Бездна - Фрэнсис Вилсон

Боже правый, знакомое место, до ужаса точно известно, что будет. Годы, десятки лет не вспоминалось, но постепенно во время сеансов по восстановлению памяти открывались двери, накрепко запечатанные в сознании ради самозащиты. Открывались одна за другой, и теперь она знает, что с ней происходит.

Отец — негодяй. После развода мать, пропагандистка Библии, прожужжала ей уши, понося его за пьянство и безответственность, хотя Олив по-прежнему проводила с ним все выходные. Однажды он вместе с друзьями затащил ее на «службу»...

Подвал уже отчетливо виден... точно она действительно там...

И вдруг поняла, что действительно там. Неужели заставят вспомнить... ей снова пять лет, сейчас вновь повторится кошмар...

Нет-нет-нет! Нет, пожалуйста!

Отвернуться нельзя, нельзя даже глаза закрыть. Все тут — кровью на стенах начерчены пентаграммы, перевернутые кресты. Впереди лежит огромная мраморная плита, забрызганная красным. В высоком глубоком камине справа вертится что-то на вертеле, кажется обезьянка.

К губам поднесен кубок.

— Пей! — приказывает отцовский голос.

Видя внутри густую красную жидкость, ощутив медный вкус, Олив с отвращением отшатнулась.

— Пей! — велел голос.

Ее схватили за волосы, дернули, заставили открыть рот, полилась густая теплая солоноватая жидкость. Она закашлялась, поперхнулась, жидкость лилась, текла по лицу, заливала ноздри, глотай либо захлебывайся, глотай либо тони...

Олив глотала, плевалась, пыталась срыгнуть, но ей сдавили горло, заставив глотать.

Потом положили на стол — собственно, на грубую деревянную скамейку, — откуда было видно, как фигура в капюшоне отрезает куски от обезьяны на вертеле... от крупного существа с непомерно большой головой для обезьянки. Мясо сунули ей, даже не дав возможности отказаться. Впихнули в рот жирный кусок, силой закрыли, зажали нос.

Снова — глотай либо насмерть давись.

Она проглотила.

С зажатым ртом и носом ее оттащили в другой угол, где на каменной плите лежала распростертая огромная свинья с перерезанным горлом. Живот с многочисленными сосками вспорот, внутренности вынуты. Олив сунули в красную мокрую полость головой назад, ногами к диафрагме. Она билась, кричала, вертелась, пока зашивали кожу, но тщетно. Осталась во влажной, душной тьме.

Никогда в жизни так не пугалась, не испытывала такого смертельного ужаса и отвращения. Ждала верной смерти. Сквозь собственные рыдания слышала приглушенное пение. Горло забили комья гнили. Дышать невозможно.

В ушах зазвенело, в глазах вспыхнули яркие искры, чьи-то руки дотронулись до головы, пальцы нырнули под челюсть, нажали. Тьма не отступала. Откуда взялись эти руки?

Они давили, давили сильней и сильней, голова вот-вот оторвется. Олив рванулась вперед и вдруг сдвинулась с места, протиснулась в узкий-узкий проход, очутилась на воздухе! Кто бы подумал, что в сыром подвале так сладко дышится? Она жадно глотала воздух, выбираясь из свиной утробы между задними ногами.

Певцы радостно срывали с себя одежду. Голыми стали плясать, пить, лихорадочно совокупляться — мужчины с женщинами, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами.

Маленькая Олив крепко жмурилась, взрослая вспоминала, что было дальше после воскрешения памяти. Вспомнила, как набросилась на отца, умиравшего от цирроза, — несмотря на страшный токсикоз, он превосходно разыгрывал оскорбленную невинность. Даже его мать, которая ненавидела сына, никогда не сказав о нем доброго слова, заявила, что на подобные ужасы он не способен.

Ложь, кругом ложь.

Олив отправилась в местную полицию. Провели расследование, не обнаружив никаких свидетельств отправления культа. Естественно. Откуда? Все это было тридцать лет назад.

Потом услышала, что ФБР ведет следствие, получая множество сообщений о захлестнувших страну сатанинских ритуалах, рассказала им свою историю. Агенты проявили сочувствие, записали информацию, но результатов тоже не добились.

Почему? — наивно удивлялась она. Почему лучшая в мире организация по борьбе с преступностью не находит следов широко распространенного культа?

Снова пошла в федеральную контору, потребовала продолжить работу. Какой-то агент отвел ее в сторонку, объяснив, что сотни заявлений проверены и ничего не найдено. Прочесали многие дома, где, по рассказам других людей с восстановленной памятью, десятки детей подвергались ритуальному насилию, совершались жертвоприношения, и не обнаружили ни капли крови. Даже осмелился намекнуть, будто воспоминания ложные, внушенные психотерапевтом во время сеансов, а на самом деле ничего подобного не было. Олив сказала «большое спасибо»... и выскочила из конторы.

Все ясно: те самые люди, к которым она обратилась за помощью, — соучастники злодеяний. Дело гораздо серьезней, чем кажется. Высокопоставленные представители государства связаны с могущественной всемирной сетью сатанинских убийц-педофилов, любителей порнографии, уничтожающих по возможности все следы, а не имея подобной возможности, распространяющих дезинформацию. Когда ничего не выходит, к ним на помощь приходит Князь Тьмы — сам Сатана туманит мозги уцелевшим, превращая в несчастных свихнувшихся идиотов.

Мир окутывает тонкая паутина лжи, пряча правду...

Неожиданно оказалось, что Олив уже не лежит на полу. Простыни сверху, снизу, матрас под спиной. Она больше не ребенок.

Открыла глаза в гостиничном номере, окруженная сатанистами.

— Теперь ты хорошо видишь, Олив, — насмешливо произнес голос отца, — что никогда не спасешься. Выпила человеческой крови, поела человеческой плоти. В глазах Бога ты проклятое создание, преданное анафеме. Отправишься в ад, где мы все соберемся... навечно!

— Нет! — закричала она. — Я спасусь! Переживу второе рождение!

Все кругом злобно захохотали, а отец переспросил:

— Второе рождение? Милая Олив, не суждено тебе снова родиться в Духе, поскольку ты уже заново родилась от свиньи.

Смех стал еще громче.

— Когда-нибудь слышала, чтоб свинья на небеса вознеслась?

Олив всхлипнула, крепко зажмурилась, уши зажала руками — руки почему-то остались свободными, — чтобы не слышать смех, который вскоре затих. Нерешительно открыла глаза...

Никого.

Села в постели, протерла глаза. Огляделась вокруг в темноте. В другом конце комнаты рядом с темным прямоугольником телевизора на дисплее будильника плавали красные цифры 4.28.

Она испытала облегчение. Сон... страшный, жуткий сон... однако просто сон. Отец умер. Больше он ее мучить не будет...

Она застыла. Горевшие цифры исчезли... словно кто-то их загородил. Что-то зашевелилось со всех сторон.