Мальчик, который видел демонов - Кэролин Джесс-Кук

В семь часов раздается автомобильный гудок. Я хватаю брифкейс, талисман и выбегаю из дома. Майкл стоит у такси. В костюме темно-синего цвета и белой рубашке без галстука, волосы зачесаны назад. Дверцу он держит открытой.

– Добрый вечер, – произносит он.

Я замираю, в полной уверенности, что неправильно выбрала наряд.

– Вы выглядите очаровательно, доктор Молокова, – заверяет он с легким поклоном.

Я улыбаюсь ему и запрыгиваю на заднее сиденье.

В Большом оперном театре я предлагаю Майклу идти в зал и найти наши места, а сама ищу кого-нибудь из сотрудников, чтобы пройти за кулисы и убедиться, что Алекс в полном порядке. Замечаю серебристую голову Джо-Джо среди толпы в фойе и выкрикиваю ее имя. Она поворачивается на звук, и я машу рукой.

– Все хорошо? – спрашиваю я, когда мы находим свободный уголок рядом с лестницей. – В смысле с Алексом?

Лицо у нее напряженное.

– С Алексом все превосходно, – отвечает она. – Только у нас один выбывший. Точнее, одна. Кейти, которая играет Гамлета. Слава Богу, у нас есть дублерша, чтобы занять ее место, но кто мог такое представить? В день премьеры?

– Что случилось?

Джо-Джо прижимает руку ко лбу.

– Несчастный случай. Бедняжка упала с лестницы, сломала ногу в шести местах. Но мы закрыли пробоину. И сегодня из Лондона приезжает режиссер по подбору актеров. Роуз Мерделл, слышали о ней?

Я качаю головой. Джо-Джо осуждающе цокает языком.

– Роуз подбирает состав для нового «Гамлета» Тарантино. Думаю, Алекс – идеальный выбор.

– Правда? – Я вдруг ощутила радостное волнение, смешанное с ужасом. Радость – потому что перед ним открывались новые возможности, ужас – при мысли, как это может отразиться на его чувствах.

Мальчик-подросток в черной футболке с надписью на груди «ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАЛАНТЛИВЫЕ ДЕТИ» – машет Джо-Джо рукой с другой стороны фойе.

– Мне надо идти, – говорит она. – Между прочим, вы прекрасно выглядите в этом платье.

– Благодарю. – Я наблюдаю, как она протискивается сквозь толпу к подростку в черной футболке, и направляюсь в зал.

Среди уже занявших свои места зрителей вижу светловолосую голову Майкла. Прокладываю путь через сумки и ноги, сажусь рядом с ним в тот момент, когда гаснет свет.

– Все хорошо? – шепчет он, наклоняясь ко мне.

Я улавливаю его запах: лаймовый аромат лосьона после бриться, торф, орешки макадамия, и забываю, по какому поводу он спрашивает меня, все ли хорошо. Просто улыбаюсь и киваю, аккуратно расправляя юбку на коленях.

Занавес поднимается под удары барабана из оркестровой ямы. Легкий туман плывет по сцене, где бродит одинокая вооруженная фигура, определенно испуганная.

– Кто здесь? – раздается мальчишеский голос. Еще одна фигура пятится через сцену в сторону мальчика, рука на кобуре, которая висит на поясе. Фигуры сталкиваются.

– Бернардо?

– Франциско?

– Что ты здесь делаешь глубокой ночью?

– Пришел тебя сменить, болван. Уж полночь миновала.

– Правда?

Еще одна фигура пересекает сцену, мальчик, в котором я тут же узнаю Алекса. Он в камуфляжном костюме, со старомодной прической – каштановые волосы расчесаны на пробор, – в тяжелых черных ботинках. И ничем не напоминает нервного, скромного мальчика, которого я консультировала. Наоборот, походка у него уверенная, а когда он говорит, голос зычный, привыкший командовать. Ветер гонит туман вокруг него, в оркестровой яме кто-то перебирает струны.

– Франциско… куда ты пошел?

Мгновенное замешательство.

– На вахту заступил Бернардо. Спокойной ночи.

Еще одна фигура появляется позади Алекса, рука тяжело опускается на его плечо, заставляя меня подпрыгнуть.

– Марцелл! – восклицает Алекс. – В следующий раз сначала подай голос!

Тот поднимает пистолет, показывая, что вооружен, потом кивает Бернардо.

– Сегодня ты нервничаешь больше, чем всегда. Уже видел призрака?

Бернардо качает головой.

Этой ночью – нет.

Марцелл поворачивается к Алексу.

– Горацио говорит, что не поверит в увиденное нами, пока не увидит его сам. Не так ли, Горацио?

Алекс перекидывает ремень винтовки через голову, кладет ее на листву у ног. Ложится, словно решил поспать.

– Нет никаких призраков, идиоты.

– Есть, – возвращает Бернардо, приседает, чтобы собрать листья и ветки и разжечь костер – или, в данном случае, подсвеченную сзади полоску красного материала, которую поднимает вверх воздушная струя из маленького воздуховода. – Мы видели его прошлой ночью, около часа, выглядит, как король.

Марцелл тоже приседает.

Это король.

Краем глаза я вижу, что Майкл поворачивается ко мне, половина его лица скрыта в темноте, половина подсвечена прожектором со сцены. Он улыбается мне, хваля Алекса, и я отвечаю ему тем же. Тревога за Алекса, закравшаяся в мое сердце – его первое публичное выступление, тогда как в личной жизни он привык к уединению, – исчезает, медленная мелодия, наигрываемая на рояле, которая доносится из оркестровой ямы, вызывает из памяти знакомую песню. Песню Поппи, она сочиняла ее в тот вечер, когда умерла. Происходящее на сцене уходит на периферию моих мыслей, перед глазами возникает лицо дочери.

Но вместо того, чтобы почувствовать ее рядом с собой, обучающую меня зачаткам моды, высмеивающую мое желание надеть блузку с туфлями, я особенно остро ощущаю ее отсутствие.

– Вон он! – слышу я крик Алекса. – Призрак! Да, я пронизан страхом и смущеньем.

Мои мысли вторгаются на территорию, огороженную витками колючей проволоки и охраняемую часовыми, которые удерживают возможных правонарушителей на почтительном расстоянии. Я игнорирую их, пересекаю знакомые равнины моих воспоминаний о Поппи к тому дню, когда узнала, что беременна. Отцом Поппи был мой знакомый по медицинской школе, Дэниел Ширсман, американский ученый, проводивший семестр в Лондонском университетском колледже. У нас не было ничего общего, за исключением незабываемого уик-энда в Швейцарии, который начался с беседы в вестибюле отеля, где проводилась медицинская конференция, а закончился в крошечном отеле, окна которого выходили на Женевское озеро. Дэниел так и не узнал о Поппи. Я выяснила, что беременна, на сроке одиннадцать недель, а потом никому ничего не говорила, храня свое интересное положение в глубокой тайне.

– Этот призрак! – кричит Алекс на сцене, его голос дрожит. – Этот призрак – знак. Неладно что-то в нашем государстве, вот что он говорит. Что-то его тревожит.

Я прохожу мимо часовых, вспоминая – с легким изумлением – эти месяцы беременности, когда спала на матрасах в квартирах моих подруг, из опасения, что моя мать – пребывающая в бредовом психозе – причинит вред ребенку. Потом – рождение. Маленькое, цвета сливок личико Поппи, представшее предо мной с рук медсестры, узкие глазки, словно малышка щурилась от яркого солнца. Наше возвращение в мою новую студенческую квартиру, где мы спали в обнимку на узкой кровати у окна. Эдит, эксцентричная старая дева, жившая на первом этаже, уборщица нашего общежития, предложившая приглядывать за Поппи, чтобы у меня оставалось время для занятий. Первый день, когда я заметила: с Поппи что-то не так, она другая. Именно в тот день Эдит сказала, что больше не станет приглядывать за Поппи.

– Почему? – удивилась я.

Карие глаза Эдит всегда сверкали, когда я появлялась с Поппи в ее квартире, но в последнее время на лице добавилось озабоченности, словно ей совершенно не хотелось оставаться с моей дочерью. После моего вопроса Эдит опустила голову, губы зашевелились, подбирая слова.

– Она убила одну из моих рыбок, – пробормотала она, из глаз покатились слезы: Эдит, казалось, до сих пор не верила в случившееся.

Я вспомнила о большом аквариуме, который стоял в крошечной гостиной Эдит. Плававших в нем тропических рыбок в синих блестках и с пурпурными плавниками и хвостом, состоящими из множества лент, Эдит гордо называла японскими боевыми рыбами.

– Вытащила одну из аквариума, – продолжила Эдит, ее губы дрожали. – Наблюдала, как она, задыхаясь, бьется на столике.

– Очень сожалею, – произнесла я и повернулась к Поппи, которая, стоя рядом со столом, явно скучала, переминалась с ноги на ногу и дергала меня за руку, требуя, чтобы мы ушли.

Я присела, взялась пальцами за маленький подбородок, повернула ее лицо к себе. Видела в ней Дэниела, его высокий лоб, темные кудри, спускающиеся на плечи.

– Поппи, скажи Эдит, что ты просишь прощения, и мы купим ей новую рыбку.

Дочь закатила глаза. Эдит покачала головой, глядя на меня, сложив руки на груди.

– Случалось и другое, – добавила она. – По мелочи, конечно, но странное… – И ее взгляд сместился на Поппи, словно ничего хорошего от моей дочери она не ждала.

– Ей только три года, – возразила я, оттаскивая дочь от ног Эдит.

Девочка скалила зубы и смеялась, делая вид, будто пытается вцепиться в них когтями.

– Извините. – Эдит отступила в сумрак своего коридора, навсегда закрывая перед нами дверь.