Агни Парфене - Светлана Полякова

Почему ему показалось, что она имеет в виду именно его?

— Вот уж я все вижу, — проворчал он. — Просто ты живешь в Праге. Там другая культура. Другие особенности архитектуры. А я живу здесь, и я постоянно натыкаюсь на эти купола. Понимаешь, тебе это кажется прекрасным. А мне нет.

Она ничего не ответила, только пожала плечами и сказала, уже когда они поднимались вверх по улице:

— Каждому свое. Просто каждому свое. Я не хотела тебя обидеть… Просто вспомнилось стихотворение вашей русской поэтессы.

Сердце ненужное, темное, злое,Знавшее боль от стыда.Даже свеча пред святым аналоемГасла всегда! [11]

И ему снова показалось, что это про него, почему-то вспомнилась старушка с мальчиком, потом — священник с его словами о таланте и приближении к Богу — он же только отдалялся, он вообще не хотел в это верить, что же — он лишен дарования?

— Нет, — прошептал он замерзшими губами. — Нет… Это — не про меня.

Глава 6

СЛУЧАЙНОСТЬ ВСТРЕЧИ

Это Ты восстанавливаешь Царство Божие на земле.

Это Ты распространяешь мир среди людей.

Это Ты делаешь так, что земля уподобляется небу.

Это Ты соединяешь людей с ангелами.

Это Ты возносишь наше пение к Богу.

Это Ты во всем победительница.

Это Ты пребываешь выше всего.

Это Ты поистине управляешь вселенной.

Это Ты мудро руководишь миром.

Это Ты несешь и хранишь все.

Он не хотел смотреть на нее, Лику.

Так, как он был должен смотреть. Так, как смотрел раньше. Сейчас же — он смотрел в себя, и поделать с этим она ничего не могла.

Он не хотел ее замечать, он смотрел в себя, и — его глаза оставались тусклыми и безжизненными, как будто он был не Архангелом, а ангелом смерти.

«Я бездарна. Я не в состоянии передать то самое внутреннее сияние. Почему я чувствую другие иконы, а эту — не могу? Ну почему так?» — не выдержала она.

В бессилии бросила тонкую кисть и прикрыла глаза — она снова увидела, каким должен быть его взгляд, так ясно и четко, как если бы он на самом деле смотрел на нее, но…

— Видеть мало. Я не могу, не могу это передать!

Марина подошла сзади, посмотрела через плечо.

— Все хорошо, — проговорила она. — Не надо предъявлять к себе завышенные требования. Пока. Ты учишься. Ты видишь — это уже хорошо. А психовать из-за того, что что-то пока не выходит, — глупо. Лучше пойдем покурим.

Людмила не обернулась даже, только спину выпрямила недовольно. Людмила во время работы молилась. И не любила все эти их «покуримки».

— Он не смотрит, — вздохнула Лика. — Он… не хочет смотреть. Вот взгляни на него — он как будто закрылся от нас, он… не хочет нас видеть.

— Лик, ты все-таки ребенок. Ну, он и не должен смотреть на нас. А… Вот тут если подбавить тени? Не пробовала? Вот посмотри сама — поближе к зрачку, здесь вот…

Но совет не помог — напротив, теперь Ликин архангел казался ослепшим на один глаз, да — его это не волновало. Он и не хотел их видеть. Ей даже показалось, что он этому рад.

— Да, — вздохнула Марина. — Хотела помочь, вышла фигня…

— Придумаю чего-нибудь, — махнула Лика рукой. — Пошли.

Они вышли во двор — было тепло, как будто и не было зимы, а стояла на улице поздняя осень, обсудили с Мариной такую вот «сиротскую» зиму без снега и мороза, потом Марина спросила:

— А ты не знаешь, почему сегодня нет Димки?

— Нет, — покачала головой Лика. После той встречи между ними холодок пробежал. Нет, они по-прежнему болтали, только вот — той теплоты в отношениях уже не было. Вместо этого тихо прокралось взаимное недоверие, и с каждым днем оно все крепло и крепло.

— Странно, — пробормотала Марина. — Он обещал сегодня быть на работе. Мы же с ним договаривались… Мне надо кое-что ему передать. В конце концов, я ж не бесплатно работать должна…

— Ты в этой фирме подрабатываешь? — спросила Лика.

— А, он и тебе предлагал?

— Да, — кивнула Лика.

— И? Ты отказалась? Вот глупая… Там хорошо платят. И — в конце концов, лучше уж мы будем это делать, чем бездарные мазилки!

— Не знаю. — Лика покраснела почему-то от пытливого взгляда Марины и самой себе показалась такой глупой, нескладной, нелепой, но объяснять Марине, почему она так поступила, было еще большей нелепостью.

— Ладно, не обязательно же туда совсем уходить. Могла бы, как я, в качестве подработки… Я же понимаю, что тут — надежнее.

Она затушила сигарету.

— Знаешь, вот совсем сегодня работать не хочется. Просто ужас, как над собой приходится измываться, — пожаловалась она. — И Димки нет. А я так рассчитывала, мне деньги нужны…

— Может быть, он еще придет.

— Ага, время близится к четырем, он вряд ли придет. Пошли. А то Людмила нас замучает претензиями и нотациями…

Они поднялись по ступенькам, открыли дверь — в музее было тихо, только где-то в зале западноевропейского искусства тихо говорила экскурсовод.

— Детей привели, — пояснила Марина. — Школьники… — И невесело усмехнулась. — Кажется, теперь искусство вообще нужно только пенсионерам и школьникам. Ну, и психам, вроде нас с тобой…

Потом завибрировал ее мобильник.

— Подожди, — попросила она, и Лика остановилась прямо возле пейзажа с руинами монастыря. Посмотрела — и вздрогнула.

Она вдруг увидела там, на этой картине, к которой привыкла, — три фигурки. Как она не замечала их раньше?..

Она подошла ближе, прищурилась, пытаясь разглядеть их лучше, — но они точно расплывались, прятались в тумане, одна фигурка принадлежала женщине, она была в этом уверена, и эта женщина — обернулась, точно пыталась рассмотреть Лику так же, как Лика хотела различить ее черты, а две другие фигуры, казалось, никакого интереса к Лике не проявляли, они просто уходили, растворялись, а Лике почему-то хотелось, чтобы они тоже — обернулись.

— Я попробую, только… Ну, понимаешь, Димка не пришел, я должна ему передать, иначе — мы не сможем, деньги нужны…

Голос Марины долетал издалека, гораздо яснее Лика слышала почему-то тихий перезвон колоколов, и голос тихий, почти неразличимый в ветре, напевал:

— Хэре, оде тон Серафим, хара тон Архангелон… Эксалоптера Урану, фотос кафаротера…

— Ладно, солнце, я что-нибудь придумаю. Я попытаюсь…

Когда Марина подошла к Лике совсем близко, Лика невольно вздрогнула — своим прикосновением Марина вырвала ее из другого мира, остались только воспоминания, хрупкие, как голос там вдали — «хара тон Архангелон»…