих мыслей.
– Мне придётся обойти мадам Бургунди. Но я справлюсь. Мне просто надо время, чтобы устроить вас личной горничной госпожи.
Агата выпрямилась.
– Кстати, я не имею в виду, что Ленора должна потерять своё место. Её трогать нельзя.
Гастон почесал лицо и испустил вздох.
– Вы задали мне непростую задачу. Фиона, камеристка матери, служит у неё практически с детства. Она больше член семьи, чем прислуга.
Агата улыбнулась:
– Тем больше оснований отправить её на заслуженный отдых.
– Вы не понимаете. – Карета остановилась около замка. Гастону нужно было выйти, помочь Агги спуститься и проводить её к служебному входу. – Слугам не платят за отдых. Им платят за работу.
Похожие на крылья брови Агаты нахмурились над симпатичным носом, и она постучала пальцами по вздёрнутому маленькому подбородку. Глядя па неё, Гастон ощутил, как в груди что-то болезненно заныло. Такого странного, сосущего чувства он ещё никогда не испытывал, но ему отчаянно хотелось избавиться от этой душевной занозы.
В дверь кареты постучали, и нытьё в груди превратилось в острую боль.
– Одну минуту, – крикнул Гастон лакею, осознавая, что страдает от необходимости расстаться с девушкой, ведь в ближайшие несколько дней у него не будет поводов видеться с нею.
Какая жалость, что женщины не могут служить камердинерами; если бы можно было взять Агату себе в личные слуги, это принесло бы столько замечательных преимуществ. Гастон открыл было рот, но передумал говорить. Его мать никогда в жизни не одобрит такое назначение. Выплыви оно на поверхность, разразится скандал века. А оно неизбежно выплывет.
– У
