Крепость Сол (сборник) - Норман Спинрад

Прекрасно! В этой толпе их группу будет не так-то легко обнаружить. А вот…

В самом деле, это был Райт — метрах в двенадцати впереди. Пути их начали скрещиваться, как это и было предусмотрено.

Слегка ускорив шаг, Джонсон начал сокращать расстояние, так что перед следующим перекрестком Райт опережал его уже не более чем на восемь метров. В тот момент, когда Райт поворачивал налево, Джонсон бросил быстрый взгляд на часы — было без трех минут «Х».

Дойдя, в свою очередь, до перекрестка, он увидел, что между Гильдером и Ионасом было теперь менее шести метров.

Гильдер, который пришел первым, теперь находился менее чем в восьми метрах позади Джонсона. Отлично! Все шло, как по маслу!

Джонсон задержал взгляд на стенах длинного коридора и усидел вечные Глаза и Лучи, расположенные регулярно через каждые три метра между дверями белого цвета. Метрах в тридцати от него можно было различить темного цвета дверь, над которой, по всей видимости, должно было светиться табло с надписью «Только для персонала». И прямо над ней опять глаз и Луч. Это был вход в компрессорную.

А еще дальше, в противоположном конце коридора, появились и направились в сторону Джонсона два человека: Паульсон и Смит. А вот появился и Людовик — метрах в пяти позади Смита. Прекрасно! Ну, просто здорово!

Джонсон еще больше ускорил шаг, в то время как Райт замедлил свой. Таким образом Райт, Паульсон, Смит, Людовик и он сам должны были оказаться у бронированной двери в одно и то же время, и в тот же момент их должны были догнать Гильдер и Ионас.

В эти минуты агенты, рассеявшиеся в сквере, пересекали площадь, чтобы начать штурм Министерства.

Джонсон представлял себе это так ясно, как будто сцена разворачивалась прямо перед его глазами: неожиданный и жестокий натиск сквозь толпу обезумевших от страха и разбегавшихся Опекаемых.

Сто пятьдесят агентов Лиги, подбегавших к нижним ступеням лестницы, падавших, открывавших адский огонь из своих пистолазеров, взбегавших по лестнице, не встречая сопротивления на первых порах, пока первые Стражники не появятся у подъезда Министерства…

А потом беспощадная схватка, почерневшие тела у подножия лестницы, крики ужаса растерянных Опекаемых, и воздух, как это обычно бывает, наполненный сладковатым и тошнотворным запахом сгоревшей плоти.

А там, наверху, Зал Заседаний, поспешно замурованный, переключенный на автономное питание всеми видами энергии и кислорода. А в совсем близкой компрессорной запускаются механизмы, нагнетающие в трубопроводы этот самый спасительный кислород, который через несколько секунд или минут не принесет ничего, кроме смерти.

В самом деле, теперь это было делом нескольких минут: Райт почти остановился метрах в пяти впереди его, а Смит, Паульсон и Людовик дошли до самой двери, тогда как шаги Гильдера и Ионаса приближались, и второй штурм должен был вот-вот начаться.

Джонсону казалось, что видит теперь и те пятьдесят человек, бросившихся в коридоры возле Зала Заседаний. Он даже как будто ощущал те десятки Лучей, которые своей смертоносной радиацией превращали эти коридоры в преддверия смерти.

Люди падали один за другим, отдав свою жизнь за дело торжества Демократии.

Все семь членов штурмовой группы собрались теперь у двери компрессорной.

Джонсон с замиранием сердца представил себе картину, которую Глаз над ними передал Опекуну, запрятанному в недрах Министерства.

Он выхватил пистолазер и заметил, что остальные последовали его примеру. Затем он услышал несколько негромких хлопков и глухой стук от падения на пол колпачков, которые прикрывали отверстия Лучей. Он увидел, как колпачок над дверью тоже соскочил, и клубы густого белого дыма, а с ними и смертоносная и невидимая радиация начали распространяться по коридору.

Владимир Кустов обвел довольным взглядом Зал Заседаний, белую обшивку его стен, которые скрывали тридцатисантиметровый слой свинца, решетки из закаленного железа на входных дверях, телеэкран на столе орехового дерева прямо перед ним, переговорное устройство с автономным питанием, серебристо-серые резервуары с кислородом в глубине помещения.

Кустов презрительно усмехнулся, заметив напряженные лица Советников, безразличное выражение лица Константина Горова, похожее сейчас на застывшую маску робота, волнение этого дурачка Торренса, который не расставался с графином бурбона, стоявшим на серебряном блюде в центре стола.

Главный Координатор больше не стал сдерживать смех. Он налил себе рюмку водки, которую начал медленно смаковать, чтобы как следует ощутить ее вкус.

— Извини, Владимир, но до меня не очень доходит весь комизм ситуации, — пробормотал Торренс. Он опустошил залпом свой стакан. — Мы обнаружили десятки агентов Лиги на подступах к Министерству. Они несомненно вооружены. Другие уже пробрались в само Министерство. Весь этаж буквально кишит ими. Твой план, может быть, очень тонок, но я что-то пока не вижу в нем ничего стоящего.

«Вот ведь трус какой!» — выругался про себя Кустов.

И даже хуже, чем трус. Торренс — это настоящий анахронизм, человек, который значительно больше подошел бы для жизни в эту ужасную эпоху, которая предшествовала Царству Гегемонии, в эпоху, когда человечество было разделено на сотни наций, которые думали только о том, как бы перегрызть друг другу глотку. Вот его стихия.

Его понял бы любой слабоумный: если Джек выбрал Порядок, то только потому, что в наше время это единственный путь к власти.

Он так и не понял, что такое Порядок.

Если бы это было не так, он уже давно убедился бы в тщетности своих низких замыслов. Он также не понимает всей бессмысленности и обреченности попыток Лиги, потому что в глубине души сам он не верит в то, что мы контролируем абсолютно все. Он, несомненно, не верит и в то, что возможен всеобщий Порядок. Ведь если бы он верил, то не растрачивал бы столько времени на бессмысленные и коварные интриги. Если бы он действительно понял, что такое Гегемония, до него дошло бы, что все — и все, от Стражников до Опекаемых — играет против него, в мою пользу.

Служа Порядку, обеспечивая мир и благосостояние, Владимир Кустов в то же время служил своим собственным интересам, и это было неизбежно.

Ведь вся Гегемония, от планеты Земля до самого презренного Опекаемого, воплощала абсолютный и незыблемый Порядок, и именно он, Кустов, находился в центре всего этого. Он служил Порядку, а Порядок вознаграждал его за это. И казался он самым лучшим в мире порядком вещей, и нужно было нечто значительно более мощное, чем Торренс, чтобы изменить его.