Terra Insapiens. Замок (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович

— Нет, я не Рэмбо, — Артур был настроен скептически, — да и ты — тоже. Это не вариант.

Паскаль откинулся на спинку скамейки.

— Значит, будем гнить здесь до старости… Это тоже не вариант.

Во двор вышел Маркус, волоча за собой большую деревянную лопату, какой дворники убирают листья и снег. Воткнув её черенком в отверстие трубы, торчащей из земли возле клумбы с цветами, получил импровизированный мольберт. Закрепив на нём лист бумаги, вытащил из кармана цветные карандаши и стал рисовать. Артур с Паскалем с любопытством подошли посмотреть.

Рисовал Маркус быстро, не задумываясь. Кажется, в голове у него уже была картинка и он просто переносил её на бумагу. Через пять минут рисунок был готов. Чёрным карандашом были нарисованы городская улица, дома вдоль улицы с пустыми проёмами окон, одинокие силуэты прохожих под зонтами и тучи над городом, из которых мелким пунктиром на город лился красный дождь. Под ногами прохожих разливались бурые лужи.

— А почему дождь красный? — удивился Артур.

Маркус внимательно посмотрел на свой рисунок.

— Картину нельзя объяснять, — убедительно сказал он. — Если начну объяснять, начну придумывать… Мне так захотелось — рука сама потянулась к красному карандашу.

— Всё правильно, Маркус, — поддержал его Паскаль. — Искусство должно полагаться на интуицию. Как только начнёшь рассудком всё поверять, — получится какой-нибудь соцреализм.

— Красное и чёрное, — добавил он. — Прямо по Стендалю… Кровь и грязь — что ещё есть в этом мире?

— Есть чистая вода в океане и голубое небо с белыми облаками и жёлтым Солнцем на нём, — несогласно сказал Артур и показал рукой вверх.

Маркус задрал голову вверх, наклонил её, как будто рассматривая другую картину, и снова уставился на свой рисунок.

— Художник рисует свой внутренний мир. Даже, когда рисует внешний.

С этим трудно было не согласиться.

— Для внешнего мира есть фотоаппарат и видеокамера, — кивнул Паскаль. — Давай, ещё что-нибудь нарисуй. Мы потом подойдём, посмотрим.

Они пошли прогуляться в сад и заглянули в курятник. Чёрный петух по-прежнему гордо выхаживал по своим владениям и даже не удостоил друзей своим вниманием.

— Я не разу не слышал его голоса! — вдруг удивился Артур. — По утрам никакого «кукареку». Он что глухонемой?

— До этого здесь был другой петух, — пояснил Паскаль. — И так надоел своим ежеутренним кукареканьем, что Хозяин отправил его в суп, а заказал этого, орпингтон называется порода. Ему обещали, что этот будет молчун. Как бы не так! В первое же утро он поднял всех ещё до рассвета своим победным кличем. Невыспавшийся Хозяин хотел и этого бросить в суп, но Ева отговорила. А потом кто-то посоветовал ему купить петуху специальный воротник. Видишь — кожаный ремешок у него на шее. Он не мешает петуху дышать, но не даёт ему набрать полные лёгкие воздуха, чтобы закукарекать. Так он с тех пор с этим воротником и живёт, а мы спим спокойно… Впрочем, ему это на пользу. Молчаливые дольше живут.

Они вышли на поляну, освещённую солнцем.

— Поиграем в Тарзана? — предложил Паскаль и ловко полез на высокий дуб.

Зацепившись за толстую ветку, раскачался и перепрыгнул на другую. Вскарабкавшись на неё, перевернулся и повис на ногах, свесив руки. Артур с улыбкой и тревогой наблюдал за ним. Повисев на ветке, Паскаль спрыгнул на землю.

— Столько энергии — не знаешь куда девать! — похвалил друга Артур. — Надо учредить новоэдемские игры, наподобие олимпийских. Ты будешь чемпионом.

— Да с кем тут, кроме тебя, соревноваться? Одни «старички» и слабачки собрались.

— Ну не все. Адам — человек крепкий. А Демон? Сильный мужик. По боксу и по борьбе ему тут равных не будет.

— Это точно, — усмехнувшись согласился Паскаль. — Один раз вмажет — и уносите.

Они уселись рядом в гамаке и раскачивали его, болтая ногами.

— А пойдём, залезем на стену! — предложил Артур и, спрыгнув с гамака, потащил Паскаля за собой.

Через пять минут они уже сидели на стене сада, плечом к плечу, обнявшись за плечи, как закадычные друзья.

— Я знаю это место, — сказал Паскаль. — Я отсюда спускался вниз, когда пытался сбежать с острова.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи! — заинтересовался Артур.

— Это было в прошлом году. Что-то так меня всё достало! Взял я с собой десяток галет, десяток яблок и бутылку с водой. Спрыгнул вот здесь со стены, побежал к лодке и попытался разбить лодочный замок камнем… Веришь? — целый час бил этот проклятый замок и цепь, пальцы все в кровь разбил — никакого результата. И тут слышу из-за спины ехидный голос: «а ты головой постучи!» Оборачиваюсь, — Демон! Ну я и загремел на десять дней в Ад. Чуть с ума там не сошёл… Впрочем, отсидел я всего пять дней. Потом Ева узнала — где я, расплакалась, устроила перед отцом истерику. Он и не выдержал, приказал Демону меня выпустить… Полчаса на меня орал, наконец успокоился и объяснил мне, что бутылка воды меня бы не спасла, и я умер бы в океане от жажды. Ну, тут он, пожалуй, был прав…

Вернувшись во двор, Паскаль огляделся.

— А куда наш художник подевался?.. Пойдём к нему в комнату. У него там целая галерея рисунков.

Они прошли в комнату Маркуса. Его самого в комнате не было. По стенам действительно висела целая галерея цветных карандашных рисунков, придававшая всей комнате пёстрый вид. Все рисунки держались на кнопочках. Артур стал внимательно их рассматривать. Преобладали чёрные и красные цвета, в которые иногда причудливо врывались зелёные, жёлтые и голубые. Артура привлекло лицо женщины, выполненное в почти пикассовской манере, с перекошенными чертами лица. Но взгляд её был живой и притягивал к себе. Губы были полуоткрыты, как будто она собиралась что-то сказать. Мысленно он назвал её — «Дора Маар с кошкой без кошки».

— Вот на эту глянь, — сказал Паскаль.

Артур подошёл и всмотрелся. На первый взгляд это была хаотическая вязь штрихов и линий, не несущая каких-либо образов. Но всматриваясь и чуть-чуть отойдя, Артур понял, что это лес рук, как будто растущих из-под земли и тянущихся к небу. На кончиках пальцев было что-то, напоминающее глаза. Руки изгибались и переплетались, как лианы в густом лесу. Артуру стало не по себе.

— Наверно я слишком консервативен. Все эти абстракционизмы и модернизмы — это не моё.

— А мне нравится, — отметил Паскаль. — В каждой картинке чувствуется что-то личное, важное для художника. Как будто он пытается выразить свои смутные сны.

Артур огляделся. В комнате было неуютно. На голой кровати, покрытой до пола старой, выцветшей клеёнкой, валялись вещи и ящики с барахлом.

— Где же он спит, на полу что ли?

— А он под кроватью спит. Под кровать бросил матрац и подушку. Там и спит.

— Почему?

— У него агорафобия — боязнь открытого пространства. Он мне говорил: «пустота на меня наваливается и давит».

Не дождавшись Маркуса, они вышли из комнаты.

Маркус опять стоял во дворе у импровизированного мольберта и рассматривал свою новую картину. Подошедшие Артур с Паскалем, увидели на бумажном листе дерево с округлой кроной, на котором висели два яблока, груша, и ниже сидела птица. Всё вместе создавало образ улыбающегося лица, где яблоки были глазами, груша носом, а птица с задранными вверх головкой и хвостом изображала улыбку. Маркус обернулся на подошедших и спросил:

— Ну как?

— Конечно яблоки и груша такими большими не бывают, — заметил Паскаль, — но спишем это на художественное преувеличение. А вообще прикольно. Особенно, если издали смотреть, точно какой-то озорной мальчишка с длинной шеей.

— А так? — Маркус быстро стёр резинкой птицу и несколькими штрихами набросал другую.

Теперь птица смотрела вниз, и улыбающееся лицо превратилось в грустную физиономию.

— Ну зачем ты! — расстроился Артур. — Раньше лучше было. А теперь какое-то пугало на огороде.

— Одна птица улетела, прилетела другая, и всё изменилось. Как мне это знакомо! — качая головой, произнёс Паскаль. — У меня настроение, бывает, меняется несколько раз на дню от каких-то пустых вещей или мыслей.